Владислав Артемов - Обнаженная натура
Старая липа на той стороне улицы, поднялась на пригорок в углу церковной ограды, зашумела всеми своими листьями и тотчас над нею пробежала в небе ослепительная трещина.
Редкие капли дождя стали прожигать на плечах тонкую материю рубашки, но подкатывал уже спасительный уютный троллейбус. Родионов уселся на переднее сиденье, троллейбус побежал, а сзади уже обрушился на него водяной вал, прогрохотал по крыше и вырвался вперед. В одно мгновение асфальт из серого стал черным, и стелилась по нему сизая водяная пыль.
Водитель — пожилая женщина в комсомольской косынке, включила дворники на лобовом стекле. Родионов внимательно разглядывал людей, стоящих на остановках. Может быть, Ольга вышла и ждет его…
Он проехал одну станцию метро, и еще одну, но ее нигде не было.
Родионов вышел и двинулся назад. Через десяток шагов он был уже мокрым насквозь. Он побежал, чувствуя, как холодные струйки текут меж лопаток, щекочут ключицы, просачиваются под пояс брюк. Кроссовки его, полные воды, чавкали и скрипели. Тело отзывалось противной мелкой дрожью, но он уже спускался в подземный переход, вычисляя в уме кратчайший маршрут к своему дому, к горячему душу, к уютной настольной лампе, к стакану дымящегося чая…
Он вошел в вагон, сел на свободное место, скрестил руки на груди, пытаясь поскорее согреться. Что ж, думал он, глядя в пол, две тучи сходятся, сущность у них общая. Просто сшибаются минусы и плюсы, а потом, когда они сольются в одно, никаким топором их уже не разрубишь…
Чертов Грыбов, из-за него все… И не мог он ей так уж понравиться. У нее душа пока что текуча и переменчива, как у всякого ребенка. Вкусы не устоялись и не определились. Ей скажи только, что это ново и оригинально… Паскудные слова, паскудное искусство… И время такое. «Время такое — правды нет!» — вспомнил он и усмехнулся. Но она же славянка, и уже по одному по этому должна любить все ясное и светлое — небо, реку, лес, солнце, поле, грозу… А все эти чертовы подвалы и андеграунды, задворки, разложение, этот якобы утонченный вкус, вся эта мертвечина — почему? Почему ее туда тянет? Любопытство нормального и здорового человека. Уродство тоже чем-то приягательно. Тут нет патологии… А я тоже хорош, полез напролом… Тут спокойно надо, с усмешкой. Акуны и Манаки… Что-то все-таки в этом есть!
Он мигом представил себе дикие лупоглазые племена, непрерывно враждующие друг с другом. Он стал придумывать…
Застолье у Манаков:
«…встает тамада и, высоко вознеся кривой рог, наполненый вином, провозглашает:
— Кара-кара-га-кар-га!.. Акун — хана!
— Что он сказал? — спрашивает Павел у соседа по столу.
— «Акун не должен жить!»
— Почему? — громко вырывается у Родионова.
На две-три секунды стол цепенеет, а потом громовой хохот обрушивается на Павла. Хохочут, хлопая себя по коленям, откидываясь на спинки стульев, хватая ртами воздух. Хохочут мужчины, старики, дети, присевшие у входа, прыскают в ладони суровые женщины-прислужницы… Хохочут долго, до коликов в животе, до слез. Наконец, тамада, стирая рукавом слезы, произносит обессиленным от смеха голосом:
— Очень смешно сказал. Молодец! Давно так не смеялся…
— Но я серьезно, почему все-таки…
— Понимаешь, есть истина… Ну, например, отец — старше сына, так?
— Так, — осторожно соглашается Пашка.
Все одобрительно кивают головами.
— То же самое, когда говорят — акун не должен жить! Это старинная пословица… Ноготь зачем? Срезал, бросил…»
Небольшую повестушку можно соорудить, страниц на семьдесят, прикинул Родионов…
Он поднял глаза от пола и увидел Ольгу.
Она сидела через проход, прямо напротив него, такая же вымокшая, как и он. Волосы ее потемнели от дождя, свешивались золотыми спиральками вдоль щек, трогательный завиток приклеился ко лбу. Родионов замер, чувствуя как у него отваливается челюсть. И тогда губы ее дрогнули. Заметно было, что она усилием мышц сдерживает улыбку, но смеются ее глаза над его изумленным видом.
Павел вскочил с места и шагнул к ней. Она поднялась навстречу…
Белобрысый и толсторожий очкарик, сидевший рядом с Ольгой, с ненавистью глянул на Родионова, отбившего у него намеченную добычу. Пашка мельком взглянул на него, потом скосил глаза на опустевшее сиденье, с которого только что встала Ольга. И увидел там веселый оттиск — большое мокрое сердце изумительной формы, изображение, хранящее еще живое тепло оригинала.
