Юли Цее - Орлы и ангелы
Ожидая, поглядываю на свое отражение в окошке автомобиля. Утром я гладко зачесал назад волосы и вытряс брюки. Футболка у меня черная, а значит, в некотором роде чистая; лицо такое, что от него отскакивают чужие взгляды. Единственное цветное пятно во всем моем облике — пачка «Мальборо», красный уголок которой выглядывает из брючного кармана, словно я запихнул туда свое сердце. Чего мне определенно недостает, так это темных очков, но тут уж вина Жака Ширака — из-за его вечных остановок у меня не было времени купить себе новую пару на какой-нибудь из центральных улиц.
Первым, кого я вижу, оказывается Кай: я сразу же узнаю его, к тому же он в одиночестве. Машиной, тонированное стекло которой послужило мне зеркалом, является черный «БМВ», я облокачиваюсь на капот, прежде чем окликнуть Кая. Он оборачивается, сперва недоумевающе, потом рассерженно, покачивая в руке портфелем. Я окликаю его еще раз. Он видит меня и узнает, хотя и не сразу; я и пальцем не шевелю, предоставляя ему перейти дорогу ко мне навстречу. Засовываю обе руки в карманы и смыкаю кисти в кулаки на пухлых скатках денег.
Макс!!!
Интонация, когда он произносит мое имя, точь-в-точь, как у Руфуса. Мы стоим друг против друга, и я гляжу на его солнцезащитные очки, в которых отражается вся улица. Туристический автобус проезжает по его лицу вглубь головы, становится крошечным и пропадает из виду, кто-то прогуливается на заднем плане, синее небо и черепичные крыши взаимодействуют, образуя множество арок и углов, а на переднем плане нахожусь я, точно так же подавшись вперед, как и все остальное, и вдобавок со слишком длинным носом.
Кай поднимает правую руку, чуть отведя кисть, мы легонько состукиваемся запястьями, оба разом топыря пальцы. Он смеется, зубы у него по-прежнему безупречные.
Что ты здесь делаешь, интересуется он.
Не нужный мне вопрос, на него у меня не заготовлено ответа.
Решил заглянуть, говорю.
Слышал, говорит Кай, что ты соскочил с поезда. Макс, дружище, нам всем стоило бы последовать твоему примеру, пока не поздно, а?
Я пожимаю плечами.
Ох, старина, говорит он, мы все только о том и думаем, чтобы соскочить. А старики свежи, как утренняя роса, особенно главный, он вообще нас всех переживет. Из сорока пяти сотрудников в ближайшие пятнадцать лет примут в младшие партнеры в лучшем случае одного человека.
Я чувствую облегчение, он несет такой вздор, что, судя по всему, его и впрямь достало.
Послушай-ка, говорю, давай заглянем в «Скалу».
Не-а, врастяжку говорит он, пожалуй, не сегодня.
Что, спрашиваю, нет времени пообедать или как?
Я его подловил. Теперь он прячет руки в карманы, а я, наоборот, вынимаю.
Хорошо выглядишь, говорит. Борода тебе идет, похож на рекламу сигарет «Галуаз». Помнишь эту — Liberté Toujours.[28]
Он смеется.
А чем вообще занимаешься, спрашивает.
Ничем, отвечаю.
Смеется еще громче, меня это нервирует, хочу избавиться от охватившего меня раздражения.
Ничем, повторяет. Это здорово. Раз ничем, значит играешь на бирже. Хорошая работенка для людей такого склада, у нас это в крови. Ну, и где ты сейчас — во Франкфурте, в Париже, в Лондоне?
Сейчас в Вене, правдиво отвечаю я.
Ну да, понятно, говорит он. Восточноевропейская специализация, это я понял, когда ты еще только попросил о переводе в Лейпциг. Говно, а не город, конечно, но мы с тобой знаем, в какую сторону ветер дует, — Вена, Лейпциг, потом Варшава, не так уж ты глуп, Макс, но ты ведь и там занимался восточным направлением.
Слово «там» он подкрепляет тычком большого пальца через плечо — в ту сторону, где на верхних этажах конторы расположены соответствующие офисы.
Здешние познания при игре на бирже просто клад, верно? Проще говоря, нужно только знать, где и когда в следующий раз рванет. И вся наука, верно?
Он все еще смеется, просто удивительно, как он ухитряется при этом еще и разговаривать. Вернее, произносить монолог, вклиниться в который мне все еще не удается.
Кстати, я уже слышал, что ты в городе, говорит он. Руфус сегодня в коридоре орал, как старая потаскуха. Злится, что ты теперь рубишь нормальную капусту и не у него на подхвате. Но ты прав, старина, ты просто-напросто прав.
Воодушевленно кивает, одновременно посматривая на часы.
Приятно было повидаться с тобою, говорит.
