Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни
Он громко расхохотался. Утер слюну рукавом и продолжил свое шествие прочь, к пастбищу и лежавшему за ним поселку.
На половине пути, за холмом, окутанным остатками каменной пены давно угасшего вулкана, он встретился с процессией женщин, двигавшихся с бурдюками на плечах набрать из колодца воды. Среди них он разглядел поэтессу. По соседству с ней двигалась, горделиво покачиваясь, красавица Тамима, давшая клятву выйти замуж за Уху и даже бившаяся об заклад так ретиво, что привела сверстниц в изумление: подобный ему никак не мог составить пару дочери чужестранцев. Такая уверенность встревожила молодых девушек, заставила любопытных женщин в поселке судачить да перешептываться о ее дарованиях наводить таинственное очарование на мужей, и женщины искушенные обращались с ней, как она того заслуживала — с почтением и опаской.
Они начали подыматься на холм, когда на них неожиданно вынырнул Муса, выставив свой злополучный браслет, который сверкал в лучах жаркого солнца словно легендарное таинственное сияние Аира. Это был свет соблазна, неведомый и манящий, он мигал и заставлял жмуриться тысячу глаз, обольщал тысячей намеков, крушил сердца невинниц и приводил в дрожь взоры искушенных женщин, потому что все они слышали и помнили об ожидаемом страннике, который появится однажды верхом на верблюдице, откуда-то издалека, и та будет обуздана и опутана браслетами, ожерельями и подвесками, сделанными из чистого золота легендарного града Томбукту. Эта сокровенная медь будет пылать и осветит всю пустыню, и потянутся к ней души, запляшут вокруг нее юноши, последуют за ними девушки… Заговорит ожидаемый мессия, исполнит свой обет и скажет, что поведет их всех в желанный Вау, и поспешат за ним следом слабовольные и малодушные в жажде обрести даром Вау со всеми его прелестями и сокровищами, все вокруг затмевающими своим светом. Однако коварный пришелец расстелет для них ковер над бездной на половине пути и позовет всех за собой на несуществующий пир, на котором якобы каждый из них получит свою львиную долю изделий из золота. Бросятся за ним толпой малодушные, а пришелец потянет свой ковер в сторону, и повалятся все его злосчастные приверженцы в бездну кромешную.
Вот он — пришелец с таинственным сиянием!
Застонала поэтесса и отвернула лицо прочь. Тамима отдернула назад голову, и от этого резкого движения вылетело наружу ожерелье из цветных ярких бусин. Дервиш рассмеялся скверно и угрожающе потряс своей палкой с примотанной к ней змеей. Женщины бросились врассыпную, а несколько негритянок завопили сдавленными криками о помощи. Ему захотелось еще поиграть в свою скверную шутку, и он бросился за ними со своей золотой змеей, а те разбежались, кто куда. Бурдюк свалился у поэтессы с плеча, она в страхе оставила его под ногами дервиша, а сама бросилась под защиту к Тамиме. Муса остановился и разразился громким хохотом надолго — так что лисам слетел у него под подбородок. Гордая Тамима укоризненно погрозила ему указательным пальцем, а одна стройная негритянка невнятно пробормотала непристойное ругательство. В то время как поэтесса громко вслух прочитала заклинание от нечистого.
Он заторопился к становищу.
Тафават встретила его у входа в палатку. Свое черное покрывало она основательно закрепила вокруг шеи и стояла, улыбаясь. Глаза ее полнились радостью, она пригласила его испить с ней стаканчик вечернего чаю. Ликование сияло в ее огромных глазах. Это была непростая радость, в ней светилось что-то еще, загадочное.
Мир пылает, а ты в огне передвигаешься, — сказала она. — Входи. В тени нынче как в раю.
— Ха-ха! Я подарочек принес.
Он начал разматывать свою веревку, освобождая змею от посоха. Выражение радости исчезло из глаз молодой женщины. Взгляд потемнел. Щеки напряглись, побледнели. Она увидела блуждающего сатану в золотой змее с двумя отвратительными головами, и ее увядшие губы задвигались, бормоча старинное заклинание. Это был самый первый амулет, самый первый урок, который получает ребенок от матери, когда начинает, несмышленый, учиться речи и жизни и слышит, что явился в Сахару в гости к духам, и ему полагается уважать их традиции и не притрагиваться к их собственности до той поры, пока сам не уйдет в небытие. Золото — их излюбленный металл. Владеть им — значит покуситься на их права и нарушить непреложный неписаный договор между сахарцами и жителями потустороннего мира.
