Мередит Милети - Послевкусие: Роман в пяти блюдах
— Осталось, — отвечаю я, выуживая банку с супом из мусора и споласкивая под краном. — Я привезу.
Когда я уже собираюсь уходить, снова звонит телефон. Наверное, опять Рут, поэтому я не беру трубку. Список покупок она вручит мне при встрече, когда я привезу ей Хлою.
— Что это такое? — спрашивает Бен, усаживаясь за стол.
Он зашел ко мне во время ланча, чтобы установить кран для пасты, но, поскольку в квартире практически нет мебели, стол нам пришлось соорудить из фанерного ящика, в котором еще нынче утром находилось кухонное оборудование фирмы «Гагенау». В качестве стула Бен использует свой ящик для инструментов.
— Это? Любимая запеканка Карлоса под названием «Три сыра».
Между встречей с доктором Д. П. и заходом в свою квартиру, где начали монтировать кухонное оборудование, я успела забежать домой, чтобы покопаться в отцовской кладовке с продуктами — мне не терпится опробовать новую плиту и приступить к заданию редакции. Я выбрала трехцветный вариант: смешала домашний сыр с сыром грюйер и куском твердого сыра, который нашла у себя в холодильнике, и вбила туда пару яиц. Запекла эту смесь в духовке и подала к столу с банкой томатного соуса с базиликом.
— Хмм. Вкусно. А кто такой Карлос?
— Я теперь журналистка и не раскрываю свои источники информации.
— Некая таинственная личность, да? — спрашивает Бен, с любопытством глядя на меня.
— Ну, в общем, это один ребенок.
— А.
— Этот рецепт предназначен для колонки о детском питании.
— Вы думаете, ребенку понравится ваша запеканка?
— А почему бы и нет?
— Ни один ребенок не станет ее есть.
— Почему?
— Во-первых, дети не любят швейцарский сыр.
— Это не швейцарский, а грюйер.
— Еще хуже.
— Ничего подобного. Это деликатесный сыр, богатый кальцием. Кроме того, у меня в холодильнике больше ничего не было.
— Ага! Значит, ваш таинственный ребенок вовсе не настаивал на грюйере, так?
— Ну… так.
Бен отрезает себе еще кусок запеканки.
— Держу пари, в исходном рецепте упоминался чеддер, — жуя, говорит он. — Лучше уж чеддер. Детям он нравится.
— На самом деле это был «Крафт Америкен Синглс».
— Что и требовалось доказать, — насмешливо говорит Бен.
— Да? Вы думаете, дети в этом разбираются?
Бен любезно согласился установить мне кран для пасты, чему я очень рада. Прежде всего, он не берет с меня денег, предпочитая бартер в виде моих блюд. Сказав, что придет монтировать водопроводные трубы, он спросил, не соглашусь ли я что-нибудь приготовить на своей новой плите? Скажем, обед на двоих.
— Может быть, раздобудем еще один стул? Похоже, мы с вами обедаем в одно время, — говорит Бен с таким видом, словно только что предложил нечто совершенно немыслимое, скажем, устроить обед «аль фреско»[40] на темной стороне Луны.
— Хорошо, но предупреждаю: я работаю над статьей о детском питании, так что придется смириться. На обед вас могут ждать хот-доги или сэндвичи с арахисовым маслом и мармеладом, — говорю я, смущенная его несмелой попыткой ухаживания.
— Не, не хочу. Это неинтересно. Я принесу что-нибудь такое, экзотическое. Кстати, можете обратиться к тетушке Фи, у нее куча рецептов детских блюд. У моих кузенов был плохой аппетит, так что когда она хотела, чтобы они съели что-то еще, кроме арахисового масла, ей приходилось хорошенько поломать голову. У нее есть рецепт брауни на томатном супе. Вы бы это в рот не взяли, — говорит Бен, убирая тарелку в раковину. — Спасибо за угощение, — добавляет он и слегка пожимает мне руку.
Домой я прихожу только к ужину и сразу принимаюсь готовить. Снова запеканка, но на этот раз с сыром чеддер и мягкой томатной сальсой. Внезапно я замечаю, что мигает автоответчик. Это сообщение от Ричарда. «Мира, я уже понял, что тебя нет дома. — Долгая пауза, словно он ждет, что я возьму трубку. — Мне нужна твоя помощь, — с трудом выговаривая слова, продолжает он. Снова долгая пауза. — Позвони мне, ладно?» Ричард не прощается, и я слышу удар, словно он хотел положить трубку на телефон, но промахнулся и она полетела на стол. Затем какая-то возня и бормотание: «Вот черт».
Автоответчик показывает, что звонок принят сегодня утром, в девять сорок пять, то есть мне звонил Ричард, а не Рут. С тех пор как он пригласил меня на ужин со своим таинственным другом, мы ни разу не виделись. В другое время я бы просто ему позвонила и вытянула из него все подробности, но сейчас я так занята своей статьей, что Ричард совершенно вылетел у меня из головы. Я звоню ему сначала домой, затем в магазин и наконец на мобильник, чтобы оставить сообщение.
