Александр Новгородцев - Анимация от Алекса до Я, или Всё включено
— Знаете, поначалу тут вообще одни немки пожилые были. На вид — божие одуванчики, того и гляди, парики ветерком раздует, как семена по полю. По сравнению с ними наши бабушки, это мечта дон Сезана де Хуана. А что? Пирожками покормят, сказку на ночь расскажут — что ещё надо русскому аниматору на чужбине?
— Ну поцелуйчики разные, обнимашки, — засмеялись девчонки.
— Об этом я и думать забыл. Приятное слово кто скажет — уже праздник, а чтобы там поцелуй помыслить, или обжимания какие трепетные — это как живительная мечта.
— О, так мы как раз с Наташкой в агентстве «мечты сбываются» работаем. Если бы у тебя знакомый какой нашёлся, только не турок — глядишь мечта бы и сбылась, — потягивая светлый завитой локон, ниспадающий на шею, чуть влажный после купания, проговорила синеглазая.
— Это агенство — «Газ прём» что-ли? — уточнил я, затягивая время с ответом. Упускать случай познакомиться поближе с обладательницей бездонных глаз цвета морской волны не хотелось. Но парные свидания-знакомства я не считал идеальными, особенно если не все в пределах квартета знакомы. Приведешь сопровожденца, а он окажется немил на вкус и цвет, оплёван за глаза. Потом наблюдай кислые физиономии и осуждающие взгляды обоих.
Али, видя, что обсуждение затянулось, стал подавать признаки жизни, напоминая о себе яростным протиранием стаканов до шумового скрипа стекла перед моим лицом.
— Эффедэрсинниз, Али. Кызым салак, чок йазык, — соболезновал я ему, что с этими глупенькими девочками не получится. В ответ я слышал ненормативный монолог о дочерях ослицы и шайтана и проклятия в адрес того дня, когда он встал за стойку этого бара. Накипевшие эмоции сопровождались удивительно широкой улыбкой, и, не изучи я уже некоторые речевые обороты, решил бы, что он полон счастья и ликует.
— Ждите меня к клубничному десерту, на четвёртом часу предполуночи, со стороны моря. С подмогой или без, — определился я.
В моём распоряжении было достаточно времени, чтобы задействовать мантру, приносящую удачу.
Ужинать, обедать или завтракать нам не возбранялось и в средней Розе. Но все мы предпочитали ресторан первой линии, поскольку выбор блюд там был больше на порядок, фрукты посвежее, да и на открытой веранде с видом на море, обдуваемый свежим бризом, я получал массу эстетического удовольствия от процесса принятия пищи. Вдобавок, в наш выходной главный ресторан к вечерней трапезе преображался. Конечно же не в нашу честь, мол дорогие аниматоры, вы так славно трудились или отлично пробездельничали всю неделю, вот вам, пожалуйста, вкусите национального колорита. Нет — в воскресенье был праздник для гостей — турецкий день.
Во-первых, приезжал турецкий базар, раскидывая богато убранные шатры на лужайках. Тюбетейки, национальные платья, пояса для танцев, подделки из дерева, ковры, вышивка, восточные украшения, сладости, сувенирчики — всё это в изобилии продавалось и покупалось. На территории появлялись погонщики верблюдов. Предлагая жестами прокатиться, они заводили речь о цене, только когда приходила пора слезать — турист с удивлением и негодованием различной степени выяснял, что, оказывается, это удовольствие не включено и не бесплатное. Горе-всадника с животного не снимали, пока не заплатит. Но не все бедуины были знакомы со славянской страстью к халяве, которая отступала перед страхом поломать себе ноги. И порой приходилось видеть, как некоторые гости, у которых негодование подходило к критической отметке, в джигитском прыжке соскакивали с корабля пустыни, демонстрируя, несмотря на неприспособленные к скоростному бегу шлёпки, отличное время во время стометрового спурта. Так, что и на верблюде было не угнаться. Поэтому погонщики предпочитали усаживать на вьючное животное полных женщин, не склонных к таким акробатическим сюрпризам. Но и тут они иногда нарывались на пресловутых «баб». Площадь на расстояние 10 метров от действующих лиц превращалась в сцену уличного театра, огороженная кольцом зрителей, охочих до подобных развлечений, побивающих легко рейтинг боёв MMA с участием мировых звёзд.
«Баба», понимая по жестикуляции, что пришло время платить по счетам, устраивалась поудобнее промеж горбов и, с видом Наполеона, готовящегося созерцать сражение с прусской возвышенности, замирала. Начинался поединок нервов. Первыми не выдерживали бедуины. Прыгая в жарких хламидах вокруг всадницы, бранились и продолжали ошибочную тактику — требовать деньги. В ответ им демонстрировался кукиш или высунутый язык. И то и другое приводило их в ещё большее бешенство в равной степени, и, доведя себя до исступления ритуальными танцами, они отваживались хватать «бабу» за ноги. Это был грубый фатальный просчёт, который приводил к запуску рефлекторного механизма самообороны, переходящей в затяжную атаку под кодовым названием «что ты, ослина, лапать своими граблями немытыми ползёшь. Получи люлей, рожа басурманская».
