Джоджо Мойес - Корабль невест
Маргарет поспешила в каюту проведать Мод Гонн, а Фрэнсис с Джин остались сидеть в буфетной, наблюдая за тем, как струйки воды размывают пятна соли на стеклах, просачиваясь сквозь ржавые рамы. Кроме них, только несколько невест предпочли остаться на палубе, укрывшись в относительно надежных стенах буфетной. С моря шторм выглядел совсем не так, как с суши, и они чувствовали себя совсем беззащитными посреди бушующих сизых волн и потоков дождя, который извергали неумолимо надвигающиеся с юга свинцовые тучи.
После того как Маргарет выговорилась, у нее явно отлегло от сердца. Она немного поплакала, побранила за это ребенка в животе, а затем, улыбаясь, принялась без конца извиняться. Фрэнсис было страшно неловко. Ей хотелось рассказать Маргарет хоть немного о собственной семье, но она понимала, что подобный рассказ повлечет за собой необходимость дальнейших откровений, к чему она была совершенно не готова. Фрэнсис очень ценила дружеские отношения с Маргарет, что делало ее еще более уязвимой. Более того, она боялась накликать беду. Поигрывая металлической ложечкой в пустой чашке, она прислушивалась к натужному кряхтенью корабля. Снаружи жалобно звякали цепи, а дождь барабанил по палубе.
Интересно, где он сейчас? — подумала она. Спит или нет? Или просто мечтает о своих ребятишках? Или о жене? И если мысли о дружбе с Маргарет наполняли ее душу новыми — радостными — эмоциями, то размышления о семье морпеха будили в ней нечто такое, отчего ей становилось безумно стыдно.
Она завидовала. Она поняла это в тот вечер, когда Маргарет общалась со своим Джо по радио. Слыша их разговор, видя, как Маргарет буквально светится от надежды услышать всего несколько ласковых слов, Фрэнсис еще острее ощутила свое одиночество и зияющую пустоту собственной жизни. Она почувствовала острый приступ печали, которую — наверное, впервые за время плавания — не могло унять даже созерцание океана. А от тягостных мыслей о морпехе и его семье ощущение потери стало еще сильнее. Она думала о нем как о близком человеке, о родственной душе. Она еще никогда не испытывала ничего подобного к мужчине. И теперь обнаружила, что все это переросло в нечто не поддающееся точному определению, но очень похожее на горечь разлуки.
Она подумала о своем муже — Чоки Маккензи. Он никогда не будил в ней подобных чувств. Оставив в покое ложку, она заставила себя посмотреть на свою соседку. Я этого не сделаю, сказала она себе. Что толку мечтать о невозможном? О том, чего ты никогда не сможешь иметь. Она вспомнила первые дни на борту. Тогда ей было вполне достаточно осознания того, что впереди дальняя дорога. Она ведь была вполне счастлива, разве нет?
— Кок говорит, что это еще не самый сильный шторм, — с разочарованием в голосе произнесла Джин, вернувшаяся к столу с двумя чашками чая. — Похоже, он уже набрал силу. Ужасно обидно. Когда мы шли через Большой Австралийский залив, я была не против качки. По крайней мере, когда меня перестало выворачивать наизнанку. Он, правда, говорит, что, когда мы пройдем Суэцкий канал, следует ждать очередной непогоды.
Фрэнсис уже успела привыкнуть к полному отсутствию у Джин элементарной логики, а также к ее приступам энтузиазма по самым нелепым поводам.
— По-моему, большинство пассажиров вовсе не жаждут ухудшения погоды.
— А вот я действительно этого хочу. Хочу всамделишного шторма, по высшему разряду. Чтобы было о чем рассказать Стэну. Ой, конечно, наша старушка такая большая, что мы толком ничего и не почувствуем, но я обязательно останусь здесь, чтобы лучше видеть. Для острых ощущений, понимаешь? Все как в кино, только взаправду. А то, если честно, здесь становится скучновато.
Фрэнсис посмотрела в иллюминатор. Где-то далеко-далеко небо прорезали молнии, осветив его неземным светом. Дождь зарядил сильнее, он стучал по металлической крыше, и девушкам пришлось перейти на крик, чтобы слышать друг друга. Несколько невест, сгрудившихся в другом конце буфетной, тыкали пальцем в сторону далекого горизонта.
— Ой да ладно тебе, Фрэнсис! Ты ведь тоже любишь острые ощущения. Только посмотри на молнию! И ты еще будешь говорить, будто это тебя нисколечко не трогает! Ну знаешь! — Джин поерзала на месте. — Я хочу сказать, ты только посмотри!
И Фрэнсис на секунду позволила себе взглянуть на шквал глазами Джин, пропустить через себя его могучую энергию, осветить себя изнутри, подзарядить себя на полную мощность. Однако сила многолетней привычки возобладала, и когда она повернулась к Джин, то снова стала прежней Фрэнсис, сдержанной и рассудительной.
