Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье
Заняв все полотно дороги, беспорядочный кортеж автомобилей катился в город.
– Встречают, как бразильцев! – крикнул Звонарев, отыскав в зеркальце глаза Скачкова. – Тех, говорят, на пожарных машинах везли.
Из года в год Звонарев выписывал множество спортивных изданий и знал о спорте почти все. Валерия сидела рядом с ним вполоборота, часто поправляла расстрепанную ветром прядь волос и курила папиросу, осторожно касаясь мундштука губами.
– Кто это Владьку встречал? – вполголоса поинтересовалась она у Клавдии. – Не обратила внимания?
Ответил ей Звонарев:
– А что – кадр ничего! Манекенщица.
Покачиваясь на упругом сиденье, Скачков положил себе на ладонь руку Клавдии, потрогал каждый палец.
– Маришка как, здорова? – спросил он, чтобы его не слышали впереди.
– Геш, – воскликнула Клавдия, отнимая руку, – можно подумать, что ты уезжал на целый год! Ничего с твоей Маришкой не сделается. Успокойся, пожалуйста!
Скачков едва не выругался. Он совсем забыл, что при посторонних, особенно при Звонаревых, Клавдия старательно выдерживает тон своей компании. Там полагалось быть насмешливым, ироничным, постоянно возбужденным – потуги на подражание чему-то прочитанному, виденному, а верней всего, подсмотренному.
Обернулась Валерия, насмешливо скользнула по смущенному лицу Скачкова и одобрительно мигнула Клавдии. Старшая подруга и наставница. При ней Клавдия вела себя, как ученица, подающая надежды, благодаря ей у Клавдии вдруг прорезался бешеный аппетит к радостям и удовольствиям жизни… Интересно, знает ли сама Валерия, что муж ей изменяет? Однажды он спросил об этом Клавдию, она, прежде чем ответить, не сразу справилась с заминкой.
– Господи, Геш, не лезь ты в чужие дела. Они живут, они довольны, и достаточно. Но что это с тобой? Ты стал интересоваться такими вещами. Стареешь, да?
Тогда он покраснел и не нашелся, что ответить. Сейчас он вдруг подумал; ну хорошо, а она ему… тоже? Это было бы неприятно, потому что каким-то краем непременно касалось бы Клавдии.
– К маме, конечно, не сходила? – сердито буркнул он.
– Она у нас была. Позавчера… или вчера? Вадим, когда мы в театр чуть не опоздали? Да, позавчера. Но вот сестрица твоя – не удостоила! Презирает!
Шампанское еще бродило в ней, горели щеки – Скачков отодвинулся и замолчал.
Едва машина остановилась возле дома, Клавдия выпорхнула первой и не позволила Скачкову выйти.
– Геш, а ты посиди, пожалуйста. Сиди, милый, сиди. Братцы, не пускайте его. Дай сумки, я сама все занесу.
Скачков возмутился:
– Куда ты меня опять? Я хоть с Маришкой поздороваюсь!
С пьяненькой сердечностью Клавдия опрокинула его обратно на сиденье и, прицеловывая в обе щеки, засюсюкала, как над капризным ребенком:
– Нету, нету, милый, твоей Маришки дома. Нету, я их с Соней в гости нарядила. Так что сиди и не волнуйся.
– Какие еще гости? – протестовал Скачков, понимая, что все поведение Клавдии – для зрителей.
– Какая тебе разница, милый. Гости и гости. День рождения у одной девочки – ну, доволен? Так что дома тебе делать нечего. Нечего, милый. А потому – сиди. О тебе уже побеспокоились, скучать не будешь.
Взвесив на руке большую, перевязанную крест-накрест коробку, она удивилась:
– А тут что такое? Кукла? Такая огромная? Вот радости-то будет!
С сумкой и коробкой Клавдия скрылась в подъезде, стукнула дверью. Звонарев, закуривая, повернулся к Скачкову.
– А как это вы, слушай, осмелились играть тремя нападающими? На чужом поле, с ослабленной защитой… эт-то, знаешь…
– Ничего особенного… – промямлил Скачков, поглядывая вверх, на окна. Он злился на свою бесхарактерность. Опять поддался на уговоры, опять уступил!
– А Фохт? – выспрашивал Звонарев. – Как… крепкий орешек?
– Фохт?.. Н-ничего. Фохт ничего.
– И Батищев вроде неплохо сыграл? Вот тебе и Сема! А боялись…
– Сема? Ничего. Да и все были в порядке.
– Говорят, Геш, в Вене золото дешевое? Не интересовался? Валерия, аккуратно выдувая дым в окошко, поправила.
– Золото в Каире. В Вене замша.
– А девочки? – Звонарев подмигнул. – Австриячки? Венки, а? Скачков – кисло:
– Когда там было?
– Ну, все-таки!.. А в Пратере были? А в музее современного искусства? Говорят: потрясно! А потом – в Вене же Наполеон женился. Ну, Штраус… это само собой. Чем же вы там занимались, слушай?
– Игра же. А потом… в Маутхаузен ездили. На другой день.
– Маутхаузен, Маутхаузен… – Звонарев захлопал ясными глазами. – Это что-то… вроде концлагеря, да? А разве он в Австрии? Вот не знал.
– Недалеко от Вены. Там Карбышеву памятник.
– Карбышев, Карбышев… Ты мне лучше вот что скажи: как там с Алехой Маркиным получилось? Так его в Вене и оставили? Ну, знаешь… Вот уж правильно говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. А что: отлежится, за границей поживет. Его же ведь и у нас могли зало мать – правда? Как Полетая. А то… Вена же!
