Филип Рот - Она была такая хорошая
Уиллард умолк.
— А ты и поверил, — сказала Люси, — ты и впрямь поверил в эту историю?
Он пожал плечами.
— Люси, ведь он действительно в Райфорде, во флоридской тюрьме.
Она вскочила со стула.
— Но он и тут не виноват, верно?
— Я этого не говорю…
— Вот всегда так! Всегда!
— В каком смысле, милая? Как «так»?
— Он украл, потому что обезумел от горя, так ведь? Он, видите ли, просто не понимал, что делает! Он, знаете ли, не собирался делать ничего подобного! Он хотел тут же положить все обратно! А его засудили!
— Люси…
— Но ведь ты этому поверил! Халатная секретарша! Бессердечный хозяин! Что он мог поделать! У всех людей свои недостатки, свои слабости… Эх ты! — и она взбежала по лестнице, прежде чем он успел остановить ее.
Мать лежала, уткнувшись в подушку.
— Мама, — сказала она, — мистер Мюллер ушел. Тебе это известно? Ты слышишь, мама? Ты только что отказалась от своего единственного шанса на приличную человеческую жизнь. Почему? Мама, я спрашиваю тебя — почему?
— Не трогай меня. — Голос был едва слышен.
— Почему? Тебе хочется выбросить на ветер еще двадцать лет? Хочется, чтобы тебя опять унижали? Оскорбляли? Хочется опять терпеть лишения? Ты понимаешь, что ты делаешь, мама? Кому ты приносишь себя в жертву? Как ты могла додуматься сказать мистеру Мюллеру, чтобы он уходил, когда этот идиот, этот слабоумный, этот никчемный, безнадежный…
— Но зато ты теперь можешь быть довольна!
— Что? — внезапно Люси почувствовала слабость.
Мать села на кровати. Ее лицо опухло, глаза в черных кругах глубоко запали.
— Ты всегда желала ему, туда попасть! — пронзительно выкрикнула она.
— Я… Нет! Неправда!
— Да! Откуда он никогда, никогда… — она вновь упала в подушку, ее слова заглушили рыдания.
Через час Люси спустилась по лестнице и выскочила из дому, прежде чем Рой успел хотя бы высунуться из автомобиля. У мамы мигрень, и ей не до Эдварда, и вообще не до них; даже мистер Мюллер сегодня рано ушел. И кроме того, по радио обещали вечером сильную метель. Им пора ехать.
Папа Уилл вышел на крыльцо следом за ней. Незадолго перед этим он легонько постучался в дверь ее прежней комнаты, но Люси не впустила его.
— Спасибо, я предпочитаю побыть одной, — сказала она.
— Люси, ты ведешь себя так, будто мне все это безумно нравится. Будто я этого хотел.
— А что ты сделал, чтобы это предупредить? Что ты вообще сделал?
— Люси, я не бог…
— Оставь меня в покое! Я в тебе не нуждаюсь! Иди к своей ненаглядной доченьке!
А теперь папа Уилл шел за ней следом. Люси сидела в машине рядом с Эдвардом, когда дедушка облокотился на открытую дверцу.
— Ну как поживает принц Эдвард? — Он просунул руку в машину и надвинул капюшон на глаза Эдварду.
— Не надо, — засмеялся ребенок.
— А как ты, Рой? — спросил папа Уилл.
— Да так, помаленьку, — ответил Рой. — Передайте ма, я надеюсь, что ей полегчает.
«Ма» — так он называл мать Люси. «Ма»! Эта безвольная, глупая, слепая… Полиция его, видите ли, посадила. Он сам себя посадил!
— Не расстраивайся, Люси… — Папа Уилл похлопал ее по руке.
— Ладно, — ответила она, поправляя Эдварду капюшон.
— Что ж, — сказал папа Уилл, пока Рой заводил машину, — теперь увидимся уже в следующем месяце…
— Да, до скорого, Уиллард. — отозвался Рой.
— Пока! — закричал Эдвард. — Пока, дедушка папа Уилл!
Ну нет, подумала она, это не пройдет… Тебе не удастся взвалить все на меня, не удастся обвинить меня в…
Сумерки. Снег. Поздний вечер. По дороге Эдвард булькал слюной, а Рой без умолку болтал. Угадай, кого встретила Элли на рождество? Джоя Башмака! Она шла по Петле, ну, знаешь, в Чикаго, и столкнулась с ним нос к носу. Оказывается, он теперь на медицинском и все там же, в Алабаме. Он ничуть не изменился — все тот же Джой, сказала Элли. Да, а ты представляешь, что выдал наш Эдди? Ни с того ни с сего спросил Элли, а что, это твою собаку зовут Скиппи? Ну, и Сауэрби, разумеется, спрашивали о Люси. У Джулиана было какое-то дело в гольф-клубе, так что он только и успел сказать «здрасьте». Рой с ним ни о чем и не говорил. Да, и потрясающая новость — Элли приглашает их как-нибудь этой весной на уикенд. Они могут оставить Эдди у родных…
Люси закрыла глаза и притворилась, что спит. Возможно, она и вправду заснула, потому что на какое-то время ей удалось забыть о разговоре с дедом.
