Изменчивость моря - Чан Джина

– Ты ведь не боишься летать, правда? – спросил он, когда двигатели взревели.

Мой желудок сжался, как только я отрицательно покачала головой.

– Прямо как твой папа, – сказал Апа, посмеиваясь.

Я улыбнулась в ответ и постаралась не паниковать, когда мир перевернулся по диагонали, и всех пассажиров отбросило назад, утопило в креслах. По внутренней связи раздался спокойный голос стюардессы, которая велела нам пристегнуть ремни безопасности до дальнейшего распоряжения. Я проверила и перепроверила свой, представив, что, если вдруг он окажется плохо закреплен, я могу внезапно вылететь из самолета, высосанная через случайно открывшуюся дверь.

Как только самолет выровнялся в воздухе, у меня появилась возможность заметить, насколько яркими стали цвета в небе. Свет здесь, наверху, казался яснее и чище, он окрашивал облака в золотистый и персиковый цвета. Вдалеке те участки неба, до которых еще не добрались лучи солнца, посветлели от индиго до ультрамарина. Рядом со мной спал Апа, как будто не было ничего такого в том, что мы только что покинули землю и взмыли в небо.

На Гавайях было жарко. Как только мы приземлились, я сразу же сбросила все, что было на мне, повязала свитер вокруг талии и запихнула куртку в свой синий рюкзак, считавшийся ручной кладью. Мы уселись в такси, которое доставило нас в маленький мотель в Гонолулу. Он располагался неподалеку от океана, – всего в пяти минутах ходьбы от пляжа Вайкики – но в комнате пахло отбеливателем и чистящими средствами, а коричневый ковер казался колючим под моими босыми ногами. Мертвые мухи усеивали флуоресцентные лампы в ванной.

– Недурно для такого места, а? – заметил Апа.

Я кивнула, пытаясь скрыть свое разочарование. Он включил кондиционер, и тот медленно ожил. Умма начала распаковывать вещи, раскладывая нашу одежду и пожитки ловкими, уверенными движениями. Я хотела сказать ей, что могу и сама убрать свои вещи, но она, казалось, была полна решимости покончить с этим делом самостоятельно. Я села на покрывало, внезапно почувствовав усталость от нашего путешествия, и заснула, свернувшись калачиком на краю кровати.

Когда я проснулась, уже наступило следующее утро, и в животе у меня урчало. Умма что-то мыла в ванной. Я вошла и увидела, что она оттирает кофейное пятно на блузке, в которой летела в самолете. Я была поражена, увидев свою мать в одном лифчике. Цепочка с золотым крестиком, которую она всегда носила, сияла в свете флуоресцентных ламп.

– Где Апа? – спросила я.

– Он должен присутствовать на первом этапе конференции, – ответила она. – Мы встретимся с ним за обедом, позже.

Я заметила, что в числе множества вещей, которые Умма упаковала с собой, обнаружились маленькая рисоварка (она стояла на комоде), контейнеры с морскими водорослями, банки с консервами и соус табаско. Можно подумать, что мы собирались в поход.

Я переоделась в сарафан, который Умма оставила для меня на кровати. Я всегда чувствовала себя в нем глупо, потому что у него были оборки и пышная юбка, что мне не нравилось, но Умма одобрительно кивнула, увидев меня в нем.

– Посмотри, как хорошо ты выглядишь, когда не капризничаешь и носишь одежду, которую я для тебя подбираю, – сказала она.

От нашего мотеля до гораздо более крупного и красивого отеля, где проходила конференция, идти было недалеко, но к тому времени, как мы добрались туда, пот у меня под мышками пропитал ткань сарафана, и я забеспокоилась, что от меня начнет пахнуть. Ранее в том же году в школе мы узнали о менструациях и дезодоранте, важность последнего из которых подчеркивала наша учительница. Я слишком нервничала, чтобы спросить Умму о дезодоранте, потому что, насколько я могла судить, она им не пользовалась. Однако я заметила, что у меня начали прорастать жесткие черные волоски на руках и ногах, а также в промежности, и я была одновременно взволнована и напугана таким развитием событий. Я нерешительно заговорила с Уммой о возможности начать бриться, и она сразу же отвергла эту идею. «Чем чаще ты бреешься, тем больше тебе нужно будет бриться», – заявила тогда она, и это прозвучало для меня как загадка, на которую не существует правильного ответа.