Ни малейшего шанса выведать у него имя дилера, на которого он работает. Машет мне рукой, уже забираясь в свою «альфа-спайдер». Итальянские спортивные автомобили всегда были его страстью.
Следующими я вижу клиентов, затем — группу адвокатского молодняка, я и в лицо-то не всех знаю, а уж об именах и говорить нечего. Потом на глаза мне попадается Стив. Я вновь облокачиваюсь на черную «БМВ», прежде чем окликнуть знакомого. Он видит и узнает меня сразу же, однако, судя по всему, не собирается переходить через дорогу, так что делать это приходится мне, предварительно ухватив пса за ошейник.
Привет, Стив, говорю.
Привет, Макс, отвечает.
Вообще-то, его зовут Стефаном, но я обращаюсь к нему в стиле Руфуса. Мы пожимаем друг другу руки.
Слышал, ты вышел из дела, говорит он. Я и узнал-то тебя с трудом.
Улыбается, я сую руки в карманы.
Совершенно верно, говорю.
Подался в свободные художники, так получается, говорит он.
Можно сказать и так, отвечаю. С тех пор как в Варшаве наконец-то начала функционировать фондовая биржа, всегда найдется, чем заняться. Не тем, так этим.
Красивый пес, говорит.
Спасибо, отвечаю, это не мой, а моей подружки.
Той, что тут у нас недавно была, осведомляется он.
Я встряхиваюсь.
Вполне может быть, отвечаю.
Вообще-то, я не в курсе, говорит он, но Руфус, по-моему, был сильно расстроен.
Послушай, говорю, времени у меня в обрез. Сегодня мне нужно установить контакт, и ты был бы крайне любезен, если помог бы.
Надеюсь, речь не о клиентуре?
Да как тебе в голову пришло? Просто нужно кое-что быстро выяснить перед отлетом.
Ах вот как! Ну давай выкладывай.
У меня гора с плеч. Вытаскиваю руки из карманов, тут же запихиваю обратно доллары, которые нечаянно извлек наружу. Вижу, с каким недоумением он на меня таращится.
Кредитные карточки по-прежнему в ходу, деликатно напоминает он.
Я пропускаю это замечание мимо ушей.
Не мог бы ты позвонить, говорю. А то я сейчас без мобилы.
Это настораживает его уже по-настоящему, я вижу, как он колеблется, но затем, преодолев сомнения, достает из пиджачного кармана аппарат, открывает его, но и с меня глаз не спускает ни на мгновение. В конце концов нажимает на нужную кнопку. Слышу на другом конце линии автоответчик. Стив какое-то время молчит.
В четырнадцать ноль-ноль, произносит он затем, мой друг, в черной футболке и с большой собакой.
Прикрывает телефон ладошкой.
Какой размер, спрашивает он у меня. Медиум, L или XL?
Скорее последнее, говорю.
XL, говорит он в трубку.
Закрывает телефон, подает мне на прощание руку. Рад был повидаться, Макс, говорит.
А где, спрашиваю.
У Шотландских ворот, говорит. К тебе обратятся.
Собаку на заднее сиденье, говорит юноша. Эй, вы что, спите?
Заткнись, говорю, и держи себя в руках.
Помогаю Жаку Шираку забраться в «соверен». Малыш ведет машину лихо, хотя по нему никак не скажешь, что у него уже есть водительские права. В солидном черном костюме он выглядит мальчиком, отправляющимся на конфирмацию.
Проезжаем сетевой универмаг «БИЛЛА» — ближайший к нашему дому. Но понимаю я это, только когда мы притормаживаем у двустворчатых железных ворот.
Простите за сопутствующие обстоятельства, говорит юноша, но вам понадобился XL, а у нас реструктуризация. Вам выдадут со склада. Не угодно ли подождать в машине?
Выхожу; Жак Ширак, виляя хвостом, стоит у железных ворот.
Умный пес, говорит малыш.
Крепко придерживаю умного пса, чтобы он не бросился прямо к «домику» и не начал скрестись в дверь. У малыша ключи, но когда он вставляет один из них в замок, дверь сама открывается внутрь.
Ах вот как, говорит он, взлом. Пора бы им наконец навести здесь порядок.
В точности таково и мое мнение, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Надеюсь, тот, кому вздумается навести здесь порядок, догадается прихватить с собой как минимум гаубицу.
Проходим через дом, дверь во двор распахнута, зеленый зад «асконы» кажется леденцом от «Вальдмейстера».
Глянь-ка! Малыш смеется. Зеленый наркомобиль! А я думал, он в Гёрлитце.
Вытираю ладони о футболку.
Новый маршрут через Польшу на Лейпциг, спрашиваю я у него.
Его лицо розовеет; он понимает, что сболтнул лишнее.
Чего это?
Его вопрос звучит агрессивно.
Успокойся, говорю, у меня в Лейпциге кое-какие дела.