— Ты там поосторожнее со своими желаниями. Иногда они исполняются, — сказала она, не сводя глаз с ярящихся волн.
Они уже собирались уходить и стояли у дверей буфетной, ожидая, когда дождь чуть утихнет, чтобы можно было пробраться на ведущий к каютам трап, как на пороге откуда ни возьмись появился насквозь промокший матрос. Он вошел внутрь, и в буфетной сразу пахнуло холодом и сыростью.
— Я ищу Джин Каслфорт, — заглянув в бумажку, сказал он. — Джин Каслфорт. — Его тон не предвещал ничего хорошего.
— Это я. — Джин схватила матроса за руку. — А в чем дело?
Лицо матроса было непроницаемым.
— Мэм, вас приглашают в командирскую рубку, — сказал он и, увидев, что Джин с окаменевшим лицом стоит столбом, обратился к Фрэнсис, словно Джин там и не было: — Она одна из самых молодых, да? Мне сказали, что будет лучше, если кто-нибудь пойдет вместе с ней.
Эти слова сразу отбили охоту к дальнейшим расспросам. Он повел их коротким путем — самым длинным коротким путем в ее жизни, как уже после вспоминала Фрэнсис. Не обращая внимания на дождь, они пересекли ангарную палубу, миновали торпедный погреб, поднялись по какому-то трапу и оказались перед незнакомой дверью. Матрос отрывисто постучался. Услышав: «Войдите», он открыл дверь и придержал ее, чтобы пропустить девушек. Джин, которая еще по дороге схватила Фрэнсис за руку, теперь вцепилась в нее мертвой хваткой.
Просторная комната, с большими иллюминаторами с трех сторон, оказалась намного светлее полутемного коридора, и девушки заморгали с непривычки. Возле одного из иллюминаторов вырисовывались силуэты трех человек, еще двое сидели лицом к ним. Фрэнсис рассеянно заметила, что, в отличие от других помещений корабля, на полу лежит ковер.
Она увидела судового капеллана, что ее сразу насторожило, а потом — женщину-офицера, которая наткнулась на них в машинном отделении в тот злополучный вечер. Ей вдруг стало холодно, и она зябко поежилась.
Джин нервно обшаривала взглядом лица присутствующих, ее буквально колотило от страха.
— С ним ничего не случилось, да? — спросила она. — Боже мой, вы хотите мне сообщить, что с ним произошла беда! Он в порядке? Скажите, он в порядке?
Переглянувшись с капелланом, капитан Хайфилд выступил вперед и протянул Джин радиограмму.
— Мне очень жаль, моя дорогая.
Джин посмотрела на радиограмму, затем — снова на капитана.
— М… Н… Это буква Н? — Джин водила пальцем по строчкам. — Буква А? Прочти за меня. — Она протянула телеграмму Фрэнсис. Бумага шелестела в ее дрожащей руке.
Фрэнсис, которая продолжала крепко держать Джин, свободной рукой взяла радиограмму. Джин так сильно вцепилась в ладонь Фрэнсис, что у той покраснели кончики пальцев.
Она поняла содержание радиограммы, даже еще не успев ее прочитать. Слова падали у нее изо рта, словно булыжники.
— «Наслышан о твоем поведении на борту. У нас нет будущего. — Фрэнсис тяжело сглотнула. — НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ».
Джин посмотрела на радиограмму, затем — на Фрэнсис. В комнате стояла гробовая тишина.
— Что?! — воскликнула Джин и попросила: — Прочти снова.
Точно от повторения эти слова будут звучать менее безжалостно, подумала Фрэнсис.
— Я не понимаю, — сказала Джин.
— На море новости распространяются быстро, — тихо произнесла женщина-офицер. — Наверняка кто-то что-то сказал почтальону во время стоянки на Цейлоне.
— Но ведь никто ничего не знал. Кроме вас…
— Когда мы разговаривали с начальством вашего мужа, чтобы подтвердить подлинность радиограммы, нам сообщили, что его чрезвычайно взволновали слухи о вашей беременности. — Она сделала паузу. — Насколько я понимаю, если верить названному вами сроку, то он никак не может быть отцом ребенка.
Фрэнсис подумала, что слова женщины звучали чересчур жестоко, как будто ей было приятно вбить в гроб Джин еще один гвоздь. Как будто ей было мало «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ».
Джин побелела как полотно:
— Но я вовсе не беременна. Просто…
— Мне кажется, в свете открывшихся обстоятельств он, возможно, счел ваш приезд неуместным.
— Но у меня даже не было возможности ему объяснить. Мне надо с ним поговорить. Он все не так понял.
