Виктория Хислоп - Нить
Павлина стала чистить картошку. Нож двигался по кругу, кожура сползала одной сплошной лентой, а потом, очистив таким же образом всю дюжину, Павлина стала ритмично нарезать картофелины ломтиками, совершенно ровными по толщине.
– Отец Димитрия не очень-то обрадовался, когда узнал, что его сын вступил в ЭЛАС, – сказала она; слова трудно было разобрать за стуком ножа.
– Ну, меня это, в общем, не удивляет, – отозвалась Катерина. – Но, может быть, теперь он будет доволен, ведь они побеждают, скоро совсем освободят страну от немцев.
– Эх, Катерина, если бы.
– Вы хотите сказать, отец им не гордится? – недоверчиво уточнила Катерина.
Павлина покачала головой:
– Я бы сказала, как раз наоборот. Он в бешенстве. ЭЛАС же коммунисты, понимаешь?
– Да не все ли равно, в какой они партии, если они воюют за нашу страну?
– Тсс! – прошептала Павлина и прижала палец к губам. – Как бы кириос Комнинос не вернулся. Он совсем иначе на это смотрит.
Павлина, которая умела двигаться по дому, как тень, за эти годы тысячу раз слышала разговоры между Ольгой и Константиносом. Она всегда держала это при себе, но ее возмущало то, как хозяин относится к своему сыну. Иногда слова, что он бросал Ольге, были просто ядовито-злобными.
– Кириос Комнинос считает, что его сын живет в горах, как крестьянин какой-нибудь, – сказала Павлина.
Катерина еще не совсем отошла от удивления. Она-то считала, что Димитрий с Элиасом делают героическое дело.
– Для него это классовая борьба, – объяснила Павлина. – И его сын на стороне врага.
Катерина задумалась, глядя, как служанка помешивает в кастрюле.
– Я же слышу, что они говорят, – продолжала та, – когда приходят обедать. Еле сдерживаюсь, чтобы не вылить им суп за шиворот. И кирия Комнинос то же самое чувствует, я-то знаю. Сидит вся… застывшая. – Павлина изобразила прямую неподвижную фигуру хозяйки. – Я же вижу, она этих гостей ненавидит. Ну, бывает, с кем-то приходят жены, которым, кажется, точно так же не по себе. Но чаще всего она сидит там вся несчастная и одинокая.
– А кого они приглашают?
– Фабрикантов – они еще жалуются, что их склады грабят бойцы Сопротивления, – да банкиров – те все ноют об инфляции. В общем-то, они все только и делают, что ругают ЭЛАС. На прошлой неделе один говорил, будто они требовали с него денег «за защиту».
– Выходит, эти люди рады, что нас оккупировали? Им и при немцах неплохо?
– Одно могу сказать: хоть они и жалуются без конца, некоторые еще никогда так сладко не жили. Чего-чего, а денег у них хватает. А когда приходят немецкие офицеры, заметно, что и в друзьях на самом верху у них недостатка нет.
– Немецкие офицеры! Не может быть!
– Говори потише, Катерина, – прошептала Павлина. – А бывает, и высшие чины из жандармов.
Девушка была потрясена.
– Но как вы можете для них готовить?
– Мне выбирать особенно не приходится, – ответила Павлина. – Я это делаю ради Ольги. Правда, она все равно почти ничего не ест, но я знаю, что нужна ей.
– Теперь я начинаю понимать, почему кириосу Комниносу не нравится то, что делает Димитрий.
До Павлины даже дошел слух, будто ее хозяин финансирует войска коллаборационистов, но этим она не стала делиться с Катериной. Не стала и рассказывать модистре, с каким презрением говорят жены некоторых гостей о женщинах из ЭЛАС, которые сражаются вместе с мужчинами, как равные.
– Как вы думаете, там опасно, где они сейчас? – спросила Катерина. – Димитрий и Элиас.
– Ох, голубушка, не знаю я, – пессимистично вздохнула Павлина. – Письма так долго идут – даже если Димитрий и напишет, что жив-здоров, так пока весточка дойдет – кто его знает, что успеет случиться.
Катерина допила лимонад и встала. Ольгино платье нужно было дошить к концу недели, значит пора приниматься за работу. По крайней мере, теперь у нее есть отличный повод бывать на улице Ники. Павлина ей первая скажет, если будут какие-нибудь новости о Димитрии.
Через несколько дней она зашла снова. Новое платье было уже сметано, и пришла пора первой примерки.
Павлина, казалось, как никогда была рада посудачить.
– Ужас какой-то – все эти, что собрались в субботу, – сказала она. – Неудивительно, что в нашей стране женщинам не дают голосовать. Такие дурищи и имя-то свое написать бы не сумели.
