Юлия Миронова - Переводы с языка дельфинов
А потом родился Вова. Сначала он надеялся, что трудности временные. Потом выяснилось, что ребенок странный, придурошный. И все пошло прахом. Последние месяцы даже невозможно было представить, что когда-то их жизнь была иной, он был уверен: счастливой. Да, Алина изменилась, помудрела, что ли, стала увереннее в себе. Повзрослела, короче. Но и такая она нравилась ему. Она оставалась феей. А он… Он стал убийцей.
Нет, он, Семен Зубов, не хотел никого убивать, все вышло случайно, и эту случайность спровоцировала Алина. Он тут ни при чем. Мишенью был только Вовка, те двое пострадали непреднамеренно. Значит, он не виноват… Не виноват? Да кто ж ему поверит! Тюрьмы не избежать. Не избежать позора, унижения, страха. И Алиночка исчезла из его жизни. Жить теперь зачем? В душе лишь пустота.
Заснеженный парк был совершенно безлюдным. Семен все еще держал в руке фотографию Алины, смеющейся, беззаботной, и теперь безнадежно потерянной им. Он стал засовывать фотокарточку в карман и обнаружил там несколько ядовитых капсул. В горячке он и забыл, что прихватил с собой остатки из упаковки. Признать вину тяжело, но ведь люди все равно погибли из-за него. А если не жить рядом с Алиной, зачем вообще жить? Семен всыпал в рот сразу все, что у него было. Подавился и выплюнул на ладонь.
В кармане зазвонил телефон. Семен смотрел на свою ладонь, в которой был яд, и не знал, на что решиться. Телефон замолчал. Семен вынул его из кармана. Мать. Мать без него не сможет, у нее больше никого. Не выпуская из рук пилюль, которые прилипли к ладони, в другой он держал телефон. Что делать? Что? Телефон зазвонил снова, казалось, водная гладь пруда усиливает его громкость. Семен вздрогнул и машинально ответил:
— Да, мама! Что? Как отказывает? И рука? Да ты хоть скорую вызвала? Я еду.
Капсулы упали на мокрый гравий. Он побежал к машине и на ходу швырнул пустую коробочку в урну.
Алина с Романом уже час находились в приемном покое отделения токсикологии. Из реанимации не было вестей. Алина не могла найти себе места, ходила из угла в угол, думала звонить Юле, но потом решила ее не беспокоить. Роман внешне был спокоен, его волнение выдавало лишь легкое подергивание губ, в пальцах он крутил ручку и щелкал кнопочкой, открывая и закрывая шариковый стержень. Любого человека эти щелчки в тишине больничного коридора вывели бы из себя, но Алина словно бы и не замечала этих навязчивых звуков.
Наконец дверь реанимации открылась, вышел молодой доктор в зеленой униформе.
— Вы мать? — спросил он Алину, которая, поднявшись ему навстречу, замерла и выжидающе смотрела на него во все глаза. Она кивнула, пытаясь прочитать на его лице утешение или приговор. Роман встал рядом.
— Тяжелый случай. Вы, конечно, мамочка, за бабушкой могли бы и получше следить. Полуслепые старухи насобирают не пойми чего, а травятся дети. Скажу прямо, никаких прогнозов сегодня дать не могу.
— Как не можете?!.
— Ребенок в сознании, — упредил шквал вопросов доктор, — его удалось вывести из печеночной комы, благо спохватились на самой ранней стадии и точно знали, каким грибами он отравился. Хотя все равно это похоже на чудо, с такой дозой и взрослый организм не справится. Нетипичный случай у вашего сына, в общем. Сейчас под капельницами. А часа через три-четыре мы подвергнем мальчика полному комплексу детоксикации. Постараемся сделать все, что в наших силах.
— А как он ведет себя? — сдерживая слезы, спросила Алина. — Плачет? Кричит?
— Нет, что вы. У него на это сил нет, — успокоил доктор. — Пока что ему очень плохо, сознание фиксируется только реагированием на свет, на прикосновения.
— Я просто… — Алина всхлипнула, — хочу предупредить вас. Мой мальчик аутист, и когда он придет в себя, может испугаться капельниц и незнакомого места. Вы будьте осторожны, пожалуйста.
— Я в карту записал, — серьезно ответил врач. — А сейчас отправляйтесь домой, все равно в ближайшие сутки сына вы не увидите. Если что — мы вам позвоним.
Алина не двигалась с места, и Роман, легонько приобняв ее за плечи, направился с ней к выходу.
Была глубокая ночь. Алина едва держалась на ногах — сутки без сна. Роман осмотрел машину, поправил зеркало, открыл окно, вытер руль и торпеду, завел машину, и они поехали по пустынным улицам. Алина прислонилась головой к стеклу, задремала. Ей снился веселый, здоровый Вовик, он звал ее: «Мама! Мамочка!» Во сне она была счастлива, но из глаз спящей Алины текли слезы.
