Пере Калдерс - Рассказы писателей Каталонии
Тогда он поставил на огонь кастрюлю с молоком. Механик позвал его, чтобы показать, как легко и просто включать батареи, если с самого начала повернуть кран туда, куда надо. На кухню он вернулся слишком поздно: молоко сбежало и погасило пламя горелки. С обреченным видом напился сырого молока прямо из бутылки. Заложил два ломтика хлеба в тостер. Достал обуглившимися.
Укрылся в уборной с твердым намерением не выходить до тех пор, пока все приборы в радиусе километра не будут починены. Потянул за цепочку — она порвалась сразу в трех местах. Погляделся в зеркало — увидел изможденный, небритый призрак. Готовый совершить последнюю ошибку в своей жизни, бросил взгляд на электробритву. Струсил и уронил ее в биде: у нее как будто обломались зубчики.
Парень дожидался его. Попробовали подогреватель, кофейную мельницу, батареи, холодильник и тостер — все работало прекрасно. На всякий случай посмотрели и электробритву. Надо было покупать новую, а пока что заменили тросик. Поль расплатился. Парень ушел.
Побрившись, Поль сел за «оливетти». Не терпелось взяться за работу, он бредил ею всю дорогу. Понадеявшись на свою память, кстати очень слабую, он не записал ни одной мысли, а было их великое множество. И вот, вернувшись домой, не смог восстановить ни одного образа, он был пуст, писать было нечего. Работали все батареи, причем на полную мощность, в квартире становилось жарко. Поль закурил сигарету. Начал стучать по клавишам. Он сразу понял, о чем будет рассказ: надо описать все те подлости, с которыми он столкнулся за последние сутки. Слова сами ложились в строку: …Поездка оказалась утомительней, чем обычно, как будто все сговорились чинить друг другу препятствия… Наконец он остановился — слишком уж припекало солнце. По лицу его струился пот, он снял свитер, вышел на галерею и выключил подогреватель. Его не остановило то, что поступок этот может оказаться необратимым. Вернувшись к столу, перечел написанное: …пошел еще раз попробовать, не включится ли подогреватель. Утопил ручку до отказа, повернул ее по часовой стрелке, зажег запальную горелку… Теперь он знал, что, чем больше строчек он напишет, тем ему станет легче… Надо описать все: от выезда из Барселоны до прихода механика; более того, вот до этого самого момента, когда, придя в нормальное состояние, он сел за машинку и поставил каретку в исходное положение. Только когда он выплеснет из себя на бумагу всю эту муть, он сможет писать о том, для чего сюда приехал запереться в четырех стенах; тогда уж все мысли, одолевавшие его за время поездки, выстроятся в идеальном порядке и он без всякого труда заполнит стройными абзацами все листы, лежащие справа от машинки; а когда изведет всю стопку, пойдет в городок и купит все, что надо для несравненной жамбалайи, которую тут же и приготовит… Но внезапно одна из клавишей «оливетти» выскочила из клавиатуры акробатическим прыжком. И в мгновение ока машинка вышла из строя, теперь это была лишь груда винтиков, рычажков и пружинок.
Норвежская семга
Я сразу был очарован, когда увидел, как она закидывает ногу на ногу. Осторожно и бережно, будто ноги у нее хрустальные, клала одну на другую, и они соприкасались друг с другом от колена до лодыжки. В том-то и таилась моя погибель: передо мной замелькали образы теток и кузин на цветных фотографиях в такой же позе, я видел их в бабушкином альбоме, на них были круглые шляпки с загнутыми полями, и они сидели, закинув ногу на ногу, точь-в-точь как моя соседка по купе, причем вся нога, от паха до ступни, оставалась прямой. Они их разве что чуточку наклоняли в ту или другую сторону, не сгибая в коленях, — прекрасные, безупречно стройные ноги. Такие ноги могут составить счастье любого, кому довелось бы оказаться к ним причастным (то есть тому, кто мог бы беспрепятственно созерцать их, то и дело поглаживать, ощущая нежную кожу под чулком), а тех, кто лишился этой сопричастности, могут довести до гибели, до самоубийства, из-за них могли бы возникать нескончаемые войны, — словом, это была новая Елена Троянская с ногами Марлен Дитрих, она сидела и смотрела в окно на бесконечные поля с редкими домиками, окруженными правильными рядами наполовину желтых, наполовину белых деревьев.
