Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
Он уже очень хорошо печатал, этот господин Зауэр.
Я вытащил свой листок из машинки и вставил новый, и пока слепые плели корзины и писали сочинения о человеческом счастье, я печатал на плохой бумаге Фонда Юлиуса Бруммера: «Теперь Вы знаете, что я существую. Я выгляжу так же, как Ваш шофер. Это плохо и для Вас, и для него. Если Вы не сделаете того, чего я от Вас потребую, я убью Вас. В тюрьму за это попадет Ваш шофер. Именно он, а не я. Мы с Вами не знакомы, и у меня нет причины убивать Вас. Я делаю лишь то, чего требуют от меня мои заказчики. Ваш шофер знает Вас. И у него более чем достаточно причин, чтобы Вас убить. И это признает любой суд.
Я смог вывести Ваш «Кадиллак» из гаража и под видом Вашего шофера заполнить бензобак на заправочной станции, не заплатив за это ни гроша. Я смогу сотворить и не такое. Либо Вы будете следовать моим указаниям, либо умрете. Мои заказчики хотят видеть Вас в тюрьме. Они постараются убедить репортера Ромберга отдать им фотографии. Пока они отложат на время выполнение этой задачи. Я убью Вас, если вы не сделаете того, чего я потребую. А в тюрьме окажется Ваш шофер».
На дешевом зеленом конверте, который я купил по дороге, я написал адрес.
— А вы здорово печатаете! — сказал господин Зауэр.
— Да, ничего.
— Скажите, пожалуйста, не смогли бы вы одолжить мне пять марок? Я отдам, честное слово.
Я промолчал.
— Прошу вас. Я задолжал шоферу такси. И пока я с ним не расплачусь, он не будет меня возить. А мне очень важно, чтобы сегодня вечером он меня отвез!
11
На это был потрачен целый час. Я еще немного попечатал и оставил свои попытки добиться успеха в машинописи.
— Он и у вас выпросил деньги? — спросила девушка с заячьей губой.
— Кто? — спросил я.
— Господин Зауэр. Он у всех просит деньги.
— Я дал ему пять марок.
— Вот она обрадуется! Иным женщинам так везет! Эту старуху вам следовало бы увидеть! Она старше его, толстая и противная. Он просит денег на такси, чтобы следить за ней. Шофер рассказывает ему, с кем и где она встречается. А потом он плачет у меня на плече. — Она подошла ко мне и опять взяла мою руку. — А вы вернетесь?
— Конечно, вернусь!
— Буду очень рада, — ответила Грета Лихт и прижала мою руку к своей груди.
На лестничной площадке я снял темные очки и тщательно завернул палку в бумагу. На улице Хаттингерштрассе я поймал такси и направился на вокзал. Здесь я опять переоделся, положил в чемодан очки и палку и опять сдал его в камеру хранения.
На главпочтамте я отправил письмо Бруммеру. Часы показывали 17.45. Я поехал к следственной тюрьме. Десять минут седьмого появился маленький доктор Цорн:
— У нас здесь дел минимум на два часа. Отправляйтесь домой.
Тогда мне в голову еще не пришла мысль, что и другим людям тоже нужно алиби.
— Спокойной ночи, доктор, — сказал я и поехал в сторону Рейна.
У ворот парка виллы стояла женщина. Свет фар скользнул по ней, и мое сердце яростно застучало. Я остановился. Нина Бруммер едва переводила дыхание:
— Слава богу, я жду вас уже целую вечность!
— Что-то случилось?
— Микки…
— Что с ней? — спросил я, оцепенев.
— Нам надо к Ромбергам. Микки пропала.
12
С Рейна накатывался туман, воздух был сырой, а небо темным. Я ехал медленно, и деревья на Цецилиеналлее поодиночке выплывали из темноты, освещенные фарами машины. Нина начала рассказывать:
— Ромберг позвонил Миле. У малышки школа заканчивается в час. В три родители начали ее разыскивать. Моя бедная Мила! Она так разволновалась, что была вынуждена прилечь. Сейчас у нее врач.
Я потянул руль налево, и машина почти беззвучно поехала в западном направлении вдоль парковой аллеи.
— Роберт…
— Да?
— А мой… муж может иметь к этому какое-то отношение?
Я кивнул:
— Ты помнишь тот день, когда вернулась из клиники? Вот тогда-то Ромберг и сделал ту фотографию, на которой все мы. Именно за ней и гоняется твой муж.
— А почему?
— Потому что подружка господина Швертфегера выпрыгнула из окна… Это была та девушка, которая врезалась в мой «Мерседес», и Микки все это видела. Микки даже заполнила ее имя — Хильде Лутц. Этой фотографией и показаниями Микки Ромберг может доказать взаимосвязь между Лутц, твоим мужем и господином Швертфегером.
— И ты полагаешь, что он… что он хочет шантажировать Ромберга жизнью его ребенка?
— Я знаю это.
