Джоанна Троллоп - Второй медовый месяц
— Он приходил на ужин, — объяснила Рут. — Ко мне в квартиру. Я сама его пригласила. Очень соскучилась.
Эди затеребила обеими руками воротник халата Рассела, туго сжала его вокруг шеи. И обернулась.
— А Мэтью знает?
— Разумеется.
— И… давно ему известно?
— Примерно две недели.
Эди закрыла глаза.
— Две недели…
— Да.
— Прости, но ты… намерена оставить ребенка?
После краткой паузы Рут ответила, едва сдерживая ярость:
— Да.
— Но если вы с Мэтью не…
— Этот вопрос уже решен, — прервала Рут. — Потому я и пришла. Чтобы посвятить вас в наши планы.
Эди нашарила рукой ближайший стул и рухнула на него, руки тряслись, словно она мгновенно постарела. На Рут она не смотрела. По взгляд уперся на коробку сухих завтраков «Изюм и орешки», которую кто-то оставил на столе.
— Но зачем нам понадобилось посвящать меня? И почему вы не пришли вдвоем? Не рассказали нее сразу нам с Расселом? Зачем надо было являться как гром среди ясною неба…
— Захотелось, — просто объяснила Рут. — Вы должны были все узнать. Потому что злились на меня.
— Ничего я не…
— Еще как злились, — повторила Руг. — У женщин всегда виноваты другие женщины. Я же оскорбила вашего сына. Я добилась большего, чем он. С вашей точки зрения, я утерла ему нос.
Эди поставила локти на стол, подперла голову руками.
— Ничего, когда-нибудь поймешь, — невнятно пообещала она.
— О, почему вы злитесь, и так понятно, — ответила Рут. — Само собой. Мне тоже нелегко: мало того что чувствую себя виноватой, так еще и злюсь на себя за это.
Эди убрала руки от лица.
— Ты бы лучше села.
— Ничего со мной не…
— Сядь, — велела Эди. — Сядь, а я заварю тебе чаю.
Она вскочила и принесла из раковины чайник.
— Твои родители знают? — продолжала расспросы она.
— Пока нет.
— То есть как?
— Они у меня на очереди, — сообщила Рут. — Поставлю их в известность на выходных.
— Но почему…
— Потому что мне хотелось сначала повидаться с вами. И сделать что-нибудь для Мэтью.
Эди круто обернулась.
— Мэтью незачем бояться меня!
— Дело не в этом, я просто хотела избавить сто от необходимости объясняться самому. Это мой долг — растолковать нам, как трудно женщине моих лет справиться и с материнством, и с карьерой, если и то и другое так много значит и требует стольких усилий, и как чудесно было бы, окажись вы на моей стороне. — Она помолчала и добавила: — Независимо от Мэтью.
Эди ничего не ответила. Она вернулась к своему стулу, села и потуже затянула пояс халата. Потом посмотрела через стол на Рут, на ее блестящие ухоженные волосы и костюм облегающего покроя.
— Думаешь, мне легче? — спросила она.
— Да, — подтвердила Рут.
— Вот как?
— Да. По-моему, женщины, дети которых выросли и разлетелись, превращаются в сгустки энергии. По крайней мере так мне кажется.
— Правда?
Рут слегка наклонилась к ней.
— Классический упрек в адрес женщины, что она строит карьеру за счет близких, которые нуждаются в ее заботе, к вам неприменим. Уже нет.
— Постой-ка…
— Я не хочу спорить, — не дала ей высказаться Рут, — я пришла сюда не для этого. И даже не для того, чтобы сравнивать. Просто я хотела сообщить вам о малыше.
Эди вскинула голову и уставилась на Рут так, словно впервые за все время разглядела ее.
— Боже мой! — ахнула Эди. — Малыш!..
Рассел посмотрел на бокалы с вином, которые Роза перенесла со стойки бара на столик.
— Не хочу показаться неблагодарным, — начал он, — но все это наводит на подозрения…
— Ты же любишь красное вино.
— Люблю. Но обычно мне самому приходится покупать вино, которое мне по вкусу. В том числе и для того, чтобы выпить с детьми.
— Все в мире меняется, — пожала плечами Роза.
Рассел вздохнул:
— Этого я и боялся.
— Папа…
— Сначала ты предлагаешь мне выпить, ждешь, когда я размякну, а потом наверняка попросишь десять тысяч. Это же ясно как день.
— Нет, — покачала головой Роза.
Рассел взял свой бокал.
— Тогда я, пожалуй, выпью по-быстрому, а потом узнаю, в чем дело.
— Меня повысили, — беспечно объявила Роза.
Рассел поставил бокал на прежнее место.
— А я думал, работа у тебя дрянная, временная, и вообще ты ее терпеть не можешь.