В Хенефоссе поезд долго стоял. Пассажиров попросили сойти. Я не понял, почему надо пересаживаться, но, так как никто не протестовал, счел за благо поддержать компанию. Поезд, на котором мы ехали, очень скоро ушел, а через пять минут подали другой. Все бросились занимать места. Утратив надежду созерцать и далее ноги незнакомой мне попутчицы, я поплелся в хвост поезда. Нашел свободное место и устроился там. Вынул из саквояжа путеводитель в синем переплете и начал изучать высоту над уровнем моря, населенные пункты и рекомендуемые рестораны. Но не прошло и минуты, как мой покой был нарушен: кто-то открыл дверь купе и внутрь не бурным, но непрерывным потоком посыпались пакеты, затем вошли какие-то женщины и ребенок. Я уткнулся в окно, стараясь отвлечься размышлениями о том, как хороши копченые лососи на прибрежных островах, но скоро мне пришлось оторваться от них, я почувствовал, что на меня смотрят. Поднял голову. Напротив меня мальчишка что-то лепетал, наверное о чем-то спрашивал свою мать, которая показалась мне неинтересной женщиной. Обвел купе рассеянным, скучающим взглядом — рядом со мной сидела прекрасная незнакомка с красивыми ногами!
Я удивился. (В купе больше никого не было, а ей зачем-то понадобилось сесть поближе ко мне!) Глянул на нее краешком глаза: она смотрела прямо перед собой, очевидно на ребенка, задававшего своей матери обыкновенные детские вопросы. И я снова уткнулся в синюю книжицу. Длинные и скучные пояснения…
На станции с названием Сокна женщина с ребенком сошла, и в купе зашел старик. Как только поезд тронулся, я почувствовал, что моей ноги касается что-то теплое. Это она (незнакомка с красивыми ногами, обтянутыми нейлоном и по цвету напоминающими норвежскую семгу) прижала свою ногу к моей! Я не заставил себя ждать: не только принял игру, но и ответил на нее, теснее прижав свою ногу к ее ноге. Когда глянул на попутчицу краешком глаза, мне показалось, что она улыбается. А что дальше? Я воспылал надеждой, что на ближайшей большой станции старик сойдет и мы с ней останемся наедине. Но мы проезжали станцию за станцией, а старик и не шелохнулся. Сидел с закрытыми глазами, склонив голову на спинку сиденья. Спал он так тихо, в такой полной тишине, что я грешным делом подумал, не умер ли он. А вдруг он проедет? Может даже, ему надо было выходить на той станции, на которой мы только что останавливались, а он не заметил, проспал? Может быть, лучше все-таки разбудить его? Но я же здесь иностранец, и я предпочел промолчать, тем более что в нашем полку прибыло: на последней станции в купе вошла девушка лет двадцати с огромной сумкой и ясными глазами.
Нога незнакомки и моя нога срослись, как сиамские близнецы, и, судя по всему, ни один из нас не представлял себе, как же довести до счастливого конца наши взаимные побуждения. Поезд долго бежал, прежде чем я набрался духу спросить ее, далеко ли она едет. Дама сначала даже не обернулась ко мне, а когда я повторил свой вопрос, посмотрела на меня удивленно (вот тогда-то, видя ее профиль совсем рядом, я смог оценить, как она хороша собой) и, раздвинув в улыбке полнокровные губы, ответила мне по-норвежски. (Разом рухнули мои надежды на то, что она принадлежит к той части населения, которая говорит и по-норвежски, и по-английски.) Я пал духом. Она сказала еще что-то, возможно ожидая ответа, которого я не мог ей дать. Молодая девушка просматривала журнал мод и казалась начисто отрешенной от окружающего мира. Но старик, за которого я опасался, не умер ли, открыл глаза и предложил свои услуги в качестве переводчика: дама просит извинения за то, что не говорит на моем языке. Я подумал, не сказать ли ему, что язык, на котором я обратился к даме, вовсе не мой, а позаимствованный. Старик предложил свое посредничество и для дальнейшей беседы. Я смутился (представил себе, как я бросаюсь на колени и через переводчика объясняюсь в любви), не знал, что ему ответить, и в конце концов отказался, вежливо поблагодарив. Наступило немного напряженное молчание. (Однако наши ноги оставались тесно прижатыми друг к другу.) Старик снова закрыл глаза, но не надолго: в Торпо он попрощался с нами и сошел.
Между Торпо и Олем я осторожно накрыл ладонью руку соседки по купе и ласково погладил ее пальцы. Мне показалось, что ресницы ее дрогнули. Она тотчас повернула руку ладонью кверху, и наши пальцы тесно сплелись. Сидевшая напротив нас девушка громко шелестела листами журнала, время от времени поглядывая в окно. Потом закрыла журнал и положила рядом с собой на сиденье. Окинув нас взглядом, на какое-то мгновение задержала его на наших сцепленных руках и тотчас же тактично отвела глаза, посмотрела на свою сумку, подтянула на ней ремешок и, зевнув, снова погрузилась в созерцание пейзажа.
