Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…
— Я ВАС ПОНЯЛ.
— Ну, молодец. А знаешь, кто организатор грабежа? — взлетел ее голос.
— Догадываюсь. Ваш бывший зять?
Надо же! — вскрикивает она. — Как это ты угадал? Да, он, подлец, негодяй! Вот почему удрал в Москву, бросил Зинаиду, подонок. Ну, теперь пусть не надеется на мою помощь, подонок! И у Константина, надеюсь, хватит ума не выгораживать его. А в Москве его разыщут, разыщут! — торжествовала она.
— У вас все?
— Все. Как ты живешь, Анатолий? — внезапно спрашивает она. И не просто спрашивает, а с участием.
— Это не по теме, Раиса Юрьевна.
— Бедный холостячок! Ты думаешь, я не знаю, что твоя зазноба ходит с другим? Знаю, знаю. И о той стерве все знаю. Плохо вы оба кончите, если не возьметесь за ум.
— Кладу трубку, Раиса Юрьевна.
— Подожди! Скажи Константину, что у него еще есть возможность вернуться домой. Но скажи, что мое терпение кончается. Это тоже обязательно скажи. Пока! ЦЕЛУЮ! — ошарашивает она меня чмокающим звуком и игривым смехом. ЧТО БЫ ЭТО ЗНАЧИЛО, ВРАЗУМИ, ГОСПОДИ!
ПЯТНИЦА. Сборы с утра. Разворошил кладовку, разыскивая свои рыбацкие снасти и походную одежду. Давненько, однако, не брали мы в руки удочку! Вот она, родная, бамбуковая, трехколенная. Вот спиннинг с проржавевшей катушкой. Вот старый заслуженный рюкзак. Пластиковый пакет с запасными лесками, крючками, грузилами, поплавками. Резиновые сапоги. Куртка с капюшоном. Непромокаемые штаны. Туристские ботинки, именуемые вибрамами. ИЗ КЛАДОВКИ ИЗВЛЕКАЮТСЯ ВОСПОМИНАНИЯ.
Автономов, ау! У тебя есть интуиция? Чуешь ли ты, что сегодня к тебе нагрянет гость?
Ярко-желтый фургончик «ниссан» поджидал в условленном месте. Компания уже была в сборе. Три рыбака в походной одежде и водитель в строгом костюме, белой рубашке, при галстуке в нетерпении поджидали меня, поглядывая на часы. Главный человек Егор Братченко — румяный здоровяк в смешной кепчонке с длинным козырьком — бегло познакомил нас и дал команду:
— Все, мужики! Двинулись!
Еще в черте города салон фургончика превратился в уютный передвижной бар. Из рюкзаков были извлечены баночки пива, бутылка водки, стаканчики, символическая закуска… Как тут было не внести свою лепту?
От водки Сочинитель мягко отказался:
— Потерплю до места, ребята! — Он хотел предстать перед Автономовым в трезвом великолепии.
Но меня не поняли и заставили принять стаканчик водяры… эх! А затем, конечно, пиво… эх!
ПОСВЕТЛЕЛО. Погода, угрожающая с утра затяжным дождем, благосклонно улыбнулась нам. Стало припекать солнце. Зеленые ели и лиственницы, светлые березы вплотную примкнули к узкой колдобистой дороге, едва машина миновала последние дачные застройки. В одном месте «ниссан» забуксовал в болотной жиже, но четверо рыбаков (я в их числе) с радостным рвением вытолкали его на твердую почву. Вольная воля не признает никаких препятствий и преград.
— Скоро уже! — откликнулся румяный здоровяк Братченко в ответ на мой вопрос, далеко ли до Остромысовки.
Потянулись большие пустоши горсельника; затем строевой лес; затем щуплый и невзрачный; затем дремучая бестолочь валежника; затем грибные поляны; мелькнула между стволов синева… Мы выкатили на большую площадку. Здесь, на краю скального обрыва, откуда открывалось во всю ширь море, прилепились три, нет, четыре домика.
Вот оно, место обитания Автономова!
Первыми встретили собаки. Их было по меньшей мере пять, но лишь одна взрослая: беспородные шавки, коротконогие, клочковатые, с дурью на мордах. Маленькие уродцы, о которых даже враль Ноздрев не осмелился бы сказать, что у них бочковатость ребер уму непостижимая, а лапа вся в комке. Они лаяли весело и вразнобой, обступив нас. Ну и охраннички у Автономова!
Затем появился сам хозяин. Он вышел из домика с половником в руках, в спортивном трико, голубой майке, на ногах были короткие резиновые сапожки.
— Ба! — закричал он, как радушный помещик, раскидывая руки. — Кто к нам пожаловал! Гости дорогие! Кыш! Молчать! — прикрикнул он на нечистое собачье отродье. — Анатоль, и ты тут!
Он горячо потряс всем приезжим руки, а меня обнял и похлопал по спине. — Рад, рад. Удостоил посещением. Спасибо.
— А уж как я рад, Костя. Аж мороз по коже.
— Ври больше, писака! Ну что, ребята? — обвел он всех голубым веселым взглядом. — Удачно приехали. Гостей пока нет. Можете один домик занимать. Надолго прибыли?