Она проснулась так же внезапно, как и заснула. Огляделась и спросила:
— Куда мы едем?
— Твои предложения? — ровно спросил Роман, глядя в зеркало на отражения проезжающих мимо машин.
— Я не знаю.
И правда, куда ей ехать? Ей не хотелось возвращаться в их с Семеном квартиру, которая еще недавно была ее домом. А после того, что случилось, возвращаться туда было страшно.
Словно прочитав ее мысли, Роман принял решение:
— Поедем ко мне.
Дома Роман предложил Алине поселиться с мальчиком пока у него. Просто пожить, места хватало. Алина сомневалась в правильности такого решения. Ну кто она ему? В сущности, чужой человек. Еще и с ребенком — да, с его сыном, но чувства не рождаются в один момент, на все требуется время, и немалое.
— Алина, я ни на чем не настаиваю, тебе решать, — говорил Роман. — Но ты не сомневайся в искренности моего предложения. В любом случае, пока все закончится — развод я имею в виду и прочие дела… У тебя должны быть пути к отступлению, ведь нужно тебе где-то жить с сыном. Я тебе предлагаю мой дом.
— Спасибо, но…
— Послушай. — Роман перехватил ее полный боли и отчаяния взгляд. — Когда Вова поправится — а он обязательно поправится, вот увидишь! — ему понадобится хороший уход, питание и прочее. Занятия, на которые ты его возишь, стоят денег. Не уверен, что они у тебя есть…
Алина молчала, ее опустошенность, казалось, достигла предела. Унизительные подачки Семена, его ненависть к мальчику, ее собственная жизнь, изнурительная, полная неопределенности и в то же время расписанная по минутам… сейчас все это не имело никакого значения. Алина в упор посмотрела на Романа: отчаянье в ее взгляде сменилось решимостью.
— Роман, ты уже многое сделал для меня. Поверь, я это очень ценю. Но первый порыв пройдет, и ты будешь нуждаться в том мире, к которому привык.
Сделав знак попытавшемуся было возразить Роману, Алина продолжила:
— Ни ты, ни кто-либо другой не знает, насколько долгим окажется путь от биологического отцовства к настоящему. Да и будет ли он, путь этот, вообще. Есть и еще кое-что: даже если ты почувствуешь, что Вова становится тебе родным не только по крови, еще не факт, что он захочет принять тебя. Далеко не факт.
Алина снова замолчала, но теперь Роман не пытался возражать, понимая, что ей нужно принять важное собственное решение.
— Да, я не смогу жить в квартире Семена, — Алину невольно передернуло, — да и у сестры жить, наверное, тоже не самый лучший вариант. Но мне есть куда поехать…
Алине вдруг вспомнились слова отца: «Если ты там, в городе, ни к какому делу мальчишку не сможешь пристроить, то привози его к нам. Здесь всегда работа сыщется всякому человеку». Алина неожиданно для самой себя улыбнулась, вспомнив, как понравилось Вовке в деревне у родителей. «Выходит, мой дом там, где хорошо моему сыну?» Но где ему будет хорошо сейчас, после всего, что он пережил?
— Конечно, я понимаю… — Роман легко запечатлел в своей памяти все, о чем в течение последних суток успела ему рассказать Алина. — Ты в любой момент сможешь уехать к родителям. Но ведь речь не об этом, правда?
Почувствовав, что их мысли движутся в одном направлении, Алина кивнула, давая возможность Роману закончить свои размышления.
— Ты мать, замечательная мать! И ты веришь, что с Вовой все будет хорошо. Когда вся эта история с грибами останется в прошлом, ты захочешь сделать для сына все, что в твоих силах, и даже больше. А для этого тебе нужно не так уж и много: надежные стены и поддержка, моральная и материальная. И еще…
Пауза затягивалась, и Алина почувствовала: то, о чем сейчас скажет ей Роман, для него необычайно важно. И выразить это ему очень непросто.
— Я вторгся в твою жизнь, чего не должен был делать ни при каких обстоятельствах — как бы сильно ты мне ни нравилась. Если уж называть вещи своими именами, то это моя вина в том, что твое представление о будущем оказалось разрушено. Да, мне тяжело сознавать, что я тому причиной. Но, Алина, за последние двадцать четыре часа я постоянно возвращаюсь к одной и той же мысли: то, что казалось мне восхитительным ночным приключением четыре года назад и что сегодня можно с полным правом считать преступлением по отношению к тебе, подарило мне сына и надежду когда-нибудь стать для него отцом. Сколько бы времени для этого ни потребовалось. Дом и необходимая помощь — тебе и Вовке — это самое малое, что мне хочется сделать для вас.