Уложив Хлою спать, я снова звоню Ричарду и на этот раз оставляю сообщения на автоответчике у него дома и в офисе. Я вновь и вновь прослушиваю его сообщение, вслушиваясь в голос, и пытаюсь себя убедить, что это голос человека сонного, а не пьяного.
Наконец, чтобы хоть как-то отвлечься, я возвращаюсь к детскому питанию и стряпаю овсяное печенье с медом, изюмом и ростками пшеницы, которое не станет есть ни один ребенок.
А может быть, и взрослый. Когда домой приходит отец, я ставлю перед ним чашку чая и тарелку с печеньем. Отец простодушно спрашивает, не будет ли моя следующая колонка посвящена собачьему корму.
— Сейчас хороших собачьих галет не найдешь, — говорит он, заворачивая печенье в бумажное полотенце.
Я лежу в постели и читаю «Домашний очаг», который мне одолжила Фиона, когда звонит мобильник. Это рингтон Ричарда.
— Ричард! Слава богу. Я так беспокоилась, — говорю я.
— Миру Ринальди, пожалуйста, — раздается в трубке чей-то чужой голос.
— Я слушаю. Кто это?
— Меня зовут Нейт. Вы приятельница Ричарда Кистлера?
— Да. Кто вы? Где Ричард?
Нейт издает глубокий вздох, и я чувствую, как кровь приливает у меня к голове.
— Я звоню вам из больницы. Вернее, я возле больницы. Вы же знаете, у них запрещено пользоваться мобильниками.
Нейт нервно смеется. Где-то далеко слышна сирена «скорой помощи».
— Где Ричард? Что с ним?
— Он попал в аварию, — отвечает Нейт, его молодой голос звучит глухо и хрипло.
— Где он?
— В больнице Шейдисайд.
Нейт что-то бормочет, я различаю лишь слова «автокатастрофа» и «реанимация».
Я вскакиваю, натягиваю джинсы и свитер, бужу отца и говорю ему, что случилось. Уже на ходу я бросаю, что позвоню. В больнице я бросаюсь к дежурной медсестре и называю свое имя и имя Ричарда. Меня отправляют на пятый этаж, в отделение реанимации.
— Вы член семьи? — с каменным лицом спрашивает дежурная, заполняя мой пропуск.
— Да. Как он?
— О состоянии мистера Кистлера вам расскажет сестра-сиделка. Кем вы ему приходитесь? — спрашивает меня медсестра.
Кем? Он любил мою мать. Мне он был вроде как дядей. Мы оба ходили на встречи общества Анонимных Алкоголиков. Мы как названые братья.
— Ричард мой брат, — отвечаю я и называю свое имя.
Сестра вписывает его в пропуск.
— Пятый этаж. Налево от лифта. Там звонок.
Дверь мне открывает сестра-сиделка, на ней розовый медицинский костюм, волосы убраны под бумажную шапочку. Здесь царит полумрак, и все говорят шепотом.
— Госпожа Ринальди? — спрашивает меня сиделка, читая мой пропуск. — (Я киваю.) — Сюда, пожалуйста, — говорит она, бросив украдкой взгляд на комнату ожидания, маленький закуток, где, закрыв лицо руками, вытянулся на диванчике мужчина в черной кожаной куртке.
Мы идем по длинному, тускло освещенному коридору и останавливаемся перед большой палатой, отделенной от коридора сплошной стеклянной стеной.
— Что случилось? — спрашиваю я сестру. — Как он?
— Он без сознания. Состояние пока стабильное. Два часа назад его прооперировали, мы за ним наблюдаем.
— Господи боже. Что с ним случилось?
— Мистер Кистлер заснул за рулем и врезался в кирпичную стену на бульваре Бигелоу. У него разрыв селезенки и перелом грудины, а также серьезные повреждения головы. Он в коме. — С этими словами сестра тихонько подталкивает меня к двери палаты. — Пожмите ему руку, попытайтесь с ним поговорить. Может быть, он вас услышит, — говорит она, кивая в сторону постели.
В палате стоит полумрак, поэтому я не сразу узнаю Ричарда. Он весь в бинтах. Я стою, не в силах пошевелиться. Ноги словно налились свинцом, в ушах стучит кровь.
— Ричард, Ричард, — громко и требовательно зовет сестра. — К вам пришла Мира. Мы ее нашли. Вот она, стоит возле вас.
Она наклоняется к самому его лицу, но Ричард, который терпеть не может громких звуков, который не выносит вторжения в свое личное пространство, не реагирует. Сестра делает мне знак встать по другую сторону кровати.
— Я вернусь через десять минут, — шепотом говорит она. — Мы пускаем родных на десять минут каждый час. Скоро придет врач, он хочет с вами поговорить.
