Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
— Давеча мы с тобой ехали в автомобиле в ресторан Il mulino, так как раз по радио выступала известная гимнастка Лариса Латынина. Она говорила, что, конечно же, в деревнях людям будет лучше от реформы льгот. Как будто она в деревнях жила когда-то! Ну, с другой стороны, она права — на хера в деревнях людям льготы на общественный транспорт? Объясните мне, дураку!
— Увы, нам не показывают того, кто бы говорил: «Не трогайте мои льготы, на хер мне ваши бабки. Скоро будет инфляция, и они просто спалятся, как это обычно бывает в таких случаях. Не зря ж объявили про выпуск 5-тысячной банкноты». Хотя проскакивает еще крамола. По ТВ мелькнул плакат в руках пенсионера: «Меняю льготы на доходы Зурабова». Хорошо, да?
— Ну, это он замахнулся… Это нечестно! Это же просто ниже пояса. Мы же писали в прошлом томе, что чиновники себе увеличили зарплату в разы, а учителям — хрен.
— По-хорошему, Зурабову вообще не надо платить. Обеспеченный человек. Он же чисто из любви к государству трудится…
— Для развлечения.
— Ну, как некоторые любят водить машину. Хотя и есть бабки, чтоб нанять шофера!
— Да. Им нравится управлять государством, у них хорошо получается. Зачем же им за это платить зарплату? Я считаю, это глупо. Они сами найдут себе, где заработать. Раз они любят управлять государством.
— Скажи, а что еще было у нас в 2000 году? Чем ты занимался?
— Я? Я расплатился с долгами.
— А на хера ты в них влез?
— Ну как же! 98-й год меня заставил в них влезть.
— А, ну да, ты же потерял тогда двадцатку.
— Да. А потом расплатился с долгами. Еще я в 2000-м наслаждался свободой — у меня же дело было прекращено. Я слегонца начал уже поё…ывать Гуся. Ну, то есть я считал, что у меня жизнь удалась в 2000 году. У меня все плохое закончилось. Это был хороший год… А встретил я его, кстати, в Колорадо.
— Подожди, это Миллениум ты встречал?
— Да. Мы были в смокингах, нам выдали цилиндры, мы в них ходили. Было весело, мы катались на лыжах. У меня был такой номер, в котором даже сауна имелась. Это было очень круто.
— А у меня вот записано, как мы отмечали 23 февраля в 2000-м. С тобой, кстати.
— А, в этом ресторане, что в Коммунистическом тупике!
— Это в другом году. А в тот раз — в ресторане «Суворов». Ну, ты понимаешь — русское оружие, то-се. Были еще у нас Жечков, Авен, Матецкий, Гринберг, Лукьянов, Гафин.
— Мне не понравилось, как мы тогда отметили.
— Как-то, да, вяловато. Поговорили об умном и, не нажравшись, разбежались кто куда.
— А Коммунистический тупик, точно, был в другой раз. Мы в этом тупике с тобой и познакомились.
— Да нет же. В Лужках это произошло. Ты сидел пьяный, уронив голову на стол. А я туда приехал и говорю: «Здравствуйте, коллега!» Ты ответил: «А, вы тоже писатель?» Тонкая была шутка. В разгар дела писателей. А приехали мы в Лужки с Вовой Жечковым и потом двинули к нему на дачу. Причем что меня там у него развлекло, что в доме, таком богатом, просто шаром покати, никакой провизии абсолютно — кроме водки и черной икры.
— Ужас.
— Ни хлеба, ни сала, ни пива… Ни хера. Голяк. Икра и водка.
— Из этого и состоял ваш завтрак.
— Не, я как-то избежал водки в тот момент.
— Ну, ты сильный человек. Держишь себя в руках. Я бы на твоем месте и водки махнул. Она была холодная?
— Ну. Икра и водка — все из холодильника. Кстати, 2000-й — круглая дата. Конец света нам тогда не обещали? Как это бывает в подобных случаях.
— Обещали. До хера чего обещали.
— Но разве ж от них дождешься чего-нибудь? Дурят народ только. Ни коммунизма, ни конца света…
— С этим уже закончили. Эта мулька уже не проходила к тому моменту, коммунизм уже был неинтересен.
— Еще в 2000-м у меня было такое мероприятие регулярное, как ходить в баню в одну такую закрытую. С Пелевиным. Он тогда был очень актуален. Еще я в Чили ездил в 2000 году. Я много тебе рассказывал.
— Ну про Чили я даже свой комментарий написал.
— Хоть я там мало был, понял — это очень увлекательная страна.
— Хорошая, хорошая. Мне нравится. Она вот то, что называется зловещий урок.
— Чили — это такая тема… Тема колбасы. Если Россию представить себе в виде батона телячьей колбасы и ее порезать на… не знаю как это по-русски, в русском многих нужных слов попросту нет (нам приходится обходиться без слов «дискретность», «фрустрация», «слайс» вот тот же, или, допустим, элементарный cantab) — на слайсы, то Чили — это такой тонкий slice, от севера до юга. Там и тундра, и ледяные пустыни, и тропики, и как у нас тоже есть. И туда тоже, как в Россию, немцы ехали на службу.
— Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом наперед. У меня сейчас сын очень любит этот мультик. Называется «Стихи Чуковского». Ему все время включают, и он смотрит. А за ним комарики на воздушном шарике. Едут и смеются, пряники грызут.
— А еще я в 2000-м выступил в роли фотомодели.
— Лиха беда начало.
— С Хайди Холлинджер я провел съемку.
— Она вроде в Канаду уехала? Как она, кстати, поживает? Все такая же?
— Нет. Уже очень умеренная. Так, значит, тогда она снимала альбом «Русские». И я у нее снялся по алфавиту на букву «Р» — репортер. И она издала этот альбом. Для потомков. А потом я придумал и другой сюжет. Помнишь, была реклама — «Надо чаще встречаться», и там люди пьют пиво? А Хайди была беременная как раз. Она с пузом, ну и я, значит, с пузом. Я привез в студию пива и такую кружку советскую пивную, налил… И мы стоим топлесс, уткнув живот в живот, и кружка пива в одном варианте в моей руке, в другой — в ее. И соответственно подпись: «Надо чаше встречаться». Тонкий, как ты понимаешь, юмор. И вот в тот момент, поскольку мы оба в кадре, надо, чтоб кто-то нажал кнопку. И тут как раз идет Костя Боровой. Я его прошу помочь, он жмет копку, как прохожий японский турист, и уходит. Каково же было мое удивление, когда, открыв журнал «Лица», я увидел эту карточку с подписью: фото Константина Борового. Ничего, да?
— Да, это хорошая история. Мне очень нравится.
— Еще я съездил в Испанию и был там на празднике рогоносцев. Как репортер, заметь. Посвящены торжества были как бы годовщине отмены права первой ночи.
— Ухты, ебтить!
— Там это дело широко празднуют, особенно в деревнях. В Каталонии, во всяком случае. Значит, посреди деревни вкапывают в землю высоченный столб, и к нему прибиваются рога. Для красоты. А мужики там в костюмчиках народных, и на головах у некоторых рога же. Все там пляшут, бухают с утра, наливают прохожим, какие-то шашлыки жарят… Народное гуляние, все по-деревенски, запросто — люди из горла пьют, из таких особых чайничков стеклянных. И пляшут сардану. Очень сложный танец, там такой алгоритм движений, что чужому не понять. Потом они еще становятся в пирамиды, друг другу на плечи, в шесть этажей. Сейчас считается, что это просто непонятно откуда взявшаяся народная традиция, психотерапия и прочее, а на самом деле происхождение этой забавы знаешь какое? Крепость брали когда, так прислонялись к стене и лезли друг на друга. Шесть человек — это высота стандартной крепостной стены. Смысл праздника — стало быть, торжества в память отмены права первой брачной ночи. Не раз мы обращались к объяснению причин того, почему Россия такая вольная, а Европа такая законопослушная. Так как раз потому, что там тысячу лет сеньор имел всех невест, какие только были в его поместьях. И никуда не денешься: земля ведь вся поделена, куплена, кругом на ней крепости, дороги, полиция. Так что жениху приходилось терпеть и молчать в тряпочку. Мне именно там, в Каталонии, явилась эта великая мысль. А в России хорошо было, привольно — зарезал барина, заодно и невесту—и рванул на Дон. Поди плохо! Кроме всего прочего, там и рыбалка ломовая. Я в этой связи задумался: а почему бы нам тоже не устраивать какие-то праздники из этого ряда?
Алик, как ты думаешь? У нас же тоже было право первой ночи. Барину как же не драть крепостных девок. В хвост, как говорится, и в гриву. Даже Александр Сергеич Пушкин в этом замечен. Даже некоторые имена известны. Некая была крепостная девица Феврония, с которой Пушкин развлекался. И она как-то его даже вдохновляла. Жаль, что тогда не было видео, может, нам, благодарным потомкам, достался бы компромат на поэта — что на твоего Скуратова… А вот еще в 2000-м был юбилей Пьехи.
— Я думаю, ей теперь 70, да?
— Ну, не девочка. Хотел бы ты быть бабой 70 лет?
— Нет. А ты? — Нет.
— Почему? Что тебя смущает? Слово «баба» или слово «70 лет»?
— Да все вместе. И бабой…
— А хотел бы ты быть бабой в 20 лет?
— Нет. Мне кажется, что баба — при всем при том, что я такой либерал — ой, извини, я при тебе обещался не называть себя либералом, — мне кажется, что бабам все-таки тяжелей живется, безусловно.
— За это мы их и любим. То есть тебе бы не хотелось, чтобы в тебя кто-нибудь влюбился? Он бы тебя домогался, он бы за тобой ухаживал. Разве ты не хочешь испытать эти чувства? Тебе же никогда в жизни не придется испытать эти чувства.
