Завет воды - Вергезе Абрахам

Филипос отвечает на малаялам:

— Нет, не такая модная. Но это все равно, важны ведь чернила, а в моей те, что я называю «Медная Река Парамбиля». Я сам их сделал из фильтрата латеритной почвы, меди и мочи. — Источник мочи он упоминать не стал.

Филипос вытаскивает блокнот, демонстрируя рецепт. Брови старика, такие же кустистые, как и усы, взлетают вверх.

— Хрррххх! — изрекает он, трепеща всеми зарослями на лице.

Через полмили Филипос снова видит старика, уже без рубашки, стоящего на верхней ступени крутой лестницы, ведущей от дороги к ветхому дому. Он громогласно разглагольствует по-английски, будто бы обращаясь к многочисленной аудитории, хотя Филипос не видит вокруг ни души. «Теперь уж и фланги огнем полыхают, чугунные чудища не отдыхают…» [138] — вот все, что может разобрать Филипос. Но для мальчика этот английский звучит мелодично и правдоподобно, в отличие от английского языка господина учителя Курувилла, подозрительно похожего на малаялам господина учителя Курувилла, слова у него вечно наступают друг другу на хвост — «Собакавсегдаидетзахозяином» или «Поражениенаполеонаприватерлоо» — вдобавок с вкраплениями «наи́нте мон» (сукин сын) и прочими выражениями на малаялам; видимо, предполагается, что у его учеников кокосовая скорлупа вместо мозгов. На слух Филипоса, английский этого старика — подлинный шедевр, язык прогресса, высшего образования, даже если это язык колонизаторов.

— Чернильный Мальчик! — зовет его мужчина по-английски, подвязывая мунду под самые соски. — Добрый самаритянин! Я к вам обращаюсь, назовите себя, мой добрый друг.

— Это вы со мной говорите, саар? — переспрашивает Филипос на малаялам.

— ПО-АНГЛИЙСКИ! — ревет старик. — Мы будем беседовать только по-английски. Каково твое доброе имя?

— Меня зовут Филипос, саар. — Он надеется, что это и есть его доброе имя.

— Сэр! Никакой не «саар».

Филипос послушно повторяет. Усы одобрительно трепещут.

— Хорошо, тогда поднимайся. Давай начнем.

— Аммачи! — влетает в кухню Филипос. — У Коши саара на каждой стене полки, полные книг. И еще на полу целые стопки книг!

Большая Аммачи пытается переварить новость. Ее «библиотека» — это две Библии, молитвенник и кипа старых номеров «Манорамы». Про Коши саара она знает, потому что свежий улов от торговки рыбой включает в себя и свежие сплетни. Коши учился в Калькутте, получил диплом, а потом много лет работал клерком. Но во время Великой войны, прельстившись льготами и жалованьем, он поступил на службу. И вернулся другим человеком. Потом он поступил в Мадрасский Христианский колледж и остался там преподавать. А теперь вернулся, живет на небольшую пенсию в родовом доме на крошечном клочке земли, которого хватает для грядки маниоки и еще кое-какой мелочи.

— А жену ты видел, мууни? — встревает из-за его спины Одат-коччамма.

Филипос не слышит старушку, поэтому ей приходится постучать его по плечу и повторить вопрос.

— Оох, аах. Видел. Саар отправил меня за чаем. Она спросила, откуда я, из какой семьи и всякое такое. Саар закричал из своей комнаты по-английски: «Эта женщина взяла тебя в плен?» А она ему в ответ крикнула на малаялам, — передразнивает Филипос: — «Ты, старый барсук, если будешь говорить со мной по-английски, сам делай свой чай!»

— Старый барсук! — весело прыскает Малютка Мол.

— Бедная женщина, — замечает Большая Аммачи.

— Ты не понимаешь, — перебивает Одат-коччамма. — Я с юности знаю Коши. Такой был умный… Айо, и такой красавчик был в форме, пока не уплыл за море. Ботинки сияют, и ремень, и атхум итхук окке [139]. — Руки ее порхают вдоль тела, показывая блестевшие тут и там пуговицы, медали и эполеты.