Вернулась Клавдия, плюхнулась в машину, ладошками замахала себе в разгоряченное лицо.
– Кукла-а… блеск! Маришка без ума будет! Где ты достал такую прелесть? Дорого стоила?
– Подарок.
– Ничего себе – подарочки! Хотя – для них это… Геш, чего ты опять чухаешься? – напустилась она, заметив, что Скачков морщится и трогает больное место под коленом. О травме в венском матче она ничего не знала. Да и зачем ей было знать?
Вытягивая ногу поудобнее, Скачков спросил:
– А у вас что, опять сборище?
– Опять! – Звонарев уязвленно хмыкнул, но полностью обиды не показал. – Обязаны мы или не обязаны обмыть кубок? Или вы его для одних себя завоевали? Ну, вот. Кстати, Владька тоже обещал нарисоваться. Как он в Вене сыграл, а? Талантливый парнишка! Боюсь, заберут его от нас в Москву. Переманят. Одна надежда, что Родион Васильич примет меры, не отдаст. Не отдаст, Геш, ни за что не отдаст. Ты еще Родиона Васильевича не знаешь. Да и нельзя нам отдавать Владьку, никак нельзя. Кто тогда забивать-то будет? Кто? Сухов? Он уже последки добирает. Муха? Н-ну я ничего против него не имею. Муха в общем-то игрок. Но-о… Нет! Не то все же, типичное не то.
Отчужденно откинувшись на спинку сиденья, Скачков слушал его увлеченную болтовню, изредка хмуро взглядывал в окно и поджимал губы. Ну чего, спрашивается, плетет? «Нельзя отдавать!» А знает ли он, как Серебряков пробивался в основной состав? Теперь Родион Васильевич, конечно, не отдаст его – будет стараться чтобы парня не сманили. А что было сначала?
Звонарев не умолкал, покуда не приехали.
Квартиру Звонарев получил в новом доме железнодорожников на тихой зеленой улочке в центре города. Второй этаж, всю площадку целиком занимал Рытвин. На третьем этаже дверь в дверь со Звонаревым жил Ронькин.
На балконе третьего этажа толпились принаряженные люди. Звонарев, сворачивая во двор, сбавил ход и дал гудок. С балкона их увидели и замахали.
– Кипит карусель! – рассмеялся Звонарев. – Геш, гляди веселей, чего ты? Ты же именинник сегодня! Честно говоря, я думал, тебе с Фохтом не справиться. Все-таки Фохт, не кто-нибудь…
Валерия, не дожидаясь, пока машину загонят в гараж, побежала наверх. Из окон третьего этажа гремела музыка. В подъезде Клавдия взяла Скачкова под руку.
– Геш, пожалуйста… Не куксись, а? Я же знаю тебя. Надуешься опять и просидишь пеньком. Обещай – не будешь? И – поговори с народом, расскажи о чем-нибудь. Ладно?
– Как ты думаешь, надолго это? – спросил Скачков.
– Перестань, слушай! – рассердилась Клавдия. – Хоть Валерию пожалей. Она же для тебя старалась. Ждали, готовились, встречали – и вот… Какой ты все-таки неблагодарный, Геш! Даже неловко за тебя.
– Неловко, значит шла бы одна! – закипятился Скачков. – Мне эти… ваши, знаешь, – вот! – и рукой по горлу.
Клавдия остановилась, посмотрела на него и запокачивала головой:
– Ах, какие мы чайники! Фр-р! Фр-р!.. Кстати, Геш, мой тебе совет: поухаживай немного за Валерией. Слышишь?
– Чего это? – Скачков стал столбом.
– Чего, чего!.. Господи, Геш, какой ты все-таки невнимательный. Поухаживай, не облезешь.
– Да чего, слушай, ради? У нее же муж есть.
Внизу хлопнула дверь, и кто-то длинными прыжками понесся вверх по лестнице.
– Идем, – сказала Клавдия. – Будь же современным человеком, Геш! Скобарь какой-то. Валерия… ну, просто немного к тебе неравнодушна. Пора бы уж заметить самому. Ох дикарь ты, Гешка, самый настоящий дикарь! И что я в тебе нашла, ума не приложу?
– Слушай, – Скачков остановился. – Я лучше домой пойду.
В это время мимо них, прыгая через несколько ступенек, промчался Звонарев, крикнул:
– Скандалы на сегодня отменяются!.. За мной!..
В квартире с распахнутой на площадку дверью толкалась подвыпившая компания.
– Ого-го-го!.. – жизнерадостно завопил Звонарев, потрясая кулаками, и нырнул, как в воду.
Мелькнуло лихорадочное лицо Валерии, пронесшейся из кухни в комнаты с тарелками в руках. Кто-то оглушительно, всей пятерней, рванул струны гитары, заиграв туш. Кто-то с размаху, от избытка чувств, хватил Скачкова по спине и мокрыми губами прижался к щеке. К нему тянулись, передавали его с рук на руки, Клавдия потерялась сзади. Когда немного поутихло, Скачков увидел Владика Серебрякова, счастливого, хмельного, с обольстительной улыбкой. Рядом с ним он узнал тоненькую стюардессу в голубой форме, летевшую с ними в самолете. Ошалев от разнузданного шума, девушка крепко держалась за своего кавалера. «Когда он, хмырь, успел? – удивился Скачков. – Его же, кажется, манекенщица встречала».
