Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2012)
И вот, ступив ногой на солончак,
Стоит верблюд, Ассаргадон пустыни,
Дитя печали, гнева и гордыни,
С тысячелетней тяжестью в очах.
Косматый лебедь каменного века,
Он плачет так, что слушать нету сил,
Как будто в этом царстве человека
Остаток жизни стал ему не мил.
Как будто все отчаянье природы
Он воплотил в надменности своей.
И что ему высокий мир свободы,
Коль нет ему свободы от скорбей?
Он — азиат, он с головы до ног
Пропитан черной мглой магометанства,
Преодолев пустыни и пространства,
Он сам себя преодолеть не мог.
“Компромиссный” вариант, напечатанный в журнале, вероятно, был наскоро придуман Заболоцким, чтобы не “затормозить” публикацию, и послан Ивинской; после стиха “Косматый лебедь каменного века” осталось лишь:
В сухих волнах тяжелого песка
Преодолевший рядом с человеком
Пустыни дикие и грузные века.
Вынужденная “скомканность” этих строк явно не соответствовала изощренной поэтике и сложной музыкальной композиции стихотворения (см.: E t k i n d Е. Словесная аналогия музыкально-симфоническому циклу. Поэма Н. Заболоцкого “Город в степи”. — В кн.: Э т к и н д Е. Г. Материя стиха. Paris, 1978, стр. 479 — 490; то же. СПб., 1998, стр. 479 — 491).
В авторском Своде 1948 года появляется третий вариант; его принято считать окончательным. После строки “С тысячелетней тяжестью в очах” здесь следует:
Косматый лебедь каменного века,
Он плачет так, что слушать нету сил,
Как будто он, скиталец и калека,
Вкусив пространства, счастья не вкусил.
Закинув череп за предел земной,
Он медленно ворочает глазами,
И тамариск, обрызганный слезами,
Шумит пред ним серебряной волной.
При подготовке сборника 1957 года поэт внес изменение в стих “Закинув череп за предел земной”, который обрел вид, знакомый по всем позднейшим переизданиям: “Закинув темя за предел земной” (З а б о л о ц к и й Н. А. Стихотворения. М., 1957, стр. 61).
“Гонителей” Заболоцкого из редакции “Нового мира” 1947 года (главными, судя по воспоминаниям Л. К. Чуковской, были А. Ю. Кривицкий и А. М. Борщаговский) в исходной версии насторожили, вероятно, не только слово “азиат”, идеологически “сомнительное” упоминание ислама и противопоставление “высокого мира свободы” и неких “скорбей”. В отвергнутых строках слышна спрятанная за холодноватой одической риторикой нота глубокого экзистенциального отчаяния, незримо присутствующая в поэзии Заболоцкого после лагерей: “...Как будто все отчаянье природы / Он воплотил в надменности своей”.
В контексте поэтической системы Заболоцкого пропитанный “черной мглой магометанства” верблюд — отсылка (содержащая, впрочем, и элемент полемики) к “Зверинцу” Велимира Хлебникова (1909, 1911), где “верблюд, чей высокий горб лишен всадника, знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая”, а “в лице тигра, обрамленном белой бородой и с глазами пожилого мусульманина, мы чтим первого последователя пророка и читаем сущность ислама”.
