Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак
Ну и, конечно, с особым рвением в нашу официальную религию шмякнулся я. Ну, православное христианство. Ездил к православным, ездил, все внимательно слушал, но не понял ничего. Допер одно: если не поверю, а что еще хуже, усомнюсь, очень плохо будет. И потом меня в особые классные сады жрать не пустят, а самого поджарят на сковородке и бефстроганов на радость всему миру смастерят. Призывают прикидываться, что любишь всех, а что ты особь одинокая — виду не показывать. Предков за их животную родительскую выходку шибко благодарить. А чтобы Богу не скучно было — хватать своих детей и в горы высокие тащить. Для жертв, значит. А Бог может смилостивиться и не дать твоих детей прикончить. И жизнь дарует. Призывали опять весь мир затопить и уничтожить, а самим на корабле спасаться. И тварей с собой в судно сажать. Звали башни строить высокие, а потом с землей их сравнивать. Книги подмастерьев Бога изучать и яблоки есть. Эх, вот если б я был Богом, то не стал бы подмастерьям доверять свое жизнеописание, а сам бы надиктовал. Потому что одно дело, когда кораблем штурманы, помощники правят, ну Иоанны, Луки всякие, а другое дело, когда сам капитан отчаянно выводит ладью на фарватер. Тогда бы книжка называлась «Евангелие (оригинал)». И была бы посвящена «чужим». Банкет бы я устроил и поздравления от шестерок-апостолов принимал. А подарки еще! Вот это было бы дело.
И даже так я грузанулся, что дважды крестился в православие на всякий случай в разных церквях. Чтобы уж наверняка. И оба крестика на одну цепочку приспособил. Ну, теперь-то меня не обманут.
Словом, чтобы спастись и получить конкретные ответы на мучившие меня вопросы, решил поехать к какому-нибудь боссу церковному, чтоб он мне все объяснил. Еду, а сам как погремушка. У меня вся дребедень, которую мне во всех церквях навешали на шею для удачи, звенит и давит. Крестики эти, звезды, месяцы, мистические символы и амулеты. Музыкальный я человек теперь, звонарь.
Доехал до церкви и как раз звон из-под желтых крышек раздался. Как призыв к спасению человечества.
Забредаю в церкван, там запах, люди олигофренистые с глазами стеклянными к старым комиксам тыкаются. Рядом урна и надпись. Призывают всех Богу кэш отстегивать. Тому, кто больше проплатит, обещают сладкую жизнь и счастье. В принципе дань Богу вызывает уважение, так как особь особи денежек не даст никогда.
Я, конечно, понимал, что просто так меня не пустят с церковным боссом за духовность перетереть. Потому наврал монахам, что хочу, мол, приличную сумму Богу пожертвовать и прошу встречи с церковным боссом местным. И за пожертвование прошу предоставить мне на синем блюдечке с голубой каемочкой полный короб успеха и небо в алмазах.
Словом, приводят к боссу в апартаменты. Как я и догадывался, тот трапезничает. Понятно, ему один пес весь день делать нечего, как жрать и в паузах у Бога счастье просить.
Ну, ясное дело, вежливо приглашает меня присаживаться и рассказывать, как я принял такое послушание отстегнуть Богу. И глазки алчные горят.
Сначала я осмотрелся. В комнате священнника полный набор техники: метровый ТВ с домашним кинотеатром, последний ноутбук, музцентр такой классный, там диски и игры компьютерные. На стенах иконки, картины с мифами, на полках книги религиозные. Куча видеокассет. Смотрю первую попавшуюся — «Долгий путь к Богу».
Слава ангелам, он не стал мне совать целовать свою руку. Мало ли. Ведь говорят, что они все извращенцы и педерасты. Священник щелкнул пальцами, заорал, и затравленная монашка понесла нам очередную гору пищи. Мясные блюда шестнадцати разновидностей, рыбные — семи, пять салатов, двенадцать закусок. И выпивка — джин «Бифитер».
— Ну, что Бог послал, — сказал он выжидающе и налил.
Ладно, выжрали-пожрали. Благодаря колдовству доктора алкашка брякнулась в желудок нормалек. Перекрестился и говорит:
— Бог напитал, никто не видал, а кто видел, тот не обидел. Ну, сын мой, рассказывайте, что вас подтолкнуло на сей благонамеренный шаг? Вера — дело святое.
А мне в голову мысленка пришла, что вот когда Бог был жив, держал всех под контролем. Всех своих нерадивых учеников, особей. Задавал им домашние задания, устраивал семинарские занятия. И особям волей-неволей приходилось быть честными и хорошими. А теперь, когда Бог уже давно мертв, все отпетые двоечники и неудачники — сами учителя и мастера на все духи. И так все запуталось, перемешалось, что теперь уже и не разберешься, где ложь, где правда. Кто жив, а кто мертв.
И рассказал я священнику все, как и доктору, про жизненку свою горемычную, про сомнения гнетущие, про энтропию распадающуюся, да про ангедонию завершающуюся. Потом на другие темы уже перешел и все говорил, говорил. С течением времени почуял священник неладное, подвохи унюхал и догадался, что не совсем я из его когорты.
— Так ты что, не веришь в Царство Божие?
— Не-а, — и дальше рассказываю.
— Но есть же настоящая истина, исповедь…
— Да ну что там, — махнул я рукой. — Подумаешь! Исповедь — лишь выходка эгоистская, да прозябания оправдание, если вы, конечно, понимаете, о чем я. Вот вы почему посвятили свою жизнь Богу?