Они уже подъезжали к Форт Кину. Рой рассказывал Эдварду, который так и не заснул и глядел во все глаза, как дворники счищают со стекла мокрый снег: «…тогда капитан вошел и спросил: „Кто хочет выйти и помочь этому эскимосу отыскать свою собаку?!“ И я подумал: „Сдается мне, здесь пахнет приключением…“»
И тут-то его рассказ оборвал пронзительный крик Люси. Рой свернул к обочине. Когда, перегнувшись через Эдварда, он потянулся к ней, Люси резко отдернулась и привалилась к дверце.
— Люси, что с тобой?..
Она прижалась губами к холодному стеклу. «Я не должна думать об этом. Все это и гроша ломаного не стоит…»
— Люси…
Она снова вскрикнула.
— Люси, у тебя что-нибудь болит? — перепугано спросил Рой. — Где? Люси, я что-то не так сказал?
Рой помедлил, ожидая — может, она объяснит ему, что же он такого сказал или сделал? Потом снова вывел автомобиль на дорогу и помчался в город.
— Люси, ты ничего? Тебе получше? Детка, я еду так быстро, как только можно. Очень скользко, тебе придется потерпеть…
Эдвард замер между ними. Время от времени Рой трепал мальчика по ноге.
— Все в порядке, Эдди. Просто мама немножко больна.
Потом Рой повел Люси вверх по лестнице, а Эдди шел следом, вцепившись ему в брюки. В гостиной Рой включил лампу. Люси упала на диван. Эдвард в комбинезоне и красных галошах застыл на пороге. У него текло из носу. Люси протянула к нему руку, но ребенок кинулся в свою комнату. У Роя бессильно болтались руки. Мокрые волосы свисали на лоб.
— Позвать доктора? — заботливо спросил он. — Или уже обошлось? Люси, ты слышишь меня? Тебе лучше?
— Ах ты… — сказала она. — Ах ты герой.
— Разложить, — спросил он, показывая на диван. — Хочешь отдохнуть? Скажи.
Она выхватила подушку из-за спины и злобно швырнула в него.
— Ты настоящий фронтовой герой!
Подушка попала ему в ногу. Он подобрал ее.
— Я просто хотел как-то занять мальчика. Ты ведь знаешь, я всегда ему что-нибудь рассказываю…
— Знаю я, что ты ему рассказываешь. Каждое воскресенье рассказываешь. Ох, как хорошо я это знаю, Рой! Потому что ты больше ни на что не способен, потому что, видит бог, тебе нечему научить его!
— Люси, что я сейчас-то сделал?
— Ты идиот! Ты кретин! Все, что ты способен ему показать, это карбюратор в машине, да и тут, наверное, что-нибудь наврешь. Видела я тебя в этом новехоньком «плимуте!» Забраться за руль нового «плимута» — большего удовольствия в жизни ты себе не представляешь.
— Ну нет!
— Посидеть за рулем новой машины Сауэрби!
— Господи, Люси! Элли спросила, не хочу ли я сесть за руль, ну я и согласился. Мне кажется, тут нет ничего такого… Послушай, если ты сердишься потому, что я поехал туда… Но ведь мы же с тобой договорились…
— Ты червяк! Есть у тебя хоть какой-нибудь характер? Ты будешь когда-нибудь стоять на своих ногах? У тебя нет ничего своего. Ты губка! Ты обезьяна! Ты слабосильный, беспомощный, бесхребетный трус! Ты никогда не изменишься — да и не захочешь! Не можешь даже понять, что я имею в виду под этим словом. Стоишь тут столбом и рот разинул! Потому что у тебя нет ничего за душой! И никогда не было. — Она выхватила из-за спины другую подушку и кинула ему в голову. — Я это сразу поняла, как только мы познакомились!
Он отбил подушку рукой.
— Послушай, ведь Эдди рядом…
Она вскочила с дивана.
— И ни капли мужества! И никакой решимости! И ни на грош собственной воли! Если бы я не говорила тебе, что нужно делать, если бы я тебя оставила в покое, если бы каждый проклятый день этой проклятой жизни… О, ты не мужчина, Рой, и никогда им не будешь, и тебе на это наплевать! — Она рвалась к нему с кулаками. Вначале Рой отпихивал ее руки, потом стал закрываться локтями и, наконец, начал пятиться.
— Люси, пожалуйста, перестань. Мы не одни…
Но она продолжала наступать.
— Ты ничтожество! Жалкое ничтожество! Последнее ничтожество!
Он схватил ее за руки.
— Люси, приди в себя! Пожалуйста, перестань!
— Не трогай меня, Рой! Пусти! Думаешь, если ты сильнее, тебе все дозволено? Не смей драться, Рой!
— Да я же не дерусь!
— Я женщина! Отпусти мои руки!
Рой отпустил. Он плакал.
— Ох, как я презираю тебя, Рой, — сказала она, тяжело переводя дыхание. — Все, что ты говоришь, все, что ты делаешь или пытаешься сделать, — все отвратительно! Ты ничтожество, я никогда тебя не прощу…