Девушка упала на колени и погрузила обе руки в раскаленный песок. Вытащила их наружу, принялась ласково баюкать землю обеими ладонями, не переставая бормотать свое заклинание, направленное к силам небесным. Внутри палатки подал голос ребенок, дервиш услышал звуки убаюкивающей его песни — тихо напевала какая-то женщина. Он протянул браслет вперед, и Тафават приняла его обеими руками. Он сверкал в солнечных лучах — в благоговейном молчании она опустилась на землю и положила его перед собой. Дервиш наклонился, и капелька слюны упала на гравий — раскаленная и жаждущая земля проглотила бы ее, если бы та не испарилась мгновенно. Он наблюдал, как хозяйка приняла в дар этот скрытый символ мрака, как сразу постарело ее лицо, и его прорезали морщины.
Тафават превратилась в старую утомленную женщину. Такое преображение потрясло его, он упал на колени рядом. Сияние золотого металла в змее переливалось с огоньками кремнистого песка в нещадных лучах солнца.
— Не думал я, — произнес Муса, — что подарок греховным окажется. Принцесса сказала, будто Аллах сотворил золото, чтобы мужчины его женщинам дарили.
Ребенок в палатке заплакал, женщина стала укачивать его, припевая новую песню.
— Это все — в Аире, — сказала девушка. — Местные мужчины тамошним женщинам его дарят. Не успеет там парень вырасти, как обучается уже в походы ходить на племена в джунглях, чтобы с ихним золотом вернуться. Потому что у них женщины такие — не любят мужчин, которые не в силах из боевых походов золота с собой привезти…
— Она же поклялась мне, что золото любой женщине приглянется, по душе будет!
— … Мучаются, переживают, убивают, — продолжала Тафават смиренно, — чтоб вернуться домой с этим зловещим металлом, омытым кровью.
— Ну да, они поступают так, чтобы женщинам приглянуться. В этом вся причина.
— … А с севера караваны идут, с дальних окраин Сахары, и в паломничество к Томбукту обращаются, чтобы все грузы свои там на золото обменять. Весь мир в Томбукту стремится. Словно это Вау обетованный. Долю свою золотой пыли урвать. Кто-то из таких к себе на родину здоровым и невредимым возвращается, а многие, очень многие гибнут на полпути.
— Чтоб порадовать своих жен да возлюбленных. В женщине — корень всего.
— Нет, наше племя все-таки верно древнему обету. Надо, чтобы ты заклад этот его хозяевам вернул.
— Принцессе?
— Джиннам!
Он глупо рассмеялся, а она продолжала с прохладцей в голосе:
— Вечером верни. После заката. Вместе пойдем.
Она спрятала браслет в складках покрывала и зашла внутрь палатки.
Палач исчез, оставив после себя пожарище на горизонте.
Он вернулся к ней под покровом вечерней полутьмы и обнаружил, что женщина ожидает его на открытом месте за палаткой. Там, за палаткой, было ровное пространство, отделявшее ее от группы сгрудившихся в кучу жилищ и овечьих загонов.
Она выбрала путь на юго-восток в сторону Вау — так чтобы избежать по дороге любопытных глаз.
Шла рядом с ним молча. На шее ее крепилось все то же черное покрывало.
Печаль придавала излишнюю жесткость ее красоте, сердце дервиша учащенно билось в ощущении очарования и загадочности, исходивших от спутницы.
Дорогу им перегородило стадо овец, возвращавшихся с пастбища. Трое пастухов кликались, идя следом. Все пространство вокруг наполнилось поднявшейся пылью и запахом козлятины. Муса зажал нос лисамом и произнес:
— Что-то я Удада давно не видал. Жизнь прошла, как он обещал меня пению обучить.
— Я его год не видела. Из поездки в Тассили он вернулся и отправился в башни свои висячие в Тадрарте. Однако, влюбленность его эта в горы не мешала ему крутиться возле дворца принцессы.
— Ха-ха-ха!
— Все вы вокруг Вау своего кружите, словно мотыльки над огнем, — она бросила на него взгляд украдкой и продолжала: — Принцесса — тот огонь, что всех вас спалит. Глупые вы, совсем девиц Аира не знаете!
— Ха! Знаем мы, что чары они применяют и… знаем мы тоже, что они первыми золото стали использовать в колдовских своих целях.
— Что толку, если ты знаешь да продолжаешь, как все прочие, за процессией их хвостом увиваться?
— Это я-то?!
Воспользовавшись темнотой, она так и засверлила его глазами — взгляд был загадочен. За горами вдали подал свой первый робкий свет полумесяц.