Отель оказался доверху забит людьми, приехавшими на конференцию – в основном учеными и несколькими полевыми экспертами, в шортах и жилетах цвета хаки с множеством карманов. Апа, как раз покинувший место первой встречи, появился из толпы людей. Он был одет в мятую синюю рубашку на пуговицах, которая, похоже, не слишком хорошо пережила перелет и выглядела неуместной среди гораздо более повседневной одежды остальных гостей.

Он помахал нам рукой и представил другого мужчину, с которым беседовал по пути; но было ясно – по крайней мере мне так точно, – что другой мужчина, профессор Калифорнийского университета в Беркли, не очень заинтересован в разговоре с Апой. Каждый раз, когда профессор возобновлял попытки извиниться и сбежать, Апа переходил к очередному вопросу по заседанию, которое, как я поняла, было посвящено экосистемам коралловых рифов и способам их спасения.

– Я бы с удовольствием прочитал ваши статьи, – продолжал говорить Апа, пока мужчина с явной неохотой не согласился дать ему адрес своей электронной почты.

Я заерзала, пальцы моих ног в сандалиях поднялись вверх. Мною овладело неприятное чувство – смущение из-за стремления Апы угодить и его рассеянности.

– Думаю, все действительно прошло очень хорошо, – весело резюмировал Апа за обедом. Мы сидели в ресторане, который порекомендовал консьерж отеля, и хотя Умма поморщилась при виде цен в меню, Апа отмахнулся от ее тревог. – Все, с кем я разговаривал, оказались невероятно интересными и вежливыми. Моя презентация состоится завтра, и я уверен, что на ней будет много народу.

Он говорил так, будто это ему уже гарантировано, будто произнесения какого-либо желания вслух достаточно, чтобы оно сбылось. Умма разрезала стейк махи-махи [36], который в иных обстоятельствах она бы не заказала, но Апа настоял, чтобы она его взяла.

– Рада слышать, что все это предприятие стоит затраченных усилий, – поджала губы Умма.

В ее голосе слышалось легкое раздражение, и я не могла понять, возникло оно из-за того, что ей пришлось есть рыбу, которую она не любила, или из-за чего-то другого. Я гоняла еду по тарелке, слушая, как родители устраивают очередную, как я их называла, «драку на цыпочках». Драки на цыпочках происходили тогда, когда ни один из них не хотел открыто говорить о том, что его беспокоило, и между ними начиналось своего рода соревнование, которое длилось до тех пор, пока кто-то, наконец, не взрывался или не покидал комнату.

– Я бы сказал, что конференция Североамериканской биологической ассоциации безусловно того стоит, да, – мягко ответил Апа.

– Университет покрыл бы наши командировочные расходы. Заведение, в котором ты сейчас работаешь, – нет.

– Но я больше не сотрудник университета, а организация, на которую я сейчас работаю, оплачивает наши счета.

– Вы оба можете просто перестать? – вмешалась я.

Поначалу они не обращали на меня внимания, разве что бросали в мою сторону предупреждающие взгляды. Затем Умма вздохнула.

– Она права, – сказала она, поворачиваясь к Апе. – Я устала. Давай просто попробуем повеселиться.

Я с удивлением обнаружила, что Апа тоже расслабился. Напряженный момент миновал, и мы продолжили есть.

Потом мы прогулялись по пляжу Вайкики, который оказался запружен бледными, блестящими телами туристов. Мимо нас проходили серфингисты с ярко раскрашенными досками, мокрыми волосами и подтянутыми худощавыми телами. Небо было восхитительного глубокого синего цвета, хотя солнце уже начинало садиться. Я сняла сандалии и вошла в воду. Апа был прав – океан здесь был теплым, как приятная ванна. Пальмы мягко покачивались на ветру. Трудно было поверить, что всего несколько часов назад мы ехали в темноте сквозь снежные завалы в аэропорт.