Она выпячивает грудь, как голубь-дутыш, встает по стойке смирно, но с ее кривыми ногами и вдовьим горбом это выглядит ужасно забавно. Малютка Мол копирует ее, и они дружно отдают честь. Одат-коччамма грустно вздыхает:

— В молодости он мог найти себе кого получше… С чего ему взбрело жениться на ней, не возьму в толк.

Тут на крыше каркает ворона.

— Господу, может, и понятно, а мне нет.

Заметив, как все уставились на нее, она фыркает:

— Что такого?.. Я хочу сказать, что если б мозги были керосином, у этой курицы не хватило бы даже на самую маленькую лампу.

— А вы с ней знакомы? — озадаченно спрашивает Филипос.

— Аах, аах. Ни к чему мне с ней знакомиться. Я и так кой-чего знаю.

— Британская армия разрешила ему оставить себе велосипед. Он говорит, что велосипед стоит больше, чем пособие. Он воевал во Фландрии. Досадовал, что мне ничего об этом неизвестно. Ой, а еще он дал мне почитать вот эту книгу. Говорит, в ней о жизни сказано все.

Малютка Мол, Одат-коччамма и Большая Аммачи уставились на книжку.

— На Библию что-то не похоже, — с сомнением проговорила Большая Аммачи.

Шрифт мелкий, и есть картинки, но стихи не пронумерованы.

— Это история про гигантскую рыбу. К следующей неделе я должен прочесть десять страниц. И записать все незнакомые слова. Он дал мне вот этот словарь. Саар говорит, это сделает мой английский лучше и научит меня всему на свете. В следующий раз я должен быть готов обсуждать то, что прочту.

Большая Аммачи невольно ревнует. Оставив попытки научиться плавать, сын словно в отместку направил свое любопытство на изучение всего прочего в этом мире. Его жажда знаний давно уже превзошла все, что мог предложить мальчику Парамбиль. Да и школы хватало еле-еле. Коши саар, несомненно, более образованный, повидавший мир человек, чем школьные учителя Филипоса. Мать видит, как ее голодающий сын получает пищу, но не из ее рук.

— Ему нужно будет платить?

— Регулярными поставками моих чернил «Медная Река Парамбиля», — гордо объявляет Филипос.

— Аах, — довольно усмехается Одат-коччамма. — Только не рассказывай ему, что ты добавляешь в эти чернила, мой тебе совет.

На следующей неделе Филипос возвращается еще более воодушевленный.

— Аммачи, он может цитировать наизусть целые страницы из этой книги! «Не думай» — это у меня одиннадцатая заповедь, а двенадцатая: «Спи, когда спится» [140].

Подобного рода знания ее как раз тревожат.

— И что с того, что он помнит ту книгу. Одат-коччамма может рассказать наизусть целиком Евангелие от Иоанна, хотя даже не читала его. В былые времена так ведь и учились, верно? — обращается она к старушке, пытаясь защитить ту единственную книгу, которую Филипосу надо бы выучить. Но та с нетерпением ждет, что еще расскажет мальчик.

— Саар задал мне только один вопрос: «Кто рассказывает эту историю?» Ответ: Измаил! Об этом сказано в первой же строке. Измаил — «рассказчик». Я точно знаю, что мой английский станет лучше, потому что он не позволяет мне ни слова произнести на малаялам.

Следующие несколько недель семья собирается слушать заданные Филипосу страницы «Моби Дика» в его переводе и пересказе. Когда он говорит: «Уж лучше спать с трезвым каннибалом, чем с пьяным христианином», все дружно хохочут. Большая Аммачи шокирована этой историей, но одновременно и зачарована. Однажды утром, как только Филипос уходит в школу, она решает еще раз внимательно рассмотреть иллюстрацию с татуированным дикарем, Квикегом. Но в комнате сына обнаруживает склонившихся над книжкой Одат-коччамму и Малютку Мол.

— Он пулайан, этот Квик-аши́н! [141] — восклицает Одат-коччамма. — Кто еще видит свою судьбу в игральных костях? Кто другой будет мастерить собственный гроб? Помнишь, как Павлос-пулайан думал, будто ему в спину вцепился дьявол? И все никак не мог от него избавиться. В конце концов заполз в щель в скале, такую узкую, что дьявол не смог пролезть следом…