Валерий Ламзов - Золотое сечение Иуды
Присутствующие в зале, а вместе с ними и телезрители всей страны покатились со смеху. Ведущий в ужасе. Как только смех поутих, слово, не медля, передали другому кандидату. Но в дебатах победил Ванин.
Все периодические издания, перебивая друг друга, писали о применении новых технологий, нового вида агитации, о действенности образного мышления и о непреходящем воздействии в деле пропаганды анекдота и народного словца. Всем было смешно. Не смеялся только Ефим Петрович Дратс. Наблюдая за Ваниным по телевизору он посмотрел грустно на Цуцу, и сказал:
– Началось!
Дратс позвонил Анне и строго настрого предупредил:
– Не показывать вида ни в коем случае. Только хвалить, только поощрять. Я привезу лекарства.
В пятницу было назначено очередное заседание в избирательном штабе с приглашением доверенных лиц. С утра Сергей Арнольдович направился на работу, а оттуда собирался прямиком отправиться в штаб.
На крыше избирательного штаба в это время кипела работа. Монтажники устанавливали новые мощные антенны и приемо-передающие устройства. Работалось тяжело. Крыша была скользкая, постоянно дул холодный ветер. Бригадир монтажников Алексей Иванович Кутепов считался признанным мастером своего дела. Вместе с двумя помощниками-практикантами – он уже третий день трудился на крыше здания, демонтируя старое и устанавливая новое оборудование для избирательной компании. Работа подходила к концу. Практиканты подкручивали крепления, и Алексей Иванович устроился поудобнее на чердаке, достал термос с горячим кофе и налил себе в пластиковый стакан, чтобы согреться.
Прошло двадцать лет как не стало его любимой жены Лизочки, а он по-прежнему каждый месяц ходит к ней на кладбище. Ну, то, что развелись, считал он, это не главное. Правда, он после этого еще два раза женился, но оказалось все не то. Потому она одна-единственная, других нет. «Пока я живу, и она со мной. Завтра суббота. Схожу к ней поболтаем»…
– Алексей Иванович, все закончили. Можно спускаться. – Услышал он голос практиканта.
Кутепов высунулся из чердака и увидел, что на нижней балке несущей стойки торчит не вбитый штырь, который должен быть в гнезде и удерживать основание несущей конструкции.
– Никита, отнеси Витьке кувалдочку. Пусть палец вобьет и зашплинтует. – Попросил он второго помощника.
Никита взяв кувалдочку, осторожно ступая по фальцевой кровле, начал движение в сторону товарища. Неожиданно сигарета, которая дымилась у него во рту, отлепилась от губы и затерялась за пазухой между рубашкой и спецовкой. Поначалу все было ничего, и Никита остороожно ступая по кровле двигался к антеннам, подвязанный страховочным поясом. Но злосчастный окурок прожог рубашку и добрался до тела. От нестерпимой боли Никита заорал благим матом, вскинул руки вверх и упал на крышу. Чего нельзя было сказать о кувалдочке. Она продолжала лететь вверх, необычно сияя и переливаясь всеми цветами радуги в лучах яркого весеннего солнца. И вдруг на мгновение замерла прямо в центре солнечного диска. Лучи врассыпную ударили в лицо Кутепова слепящим светом. И Алексею Ивановичу почудилось, что с небес на него улыбаясь смотрит Лиза. Он встал и замер, боясь спугнуть видение.
Между тем кувалдочка уже камнем неслась вниз. Казалось, что мгновенная остановка ей была нужна только для выбора цели. Но Кутепову это было не интересно. Он смотрел на Лизу, а она на него, и он никак не хотел прерывать этого невероятного сеанса связи. Но все было разрушено диким воплем снизу. Алексей Иванович все понял. Кувалда нашла свою цель. Этой целью оказалась голова Сергея Арнольдовича Ванина, который в это время прямиком из своей машины двигался к дверям избирательного штаба на встречу с доверенными лицами. Не дойдя одного метра до спасительного навеса крыльца, он на мгновенье замер, оглушенный ударом неимоверной силы, услышав внутри себя неприятный треск, а потом плашмя, словно столб, рухнул лицом вниз на асфальт. Какое-то время он не видел ничего, только чувствовал, что трудно дышать, и слышал дикие крики и визги людей. Тело Сергея Арнольдовича лежало на тротуаре, окруженное толпой зевак и его помощников. По проломанному черепу и разбросанной мозговой массе на асфальте было ясно, здесь уже не поможешь. Кого-то рвало.