Она прижала руки к вискам и застонала:
— Ты виноват в этом… ты виноват… это ты привез ему документы!
Я нажала на тормоз. Нину качнуло вперед. Она ударилась лбом о стекло и тихо вскрикнула. Я пытался ее подхватить, но она уже выскользнула из машины. Я пошел за ней в сторону новостройки, где жили Ромберги. На лифте мы поднялись на четвертый этаж. Нина позвонила. За дверью послышались шаги, и она распахнулась настежь. На пороге стояла Карла Ромберг — бледная, со сбившимися на лоб волосами. Она была без очков. Полные слез карие глаза покраснели. За ее спиной я увидел пустую постель Микки и на ней пеструю кучу разных игрушечных зверей, кошек и обезьян, мартышек и собак.
Фрау Ромберг смотрела на нас и молчала. Одну руку она прижала ко рту.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Нина.
Карла Ромберг покачала головой.
— Можно войти?
— Кто там? — раздался голос Петера Ромберга из его кабинета. Сразу же после этого на пороге появился и он сам. В его лице не были ни кровинки, даже веснушки побелели. Волосы были взлохмачены и стояли ежиком. В его голосе слышалась явная ненависть: — Карла, закрой дверь.
Она попыталась это сделать, но я поставил ногу между дверью и стенкой:
— Простите, но мне надо вам кое-что сказать.
От ярости Ромберг почти задохнулся:
— Уйдите все!
— Но, ради бога, мы же не виноваты, что Микки пропала! — крикнула Нина.
Репортер указал на меня:
— Спросите его, кто в этом виноват! Извините, фрау Бруммер, мне вас очень жаль. Вы всегда хорошо относились к нам.
Из кабинета Ромберга раздался голос диктора полицейской волны:
— Дюссель-семь… Дюссель-семь… немедленно отправляйтесь на улицу Хайзештрассе. Пьяная драка. Дюссель-семь…
— Ромберг, — сказал я, — да будьте же благоразумны. Вы что, намерены ждать, пока они убьют вашу дочь?
Карла Ромберг вскрикнула.
— Я ведь вам говорил: не касайтесь этой темы. Вы же хотели сжечь эту проклятую фотографию и все забыть. Почему вы этого не сделали?
Он резко ответил:
— Подлости, в которой вы не принимаете участие, не существует — так, по-вашему?
— Я хочу помочь вам! Отдайте мне это фото…
— …и тогда они вернут мне мою Микки? Именно так я все себе и представлял!
— Вы несчастный идиот! Тогда отдайте эту фотографию следователю! Сделайте с ней хоть что-нибудь!
— Будьте уверены, кое-что я с ней обязательно сделаю. Этим займется моя газета, когда мы соберем достаточно материала. Следователь! Это в ваших интересах! Мы уже передали материал одному следователю — ну и что из этого? Господин Бруммер на свободе, он честный, достойный гражданин! — Он прошептал: — Если мы все это выложим, это прочтут миллионы порядочных людей в нашей стране — и вот тогда-то мы посмотрим, что случится с вашим шефом. Впрочем, и с вами тоже!
— А как же Микки? Что с ней за это время может случиться? Неужели вам это сраное фото важнее жизни вашего ребенка?
Он вплотную подошел ко мне:
— Если с ее головы упадет хоть один волосок, то вас сможет спасти только Господь Бог!
— Глупая болтовня! Тогда будет уже поздно!
— А мы считали вас своим другом…
— Я им и остался!
— …вы отъявленный негодяй, завравшийся подлец!
— Господин Ромберг! — закричала Нина.
Распахнулась дверь соседской квартиры. На пороге появился толстый мужчина в подтяжках:
— У вас проблемы, господин Ромберг? Что это за люди? Может, вызвать полицию?
— Вызовите, пожалуйста, — сказал репортер. — Прошу вас, вызовите полицию!
Я схватил Нину за руку и потащил ее вниз по лестнице. Я услышал, как толстый спросил:
— Кто они такие?
— Крысы, — донесся до нас голос Ромберга.
После этого обе двери захлопнулись.
Я не выпускал руку Нины, пока мы не добрались до «Кадиллака». На улице не было ни души. Осенний ветер гнал сухую листву через дамбу.
— У тебя есть сигарета?
Мы закурили.
— В это виноват не только ты, — сказала она. — Я виновата точно так же.
— Глупости.
— Нет, не глупости. Если совершается преступление, то виноват не только тот, кто его совершил, но и тот, кто равнодушно взирал на все это.
— Это всего лишь фраза. Он силен, а мы слабы. У него куча денег.
— Я, я одна во всем этом виновата! Я должна был воспрепятствовать этому уже тогда. Без документов у него не было бы власти. Вот тогда-то его точно бы осудили. А сегодня он над нами просто смеется. Сегодня уже слишком поздно. — Потом она замолчала, и я слышал, как свистит ночной ветер и шуршит сухая листва. Внезапно она прошептала: — Роберт…
