Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса
«А вещички у тебя в гостинице? Что там у тебя?»
«Обычный дорожный набор. Бритва, рубашки, зубная щетка».
«Ты не можешь купить все это в Москве?»
«А надо?» – удивился Лазарь.
«Надо».
«Почему?»
«Больно уж весел Минц. И парнишку его каратиста нигде не видно. И наши рекомендации никак не стыкуются с заключенным им договором. Доходит? Всосал? Чем быстрее мы, Гена, смоемся из Волжска, тем полезнее это будет и для нас и для завода».
Отступление третье
Дно неба
Нюрка слушала мужчин, но мало что понимала.
Петр Анатольевич заранее предупредил, что будут только он и Анатолий Борисович, никого лишних. Ты, Анна Павловна, конечно, справишься с ролью хозяйки, тебе это идет. Все готово и разогрето, на кухне знающий человек, надо только подать к столу, ну, а что касается разговора, тебе, Анна Павловна, наверное, скучно будет, ты потерпи. В разговор не встревай, ни к чему это, но захочется спросить о чем-то, смело спрашивай. В своем дому ты хозяйка. В своем дому ты самого президента можешь поставить на место.
Президента Нюрка недолюбливала.
Ради президента она не стала бы отсылать прислугу из дому.
А вот Анатолий Борисович – другое дело. Рыжие ей нравились. Рыжие от природы обязаны быть другими, а она всегда любила других. Сам цвет волос обязывает рыжих быть другими. У них жесты другие, цвет кожи, само собой, цвет волос. А часто и улыбка. К примеру, у Анатолия Борисовича – ироничная, себе на уме, но жесткая. Таким и должен быть настоящий рыжий, независимо от того, чего он добился в жизни.
Сперва говорили о коммунизме.
О светлой идее, как выразился Петр Анатольевич.
Ироничная улыбка рыжего Анатолия Борисовича на этот раз не казалась абсолютно ироничной. «Тут главное, – заметил он, – не впадать в лирику. Коммунизм – это когда все стопроцентно платят налоги. Вот такая идея меня привлекает. Стопроцентный сбор налогов это и есть коммунизм. Ты отдаешь весь доход, зато знаешь, что голодать не будешь и улица перед твоим домом всегда будет чистая и украшенная деревьями. И хулиганов ты не встретишь на своей улице ни в какое время суток, и врач не будет морщиться, разглядывая твой страховой полис, а дети твои не будут чувствовать себя людьми второго сорта в самом лучшем заведении, которое, кстати, будет всего лишь одним из многих. Вот такой коммунизм, – засмеялся Анатолий Борисович, – обязывает и сближает. Такой коммунизм вполне приемлем, это я с большевистской прямотой говорю. Вообще должна быть выработана незыблемая скала ценностей, тогда люди начнут сознательно соотносить свои поступки с поступками окружающих. Ведь важно, чтобы они сами, именно сами этого захотели. Важно, чтобы скала ценностей оказалась естественной для каждого».
Рыжий гость слово скала произнес с ударением на первом слоге.
Имел он в виду шкалу, понятно, но Нюрка почему-то представила самую настоящую каменную скалу, облепленную, как бронзовыми табличками, некими вечными незыблемыми ценностями. Может, так оно и должно быть, подумала она, пробуя сладкое испанское вино и незаметно сравнивая Петра Анатольевича с Анатолием Борисовичем.
Конечно, рыжий моложе, хотя начинает расплываться.
Весело колеблющийся подбородок, который стоило бы несколько подтянуть… Уже заметный живот… Петр Анатольевич выглядит спортивнее, несмотря на возраст… Короткая стрижка идет к оттопыренным ушам, подчеркивает независимость… Утренняя пробежка, спортзал три раза в неделю… К тому же, Петр Анатольевич не позволяет себе засиживаться, он в любую минуту готов сорваться куда угодно, хоть в Норильск, если этого требует необходимость (в последнее время довольно часто). Впрочем, как раз динамика сближает его с рыжим гостем. Непонятно, что они собрались решать, но если встретились неофициально, значит, что-то важное.
Вообще-то у Нюрки скулы сводило от скуки.
В воображении она снова увидела незыблемую скалу ценностей, только почему-то на этот раз незыблемая скала обросла белесым шершавым мхом.
Вот мысль: написать замшелую скалу ценностей.
В конце концов, ничто так быстро не теряет ценности как совершенно новая ценность. Незыблемую скалу ценностей следует писать на громадном полотне, прикинула Нюрка. А лучше показать ее в виде скульптуры. Такие странные скульптуры возникают иногда сами собой на стройках, когда случайно схватывается неиспользованный вовремя жидкий бетон. Кубов сто взять да поднять на «Дно неба».
А если провалятся потолки?