— Ольга! — прошептал он ей на ухо, задыхаясь от запаха дождя, смешанного с усилившимся запахом духов и чувствуя, как от ее шеи, из выреза платья поднимается к его лицу тепло. — Ольга!..
— Родионов! — прошептала в ответ Ольга, качнувшись и схватив его за плечо. — Не сходи с ума. Люди же кругом…
— За нашей спиной нет никакой реальности! Грыбов прав, вернее, совсем не прав… Да и пес с ним…
— Выходим, Родионов! Выходим… — тащила она его к открывшимся дверям.
— О чем это ты так весело размышлял? — спросила Ольга, когда они вышли на платформу. — Я всю дорогу за тобой наблюдала. Ты раза два поглядел на меня и все ухмылялся чему-то. Потом брови сдвинул, суровый стал…
— Отгадай! — сказал Павел.
Они взошли на эскалатор и поехали вверх.
— Ты думал вот о чем — как хорошо жить без меня. Весело, беззаботно. А потом вспомнил, что у тебя есть я, и лицо твое омрачилось. Вот о чем ты думал, негодяй!..
— Нет. Я думал как раз про Акунов и Манаков. Ты ведь тоже утверждаешь, что они есть. Пусть будет по-твоему, пусть живут…
— Нет никаких Манаков. Это я назло тебе сказала. — Ольга легонько прикоснулась губами к его щеке и тотчас отпрянула. — Тихо, Родионов! Тихо… Люди же кругом.
Они вышли на улицу и свежий порыв ветра заставил Родионова поежиться.
— Первым делом я проведу тебя под горячий душ, и пока ты будешь там отогреваться, вскипячу чай, вот что, — сказал он озабоченно. — А теперь бежим!
Дождь уже прекратился. Они добежали до поворота в переулок и тут нос к носу столкнулись с Кузьмой Захарьевичем, который в своем спортивном снаряжении трусил им навстречу.
— Озон! — взмахнув рукой, выкрикнул полковник.
Это прозвучало, как языческое приветствие.
— Озон! — точно так же вскинул приветственную руку Родионов.
Кузьма Захарьевич, однако, дороги почему-то не уступал и, как показалось Павлу, косил глазами и кивал головой, словно пытаясь незаметно отозвать Ольгу в сторонку.
Ах ты, старый конь, возмутился про себя Родионов и крепче взял Ольгу под руку. Кузьма Захарьевич обежал их вокруг и дернул Пашку за рукав.
— Кузьма Захарьевич, мы торопимся! — строго сказал Родионов.
— Вы это… Паш… — снова скашивая глаза, предупредил полковник. — Там, короче говоря, у вас гость… Вернее, сестра. Скорее всего… Ждет там…
— Понятно, — сказал Родионов. — Ко мне приехала сестра по имени Ирина.
Глава 10
Темные силы
Почему-то все неприятное происходит еще и в самое неподходящее время, сокрушался Пашка, пропуская вперед притихшую Ольгу и входя вслед за ней в дом.
Что делать, как выворачиваться из положения, об этом он боялся и подумать. Клубок свивался запутанный. Родионов знал про себя, что он из породы тех людей, которые взявшись развязать пустяковый узелок, затягивают его еще туже и безнадежнее.
Из кухни доносились негромкие задушевные голоса и в дверном проеме Родионов увидел Юрку Батракова с железной кружкой в руках. Заметив входящих, Батрак ухмыльнулся и поспешил занять свое привычное место между столом и холодильником.
У плиты топталась баба Вера, подле батареи на корточках сидела Надя.
— Так что если тебя украдут, Надюша, или еще, не дай Бог, что-нибудь, — наставляла Вера Егоровна, — ты молись так: «Пресвятая Богородице, спаси нас…» И так повторяй все время. Она всегда детям помогает…
— Что, снова маньяк? — бодрым голосом спросил Пашка, входя в кухню.
Вера Егоровна замолчала и ничего не ответила, а Надя ехидно снизу вверх поглядела на Родионова.
За столом сидела Ирина.
Перед ней стояла чашка недопитого остывшего чая. Она только мельком скользнула взглядом по лицу Родионова и глаза ее остановились. Удивленно поднялись брови, она дернулась, привставая, и сейчас же опустилась на табуретку. Зрачки ее потемнели… Ольгу увидела, понял Пашка.
Среди всех прочих чувств, которые обрушились в эти минуты на Родионова: жалости, стыда, досады, смущения, он заметил в себе движение неуместного и подлого чувства — чувства самодовольства. Он оглянулся на Ольгу, и его поразило напряженное и застывшее ее лицо.
— Она книги тебе привезла. — нарушил тишину Юрка.
— Да, да, Павел. Да… Книги. — подхватилась с места Ирина. — Ты забыл в прошлый раз. Пусть Ольга посидит здесь, я тебе отдам. Там, возле твоих дверей…