Он почесал затылок.
— Я-то? Ну, наверное, потому что я русский.
— Да? А я вот дважды приблизился к Богу, — признался я и показал ему оба христианских крестика, болтающихся у меня на шее.
Тогда он все и понял. И что зря он меня привечал, что ненормальный я совсем и что монеты с меня сшибить ему не удастся. И спросил священник, какую же я веру возжелал.
А я уже распереживался, распахнул рубашку, показал ему остальные кресты, месяцы, звезды и амулеты. И признался начистоту:
— Ты видишь пятна на солнце, охломон? Это и есть солнечный бог анархии!
Тут он уже все просек окончательно. Заорал. Слуг своих позвал. И вышвырнули меня на улицу. Туда, на серую жижу асфальта. Упал и почувствовал, как в голове еще сильней что-то замкнуло.
И думаю снова. За что же Бога-то убили? Смотрели особи, смотрели на Бога исподлобья, присматривались и сравнивали его со своими собственными человеческими подлостями. Ревновали его, ревновали. А потом дождались удобного случая и прищучили. А ты такой хороший, гад? Сейчас мы тебе покажем. И завалили его не мешкая.
Или, допустим, что Бог — это добро. Стало быть, есть и зло, потому что, если бы зла не было, мы не смогли бы классифицировать добро. Если бы не было Бога, стало быть, не было бы добра, и зло стало бы объективной реальностью. И зло стало бы добром. Стало быть, зло несет нам Бог. Стало быть, он существует.
Вот до чего я додумался, дуралей.
Все-таки мы хорошо выпили со священником. Спасибо доктору, все влезло. Единственно, опять зашторки еще больше покамали. И откуда что берется? Забрел в кафе, плюхнулся. И подумал, что вот было бы неплохо, если б у меня вдруг выросли, пусть короткие и уродливые, но крылья. Я перебирал все свои погремушки на шее и представлял, как почищу я крылья и смажу жаростойким клеем, чтоб Солнце не растопило, как жир у простофили Икара. Пока сидел в кафе, смотрел на солнце, потом на розовую полоску горизонта, потом на разбитые кусочки стекла в небе.
Кафе закрылось. Пора выбираться на стрит. Сориентировался, в каком направлении двигаться, и побрел. Захожу на мост. Там фонари, на которых еще не воплотились мечты Диогена. Ну, о висящих на деревьях плодах.
И тут раз — подсветка моста врубилась. И вижу — под мостом святые апостолы прячутся. Все одиннадцать правильных. Руками машут, хэлпа просят.
Сделал вид, что не заметил, проскочил мимо. Ну, чтоб других своих богов не стремать из деликатности. Вы, конечно, не поверите, но дальше — ангел. Маленький такой, розовый и кудрявый. Хнычет и сопли размазывает.
— Ты кто?
— Ангел.
Вот такие пироги.
Ну, аскнул я, в чем проблемы, мол, пошто рев. Оказывается, они стаей здесь летали, летали. Близко к особям подлетели. Да чуть всю стаю не перестреляли особи. Одного подбили: перья в одну сторону, кудряшки в другую! А этот потерялся, крылья промочил и не знает, куда лететь теперича. И голоден, дескать. А где я возьму ему нектары?
Предложил в кафе пожрать, да он боится. Говорит: не доверяю я больше особям. Еху, они, говорит. А я ему свои крылья показал, мол, тоже не совсем особь я. У него крылья драные, промокшие. У меня, в отличие от него, крылья клеем современным смазаны. Свежак. Он аж раззавидовался.
И попросил сливняк ему муткануть, как близлежащие дома с желтыми крышками облететь безопаснее, чтоб его попы не закрыли и не приняли вполную. А вместе лететь — мажется. С тобой, говорит, не совсем ясно, еху с крыльями ты, говорит. А еху они и в Африке еху.
Опять доползаю до квартиры. Пока полз, все крылья мешали, волочились.
Опять брякаюсь на диван. Опять могу делать все что угодно. Заснуть долго не получалось, ворочался. Все крылья никак не мог пристроить, чтоб не помять.
Я один. Я нигде. Я засыпаю. Бред или явь, я уже и не различаю. Музыка классическая играет и драйв нехилый прет. Как будто я с Богом плотно сталкиваюсь. И ярко все так, красочно. И времена года щелкают. Лето, осень, зима, весна. Лето, осень, зима, весна. А вокруг феи в белом порхают и нежными голосами еще больше меня и Бога возбуждают. И чувствую, пахнет временем, потом, историей и египетскими пирамидами. Присматриваюсь к Богу, а узнать не могу. Незнакомая будка! С таким Богом я вроде не корефанился. Что же это за Бог такой неизвестный? Бог времени, пространства, Бог из сорванной башни или Deus ex machina? И страшно мне стало между оргазмами нашими, что Бог загадочный такой и незнакомый. Может, это мой личный Бог? Ну, которого мне по жизни в духовные менеджеры впарили? Лето, осень, зима, весна. Лето, осень, зима, весна. А было бы неплохо, если б это был мой собственный Бог. Который только со мной и общался. Но когда же он угомонится, пресытится? Он стонет, дергается и обнимает меня своими щупальцами. Ну что ж, тогда будем трепыхаться вдвоем до упора. Пока он меня не прикончит. Лето, осень, зима, весна. Лето, осень, зима, весна.