— Мне предложили, — продолжала Роза, — возглавить новый офис в Холборне. Теперь я буду получать на тридцать процентов больше и могу не носить блейзер с пуговицами-солнышками.
Рассел впился в нее взглядом.
— Так тебя можно поздравить.
— Да, сделай одолжение.
— Почему же ты не сказала мне об этом дома?
— Дома трудно.
Рассел отвел глаза.
— Я хотела сказать, — добавила Роза, — дома трудно в том числе из-за меня, но разве мы вообще способны ужиться все вместе? По-моему, ничего у нас не выходит.
Рассел ответил, не глядя на нее:
— А я и не питал радужных надежд.
— Ты был прав. Ты во многом прав.
— Роза, не подлизывайся, — устало попросил он. — На лесть я уже не клюю.
— Я серьезно.
— Ну, тогда спасибо…
— Я не против поработать в Холборне, в турагентстве. Мне все равно, понимаешь?
— А-а… — Рассел посмотрел на нее. — Почему?
— Потому что, — Роза распластала пальцы на столе и внимательно разглядывала их, — открылся и другой путь.
— Насколько я понимаю, не связанный с работой.
— Да.
Рассел отпил глоток.
— Ласло?
— Да. Не думала, что ты знаешь.
— Я не знал, — поправил Рассел, — но догадался. Трудно жить в одном доме и ничего не замечать.
Роза улыбнулась своим пальцам.
— Все только начинается.
— Да…
— Он ужасно робкий. Не знаю, были ли у него вообще когда-нибудь девушки.
— Он славный малый, — отметил Рассел. — Порядочный.
— Значит, ты не против…
— Не против чего?
— Если мы с Ласло съедем из дома вместе?
Рассел придвинулся ближе.
— Нет, Роза, я не против. Я очень рад за тебя.
Она всмотрелась в его глаза.
— А мама будет возражать?
— Не думаю.
— Ты ей скажешь?
Рассел покачал головой:
— Нет.
— Ну, папа…
— Ты должна это сделать сама. Ты и Ласло.
Роза сделала неопределенный жест.
— Мне правда не хочется.
— Это еще что такое? — Рассел повысил голос и выпрямился. — Что значит «не хочется»? После всего, что она для тебя сделала?
— Да я помню…
— А в чем же дело?
— Просто я знаю, как она измучилась, — объяснила Роза. — Вижу, насколько она устала, как разочарована тем, что спектакли заканчиваются, и не хочу, чтобы ей стало еще тяжелее, чтобы усилилось ощущение, что вся ее жизнь — сплошные потери. — Она помолчала и торопливо добавила: — Я просто боюсь, что ей станет горько: сначала Мэтт, потом мы…
— Мэтт? — встрепенулся Рассел.
Роза испуганно зажала рот ладонью.
— О Боже…
— Роза!
— Я не хотела, — виновато пробормотала она, — я ничего не хотела говорить…
Рассел придвинулся ближе к столу и взял дочь за запястье.
— Так что там с Мэттом? — спросил он.
Вивьен сидела у себя в прихожей возле телефонного столика. На нем лежал список всех, кого она собиралась обзвонить — одного за другим, спокойно и организованно, а когда список закончится, — подняться наверх с новой упаковкой самых больших пакетов для мусора и начать мирно, без истерик, наполнять эти пакеты барахлом Макса.
Первой в списке значилась Эди. Вивьен планировала позвонить ей первой, сообщить о случившемся и заверить, что, как ни странно, она в полном порядке, несмотря на легкое головокружение. Затем предстояло позвонить адвокату, банковскому менеджеру и Элисон в книжный магазин и предупредить последнюю излюбленной фразой авторов старомодных детективов, не обращающих внимания на слишком неудобную действительность — мол, обстоятельства завтра помешают ей прийти в магазин, но в среду она будет на рабочем месте, как обычно. Но, поразмыслив, Вивьен решила позвонить Эди после адвоката и менеджера, а не до них, чтобы сначала удостовериться: у нее все под контролем, она имеет полное право вести себя сдержанно и разумно.
Она продемонстрировала чудеса выдержки, когда обнаружила, напрямик спросив Макса о деньгах от продажи квартиры в Барнсе, что он и не думал ее продавать. Потом слегка утратила выдержку, когда выяснилось, что квартира не только не продана, но и не выставлена на продажу, так как в ней живет последняя пассия Макса, которая и не освобождает жилье, и отказывается оплачивать счета. Выдержка изменила Вивьен — о чем она впоследствии горько сожалела, — когда Макс рухнул на колени на пол ее спальни и стал уверять, что лишь она способна спасти его от ненасытной гарпии, кровопийцы, которая обирает его до последней нитки. Поэтому он и вернулся домой — к настоящей, ласковой, любящей женщине, которая вовсе не питается кастрировать его или разорить.