На сегодняшний день литературное наследие Николая Заболоцкого опубликовано почти полностью. Несколько произведений, однако, упоминаются и учитываются довольно редко; их публикация была включена в состав книг и статей, не всегда прямо связанных с именем Заболоцкого. По разным причинам их не принято включать в состав сборников поэта; редко учитываются они и при подготовке новых изданий. Приведем в заключение список этих сочинений:
стихотворное послание к Михаилу Касьянову “Здорово, друг, от праздной лени…” от 21 июля 1921 г. (Л о щ и л о в И. Е. Поэмы Николая Заболоцкого: комментарий к утраченному. — В сб.: “Текст — комментарий — интерпретация”. Новосибирск, Изд-во НГПУ, 2008, стр. 147 — 150);
стихотворение “я голого не пью и не люблю”, написанное 12 сентября 1926 г. после посещения мастерской П. Н. Филонова (Э р л ь В. Вокруг Хармса. — “Транспонанс”, 1984, № 11 [февраль-март], стр. 100 — 101; Э р л ь В. И. С кем вы, мастера той культуры? СПб., “Юолукка”, 2011, стр. 31 — 32; здесь же содержится указание на то, что стихотворение “По дороге я бегу…”, нередко приписываемое Д. И. Хармсу, было сочинено Н. А. Заболоцким и Е. Л. Шварцем, в соавторстве);
стихотворение “Закон простоты”, написанное не позднее 1928 г. (С м и р- н о в И. П. Зачеркнутое стихотворение. — “Нева”, 1973, № 5, стр. 199; “Н. А. За- болоцкий: Pro et Contra”. Антология. СПб., Изд-во РХГА, 2010, стр. 588 — 589);
“Ночные беседы” 1929 г., ранняя редакция первых трех глав поэмы “Торжество Земледелия” (З а б о л о ц к и й Н. А. Ночные беседы. Публикация, подготовка текста и вступительная заметка Самуила Лурье. — “Звезда”, 2003, № 5, стр. 58 — 64; З а б о л о ц к и й Н. Н. К истории создания поэмы Н. А. Заболоцкого “Торжество Земледелия”. — В кн.: “„И ты причастен был к сознанью моему…”. Проблемы творчества Николая Заболоцкого”. М., Изд-во РГГУ, 2005, стр. 13 — 25);
“сценарий к детскому игровому фильму” “Приключения барона Мюнхгаузена” 1934 г. (“Киноведческие записки”. Историко-теоретический журнал. 2007, № 84, стр. 228 — 254);
стихотворение “На Высокой горе у Тагила” 1948 г. (Л о щ и л о в И. Е. Николай Заболоцкий: три сюжета. — В сб.: “Поэтика финала”. Новосибирск, Изд-во НГПУ, 2009, стр. 111 — 112; “Заболоцкий: Pro et Contra”, стр. 711 — 712);
текст Государственного гимна СССР, посланный на конкурс в 1955 году, и перевод аналогичного текста Симона Чиковани (“Тексты Гимна Советского Союза (Десять вариантов)”. М., 1956 [брошюра, изданная без указания тиража для членов комиссии по подготовке нового текста Государственного гимна]; Л о щ и л о в И. Е. Николай Заболоцкий: три сюжета. — В сб. “Поэтика финала”, стр. 118, 125 — 126; “Н. А. Заболоцкий: Pro et Contra”, стр. 719, 726 — 727);
строфа из незавершенного стихотворения “Энгельс” 1957 г. (Л о щ и- л о в И. Е. Поэзия Николая Заболоцкого: наука и паранаука. — В сб.: “Язык как медиатор между знанием и искусством. Проблемы междисциплинарных исследований художественного текста”. М., ИРЯ РАН; “Азбуковник”, 2009, стр. 186);
текст песни для кинофильма Г. М. Козинцева и Л. З. Трауберга “Одна”, 1931 г. (К о з и н ц е в Г. М. Собрание сочинений. В 5-ти томах. Т. 5. Л., “Искусство”, 1982, стр. 193 — 194).
Игорь ЛОЩИЛОВ
«Чистый понедельник»
Лекманов Олег Андершанович — филолог, литературовед. Родился в 1967 году в Москве. Окончил Московский педагогический университет. Доктор филологических наук, профессор факультета филологии НИУ ВШЭ. Автор книг «Книга об акмеизме и другие работы» (Томск, 2000), «Осип Мандельштам» (М., 2004) и др. Живет в Москве.
1
В самом начале рассказа «Чистый понедельник» Иван Бунин, показывая героиню сквозь призму восприятия героя, набрасывает непроницаемый до поры до времени покров тайны на ее личность: «…она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения, — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании…» (VI, 189) [1] .
Ключ к личности героини и к загадке ее отношения к герою Бунин ненавязчиво протягивает внимательному читателю ближе к концу рассказа, в том месте, где она вслух цитирует обширные выдержки из древнерусской «Повести о Петре и Февронии»:
«— Я русское летописное, русские сказания так люблю, что до тех пор перечитываю то, что особенно нравится, пока наизусть не заучу. „Был в русской земле город, названием Муром, в нем же самодержствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном...”
Я шутя сделал страшные глаза:
— Ой, какой ужас!
Она, не слушая, продолжала:
— Так испытывал ее Бог. „Когда же пришло время ее благостной кончины, умолили Бога сей князь и княгиня преставиться им в един день. И сговорились быть погребенными в едином гробу. И велели вытесать в едином камне два гробных ложа. И облеклись, такожде единовременно, в монашеское одеяние...”» (VI, 196).