Объёмной сумкой, в которой «бабы» хранят — помимо стандартного набора из кошелька, косметички и средств личной гигиены — неприкосновенный запас пищи на случай непредвиденной голодовки как-то: шмат сала, палка колбасы, консервы «килька в томате», ломоть хлеба, двухлитровая банка с квашенной капустой, бутылка воды, пол-кило яблок и ещё одна бутылка воды, а также сковорода и парочка кастрюль, навешивались внушительные по размаху и неотвратимые, без возможности уклонения и блокировки, авиаудары. Существовало только одно место, в котором сумка не приносила незадачливому погонщику, непонимающего что за напасть такая на него свалилась, ощутимого физического ущерба. Под верблюдом. Все остальные укрытия были в пределах досягаемости грозного орудия ближнего полноконтактного боя. Раскаявшиеся в своём недостойном поведении буквально с первых же секунд сумкобомбёжки, бедуины, ползая под верблюдом и взывая к аллаху, молили о пощаде или уже о наступлении скорой смерти, потому что выдержать подобное стихийное буйство не под силу ни одному смертному. В итоге «баба» нарекалась матерью всего живого, принимала жертвенные дары и накопленную ранее выручку. И с превеликими почестями сходила по живому трапу, состоящему из преклонённых спин неверных, с корабля пустыни, который не меньше хозяев был ошеломлён, что угадывалось по характерному запаху и изрядно отяжелевшему мешку для сбора биоматериала, привязанного к крупу мозоленогого.
Сам ресторан в воскресенье обрамлялся нарядными гирляндами из флажков, внутреннее убранство приобретало красно-белые национальные оттенки. Фигурки животных, нарезные цветы из арбузов, шоколадные статуэтки украшали полочки между подносами с едой и салатницами. Тут же при входе предлагали отведать шарики, цвета кабачковой икры — «кёфте» — фарш из сырого мяса со специями и яйцом на листьях салата. На улице готовился на открытом огне, нанизанный на вертикальный вращающийся шампур, «кебаб — донэр» — мясо, которое срезают прожаренными кусочками на протянутые тарелки.
Тут же на свежем воздухе, восседая по-турецки на циновках, женщины почтенных лет, хранительницы очага, раскатывают плоские лепёшки до толщины бумажного листа, чтобы затем заправить их зеленью, сыром и ароматным пряным соусом, шипящим рядом на сковороде. Внутри столы ломятся от традиционных блюд турецкой кухни. От классических закусок — «мезе» — из маринованных овощей, грибов, острого перца, выдержанного в йогурто-чесночной подливке, до мясных блюд с гарниром: «пилав», «зейтиньялы» — тушеная стручковая фасоль с помидорами и луком, и «долм» — фаршированные мясом баклажаны, сладкий перец по историческим, семейным рецептам.
Запахи семян тмина, чеснока, турецкого шафрана, кориандра, сладкой паприки, петрушки и мяты не перебивали запаха закусок, основных блюд, выпечки, а смешивались с ними, создавая дурманящие букеты, пробуждающие животный аппетит. Новоиспечённые приезжие от этого обилия ароматов шалели, млели и наполнялись слюной по верхнюю риску.
Я же из всех воскресных блюд предпочитал «арнавут чиэри». Обжаренная на муке маленькими кубиками печень. С хрустящей румяной корочкой, но необыкновенно сочные внутри, комочки цвета чёрного ржаного хлеба таяли во рту. К концу сезона я выработал у себя настоящую печёночную зависимость до такой степени, что следующий выходной день я уже начинал ожидать с исчезновением последнего аппетитного кусочка арнавута из тарелки. Рестораном начиналась разминка живота, а продолжалась танцем уже на вечернем представлении — краски турецкой ночи.
На сцене бойко выплясывают мальчишки в джигитских кафтанах, с девушками кружатся в динамичных анатолийских народных хороводах, со множеством переплётов, подскоков, сменами рисунка. Практически все танцы сопровождает непременный атрибут турецкой ночи — большой барабан, разнося завораживающий ритм в ближайшие окрестности. Слышно пение дудки-зурны, плач кеменча и волынки-тулум. Мелодично, и необычно для славянского уха звучит саз — турецкая лютня, стонет, страдая, тамбурин. Много задорных выкриков, хлопков, притопов во время танца приветствия — «каршиламы».