Между тем Сергей Арнольдович заметил маленькую светлую точку, которая быстро приближалась к нему, превращаясь в яркий неоновый свет, из которого вышел Иуда, ведя за собой за руку другого высокого человека. Оба они светились так, что было больно в голове и в глазах.
– Ну что, закончил путь свой земной? – спросил его Иуда.
– Как закончил? – возмутился Ванин. – Я не могу. У меня выборы через три недели.
– Ты не спеши. Это не самое главное. Ты теперь абсолютно свободный. Ты получил свою свободу.
– Как не самое главное? – возмутился Ванин. – Я ничего не получил. – Я только у цели.
– Правильно, брат мой. Ты у цели, только цель эта называется смерть.
– Как? Я не могу, я не должен, – закричал Сергей Арнольдович.
Но его никто не услышал. Только стоящие около тела люди заметили, как оно вздрогнуло, и дернулась нога.
– Ну, прощай, – сказал Иуда и протянул ему руку.
Ванин поднялся: – Как? Этого не должно быть. Я не хочу!
– Возьмите меня с собой.
– Нельзя, – ответил Иуда, указывая поворотом головы на своего спутника. – Встретимся в суде.
Ванин опустил голову.
– Да, я понимаю, – сказал он. – Кстати, Иуда, я отгадал твою загадку. Ты же – казначей! Леонардо и нарисовал потому тебя с деньгами в руках с кошельком. Правильно, Иуда?
– Правильно, – ответил тот, – улыбаясь себе в бороду.
– Послушай, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: а моих Он любит? Не обидит?
– Не сомневайся.
Иисус услышал его слова и, улыбнувшись, поднял руку на прощание.
– Видишь, – сказал Иуда, – Он и сейчас тебя любит. – Он, Иисус, только того и ждет, чтобы простить вам людям ваши грехи земные. Любить людей это крест его, который он сам взял на себя. И простить он жаждет всякого. Надо только покаяться.
Сергей Арнольдович хотел это сделать, но не знал как. Он уже открыл рот. Но не успел. Он умер.
Его душа с трудом покинула некчемное тело, остановилась на мгновение внизу, с любопытством рассматривая случившееся, и затем быстро устремилась вверх, растворившись в прозрачном воздухе. Правда, это уже никто не видел, кроме большого рыжего кота гревшегося на солнце на подоконнике окна в доме напротив.
Пролог
Прошло два года. Анна Павловна в очередной раз прилетела в Лондон по делам. Теперь она была хозяйкой всего огромного бизнеса, созданного когда-то ее покойным мужем. Со своей давней приятельницей Вероникой они вышли из Чайного дома и отправились на встречу с друзьями.
Вечерело. С Темзы дул холодный ветер. Начало ноября в Лондоне промозглый и холодный. Они шли по тротуару, разглядывая витрины магазинов, возле дверей которых на воздушных обогревательных решетках устраивались на ночлег бездомные.
– Несчастные люди, – сказала Анна. – Нет ничего страшнее, когда у человека нет крыши над головой, нет семьи.
– Ты знаешь, мы здесь уже к этому привыкли. Каждый день видишь это, начинаешь не замечать.
– Анна Павловна? – услышали они мужской простуженный голос.
У дверей магазина на картоне сидел взрослый мужчина лет сорока пяти, небритый. Рядом с ним лежала стопка газет и светился экран маленького телевизора. Мужчина кашлял.
– Костя? Скворцов? – вскрикнула Анна Павловна. – Что ты здесь делаешь? Господи, поседел и какой худой.
– Да, вот. Прогорел, теперь живу тут, – деловито разъяснил свое положение Константин Матвеевич.
– Горе-то какое, – в сердцах сказала Анна Павловна. – Чем я могу тебе помочь?
– Мне ничего не надо. Я заслужил то, что имею. Не волнуйтесь, я еще поднимусь. Я смогу. Господь меня любит, он поможет, – Костя посмотрел с надеждой на маленькую иконку Иисуса, стоящую здесь же, у стенки.
Анна глазами, полными сострадания, смотрела на полулежащего, так хорошо знакомого ей Костика и к ужасу своему увидела, что ботинки его практически без подошвы, стерты и одеты на что-то металлическое.
– Что с твоими ногами? – испуганно просила она.
– Оттяпали, – спокойно ответил Костя. – Вот, ниже колен, – и задрал штаны. – В позапрошлом году отморозил, так здешние врачи и лечить не стали, дорого. Раз, и нет. Теперь пособие платят.
От этих слов Анна Павловна застыла как вкопанная. В горле стоял ком. Затем она собралась с духом, пошарила у себя в сумочке, достала кошелек, извлекла из него несколько пятидесятифунтовых купюр и протянула их Константину Матвеевичу.