Катерина рассмеялась. Платьем можно было пока заняться прямо тут, так что сегодня она домой не торопилась.
Павлина вдруг посерьезнела.
– Рассказать тебе, о чем они тут говорили? – спросила она.
На этот вопрос можно было и не отвечать.
– Ну, в общем, было много разговоров про то, что творят коммунисты, – начала служанка, – особенно там, в горах. Мол, если их там не привечают, так они захватывают деревню, отбирают всю еду и устраивают самосуды. По крайней мере, так эти гости говорили.
– Но они же освобождают Грецию? Разве не этого мы все хотим?
– Ну, мы-то с тобой – пожалуй, а вот гости здешние по большей части другого мнения, – объяснила Павлина.
Ольга вошла в кухню, где за большим столом сидели две женщины. Павлина чистила столовое серебро, а Катерина старательно заканчивала французский шов. Увидев Ольгу, обе механически вскочили.
Дверь все это время была приоткрыта, и Ольгины слова подтвердили, что она слышала конец их разговора.
– Не все считают ЭЛАС спасителями Греции, – сказала она. – Некоторые так настроены против коммунистов, что готовы встать на сторону немцев.
Катерина с Павлиной переглянулись, а затем перевели взгляды на Ольгу.
– Не могла бы ты принести наверх чая с мятой, Павлина?
– Конечно, – откликнулась Павлина. – Чайник как раз только что закипел.
Катерина подождала, пока не послышались Ольгины шаги на лестнице, и заговорила снова.
– Так странно, должно быть, слушать все эти истории про коммунистов, – проговорила она, – когда знаешь, что твой сын тоже с ними.
– По-моему, кириос Комнинос даже самому себе не хочет признаваться, что его сын воюет в ЭЛАС, – сказала Павлина, – так что ему-то ничуточки не странно. А Ольга все время молчит. Никто и не замечает, что ей не по себе.
– С ними ведь что угодно может случиться там, в горах.
– Одному Богу известно. Я только молюсь, чтобы он сохранил Димитрия. Это все, что мы можем сделать.
– А вы не помолитесь еще и за Элиаса?
Шли месяцы, Константинос Комнинос все так же регулярно приглашал других бизнесменов на обеды. Им сейчас нужна была взаимная поддержка. Те, кто преуспевал во время оккупации, были целиком обязаны этим своему содействию захватчикам, и теперь они начали финансировать греческие охранные батальоны, которые помогали защищать города от отрядов Сопротивления.
Случалось, что в Салониках убивали жандармов и полицейских, и на коммунистов началась настоящая охота. Объединенные усилия оккупационных войск, охранных батальонов и жандармов обычно приводили к успеху.
Все это время Константинос продолжал регулярно заказывать новые платья для жены, а это означало, что Катерина оставалась частой гостьей в доме, и Ольга нередко приглашала швею посидеть с ней в гостиной. Ей нравилось смотреть, как модистра работает, а та иногда спрашивала, как лучше украсить платье. Ольга так привыкла соглашаться на все, что ей предлагали, что иной раз затруднялась с ответом.
– По-моему, ты сама лучше выберешь, – говорила она, улыбаясь Катерине.
Иногда женщина тоже пыталась что-то вышивать, но лишь для того, чтобы убить время. У нее не было способностей к этому делу. Однако каждый стежок означал одну секунду, еще на миг приближающую возвращение сына. Во всяком случае, так она надеялась.
Собираясь уходить, Катерина каждый раз заглядывала на кухню к Павлине.
– Я уже, кажется, и правда не могу больше для этих людей готовить, – сказала однажды пожилая служанка. – Когда подаю, слушаю, что они говорят, – и так противно делается. Им, похоже, нравится, что греки теперь воюют против греков.
– Вы, наверно, все-таки преувеличиваете? – спросила Катерина.
– Ничего я не преувеличиваю. Такие и на медвежьи бои пошли бы посмотреть.
– По-моему, у нас все равно нет выбора, Павлина. Чем бы мы ни зарабатывали на жизнь – скорее всего, это грязные деньги. Я получаю плату от богачей. А сейчас, кажется, нельзя быть богатым и честным одновременно. Остается только с голоду умирать.
Павлина хлопотала на кухне, вся красная от жары и злости.
– Мне пора домой, – сказала Катерина. – Кое-что тут надо на машинке прошить. Кирия Комнинос еще похудела и хочет, чтобы я ей до выходных два платья ушила.
Ситуация в Европе начинала меняться. В это лето немцы стали терять контроль над оккупированными территориями, и в июне союзники высадились в Нормандии. В августе освободили Париж, и немцы оставили Францию. Теперь, когда Красная армия наступала и приближалась уже к Болгарии, немцы понимали, что есть риск оказаться в Греции отрезанными от своих, и через несколько дней приняли решение отходить.