Ну, может, не сразу… Может, постепенно подавать жидкий бетон наверх в мастерскую?… Пусть торчат из схватившегося бетона, из серой искусственной скалы ценностей пиджак от Версачи, дамское белье от Кардена, джинсы от Рэнглера, томик от Марининой или кого там еще читают, ценные бумаги ГКО, старый ваучер, презерватив, непременно мощный компьютер, а то проститутку с Тверской вморозить в бетон, пусть она дает любителям прямо в зале…
Надо подумать.
Вечных ценностей много.
Это вечных спутников всегда мало, сердито подумала Нюрка, глянув издали на рыжего гостя. Совсем вечных вообще не бывает… Но рыжий, похоже, из вечных… Из тех, кто всегда с поднятой головой… Когда-то в самом начале приватизации именно он утверждал, что каждый отдельный ваучер будет иметь стоимость «Волги».
«…а разве нет? – только что ответил рыжий на вопрос Петра Анатольевича. – Новая „Волга“ стоила тогда девять тысяч сто рублей, а ее остаточная стоимость находилась в районе пяти тысяч. Отсюда и оценка. – Он издали улыбнулся Нюрке. Хотел, наверное, чтобы и она поняла смысл его слов. – Ну, а если говорить о рыночной стоимости ваучера, то вот, Петр Анатольевич, у меня есть перечень основных аукционов по крупным объектам – Газпром, „Транснефть“ и так далее, с рыночной оценкой акций, приобретенных на один ваучер. Конечно, после семнадцатого августа говорить об этом трудно, тут многое смазалось. Но до семнадцатого августа, до обвального падения курса акций, Петр Анатольевич, действовали десятки крупных аукционов, на которых акции, приобретенные на один приватизационный чек, имели рыночную цену даже большую, чем рыночная стоимость „Волги“. Недавно я, как глава РАО „ЕЭС“, побывал на Дальнем Востоке, там меня сразу атаковали активные забастовщики с ТЭЦ-2 Владивостока. Две претензии у них были. Первая, понятно какая: им зарплату задерживают. – Он издали улыбнулся Нюрке и она ответила. – А вот вторая, Петр Анатольевич, была такая: почему задешево скупают наши акции? Спрашиваю: откуда ваши акции взялись? Отвечают: на ваучеры купили. И выясняется, что никто свои акции продавать не хочет – даже при больших задержках зарплаты. Так что, с одной стороны эти „проклятые ваучеры“, „преступная приватизация“ и все такое прочее, а с другой уверенное: нет, не отдам я свои акции, меня не проведешь!»
Петр Анатольевич и рыжий гость увлеклись.
У них был свой (непонятный Нюрке) взгляд на вечные ценности.
Сырье, тепло, электрическая энергия, газ, мазут, наконец, готовый продукт на выходе. У Нюрки действительно сводило скулы от скуки. Социальная сфера, рабочая сила, налоги, себестоимость, прибыль. «Если цена продукции оказывается завышенной, то, конечно, следует обратить внимание на себестоимость…» – «Ну, да, конечно, раздутая социальная сфера, плохое руководство…»
«Но Минц не прав… – слышала Нюрка. Она отходила от стола и вновь возвращалась, мужчины этого не замечали., – Минц увлекся, его действия – вчерашний день. Государство не должно обворовывать самое себя. Скажем, Волжский завод может, конечно, сыграть на налогах, дирекция часть утаенных средств может пустить на реконструкцию, все равно это воровство. А воровство не может приносить удовлетворения. С большевистской прямотой вам скажу, Петр Анатольевич, воровство перекрывает пути, ведущие к истинному развитию. В этом смысле предпочтительнее рекомендации другого вашего человека – Семина. Звучат они жестко, но иначе и быть не может. Если детские садики наполовину пустуют, их следует закрыть, оставить минимум. Какое-то время детям будет тесновато, конечно, зато содержание садиков перестанет быть убыточным для предприятий. – Он теперь не спускал глаз с Нюрки, будто чувствуя, что его слова ее возмущают. – Зачем опасно играть на налогах, когда можно открыто играть на экономике? Закрыть все убыточные структуры, максимально повысить расчет по оплате жилплощади, света, тепла, полностью заменить людей, тормозящих развитие производства, на входах и выходах поставить профессиональную охрану, уплотнить цеха. Понятно, это обидит людей, привыкших к воровству, – он улыбнулся Нюрке, будто хотел добиться именно ее понимания, потому и упрощал собственные идеи. – Они, может, даже стрелять начнут, но такие люди, как этот ваш Семин, от выстрелов не шарахаются. Такие люди упорно ищут выход из любого неприятного положения. С большевистской прямотой вам скажу, – повторил рыжий гость, – мы нынче все должны быть не деятелями, а делателями, как этот Семин. Понимаете, Петр Анатольевич? Ваш Семин отчетливо показал, как следует вырабатывать реальные рекомендации…»