— До воскресного вечера, Павлыч, как в прошлый раз, если не прогонишь, — отвечал за всех румяный здоровяк Братченко.
— Молчать, кому я сказал! Не прогоню, Егорушка, не прогоню! Располагайтесь. Ушицы свежей похлебаем, только что сварил. Как чуял, что прибудете.
— Покури, Павлыч, нашенских. «Беломор» тебе, наверно, надоел, — протянул ему Братченко пачку «Кэмела». Автономов не отказался, взял. И все задымили разом, обступив сторожа. — Как с рыбехой, Павлыч?
— Да как! — отвечал Автономов, собирая морщины на лбу. — Горбуша по-черному прет. Всю разнорыбицу, считай, вытеснила. За мальмой, за кунжишкой надо выше подниматься. А крабиков полно, ребята, по отливу. И креветки пропасть. Словом, без добычи не будете. Но разумно, ребята, разумно. Рыбнадзор по выходным шастает, глядите в оба.
— Рыбнадзору нальем. Это не проблема, — густо захохотал Братченко. И все засмеялись и заулыбались, словно услышали невесть какую остроту.
— Ну, давайте, ребята, в тот домик. А ты, Анатоль, у меня будешь жить. Я тебе тепличные условия создам, а то ты к походным не привык.
— Обижаешь, Костя.
— Давай, давай! Где твой рюкзачок, снасти? Или ты, может, с пишущей машинкой приехал?
— Еще сильней обижаешь, — улыбался я.
Такой Автономов мне нравился, хотя глаза его блестели как-то диковато, а лицо заросло многодневной щетиной. Морщин на лбу прибавилось, волосы поредели, а седина в них стала заметней. Я потянул носом, проверяя Автономова на запах, но ничего не учуял, да и немудрено, нюх мой был испорчен принятой в дороге водкой и пивом…
— Это, значит, и есть твои владения? — оглядел я открытую, лишенную леса площадку с остатками пней, железяками, пустыми бочками…
— Во-он до того леса все мое! — повел Автономов рукой, опять напомнив мне помещика Ноздрева. — И во-он до того горизонта! — обвел он рукой открытое море.
— Богато живешь, Костя.
— Не жалуюсь, Анатоль.
— А где ты таких волкодавов набрал? — поинтересовался я, присаживаясь на корточки и почесывая одного из маленьких уродцев, который сразу упал на спину вверх лапами.
— А это мне в наследство осталось. Большая — это мама.
— А папа где?
— Папы нет. Папа был варяг городской. Сделал свое дело и отбыл восвояси. Хорошие ребятишки, только жрут много. Ничего! Я их к рыбе приучил. Лопают за милую душу.
— А скажи, Костя…
— Все вопросы потом, Анатоль, ладно? Давай твой рюкзак.
— Сам донесу.
— Мать-перемать, так ты и впрямь при снастях! Неужто думаешь, что у тебя будет время рыбачить? — залился смехом щетинистый Автономов.
Я воспринял его слова как шутку — и напрасно. Уже через полчаса пришлось задуматься: а попаду ли я действительно на море или реку? Ибо компания, потеряв одного человека (уехал на своем «ниссане» в город франтоватый шофер), плотно и основательно уселась за стол в доме Автономова. Хозяин выставил огромную кастрюлю горбушевой ухи, привычно сервировал стол алюминиевыми мисками и ложками. Появились и городские припасы, которые мы привезли, и, разумеется, огненная жидкость разных местных марок — «Каторжанка», «Монерон», «Мономах». Прозвучал тост «за Павлыча нашего дорогого» — к нему потянулись руки со стаканами и стаканчиками. «Спасибо, ребята, спасибо», — смущенно, но и явно польщенно говорил Автономов, чокаясь со всеми по очереди, и было очевидно, что обряд этот им хорошо освоен. Я пил осторожно, Автономов же не пропускал ни одной рюмки. «Так-то ты завязал, Костя». Голоса окрепли. Лица разгорячились. Зазвучали рыбацкие байки. Раздался хохот. Густел табачный дым.
Но ежели, смутно размышлял я, уже как бы плывя поверх стола, поверх голов, ежели такие гости бывают тут часто, то… то выходит, что у Автономова очень опасная должность, чрезвычайно опасная должность… во всяком случае до тех пор, пока не ляжет снег и наглухо не перекроет дорогу из города.
За стеной послышался шум подъехавшей машины. Затем раздались множественные голоса. Затем дверь распахнулась. Новый рыбак в резиновых сапогах и брезентухе стоял на пороге.
— Привет честной компании! — шумно поздоровался он. — Павлыч, рад тебя видеть! Как живешь-можешь?
— О, кто к нам приехал! — бойко и услужливо откликнулся Автономов. — Алексей Петрович! Давно не был.
— Вот выбрался. Приютишь нас, Павлыч, до воскресенья?
— А сколько вас?
— Четверо, Павлыч. Все те же ребята.
— Ну что ж. Ну надо, конечно, приютить. Один домик уже занят. Вы давайте в самый крайний. Только, чур, Алексей Петрович, без бардака, как в тот раз. Если пить, то здесь или на воздухе.
