Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика
— Но а смерть в этих гроздьях?
— Нет ее.
— Ну, умерла я здесь от апноэ, проснулась в другом мире…
— Вы можете проснуться девочкой шести лет, Валечкой Шмаковой.
— Я Хенке по отцу. Мы из немцев. Шмакова по мужу.
— Проснетесь девочкой Хенке.
— И опять буду проживать такую же жизнь заново?
— Кем был ваш отец?
— Военным. Мы часто переезжали с места на место.
— Где он познакомился с вашей матерью?
— В Новосибирске.
— А до Новосибирска где он служил?
— Я не уверена… Кажется, в Казахстане…
— А если бы он женился на какой-нибудь Уйгуль, а не на вашей матери? Родилась бы девочка Валя с раскосыми, как у меня, глазами.
— Да, — припомнила губернаторша. — Мама рассказывала, что в Казахстане у отца была женщина.
— Не женившись на Уйгуль, ваш отец сделал выбор, породив другую Вселенную. В этой Вселенной вы Валентина Шмакова и в другой Валентина Шмакова, только с раскосыми глазами. И, умерев от апноэ, вы проснетесь, возможно, девочкой с раскосыми глазами. И так бесчисленное количество вариантов. Собственно говоря, есть Вселенные, где вы родились мальчиком. И это еще не все. Об остальном я попытаюсь рассказать на последнем своем выступлении.
Валентина Шмакова напряженно думала и фантазировала. Ей показалось, что она поняла человека-ксилофона. Лицо ее просветлело.
— Сучка эта Веснина! — проговорила.
— Что, простите? — не расслышал Иван.
— Нет-нет, ничего, — смутилась Карловна. Она потянулась губами к руке Ивана и поцеловала бледную кожу с причмокиванием. — Будет вам разрешение и финансирование полное. Я объясню вашему продюсеру, что нужно делать… — В дверях она спросила: — А почему у него голова такая большая?
— Большой человек! — объяснил Иван.
— Очень большой, — согласилась Карловна. — До свидания, отец Иваан.
После встречи с женой губернатора Жагин начал действовать. Он связался с руководством филармонии и объявил, что завтра состоится последнее выступление человека-ксилофона. В филармонии подтвердили, что у них уже есть на это официальное распоряжение от властей и уже начаты работы по приведению сцены в надлежащее состояние.
Жагин позаботился об усилении охраны мероприятия, договорившись об этом с полковником Крутоверховым. О снайперском выстреле продюсер решил промолчать.
— Помогу, — пообещал полковник.
— Хотите пару билетов? — предложил импресарио. — Для жены, дочерей?
— Нет, спасибо, — отказался главный полицейский города. — Беснуйтесь без моей семьи. — И разъединился.
А потом Жагина стошнило. Он еле успел добраться до раковины. Отдышался и увидел в блевотине какие-то крошечные домики, как из игрушечного набора, светофоры, деревья, автомобильчики…
Каким-то образом я умудрился сожрать детскую игру, решил импресарио. Он даже пальцем потрогал выблеванное. Потом смыл все в канализацию. Посмотрел на себя в зеркало, на свою чудовищно огромную голову, и подумал, что скоро умрет.
В дверь постучали.
Охранник рассказал, что московским поездом в Ковров прибыла его бывшая главная звезда личным вагоном.
— У нее что, концерт здесь? — удивился Жагин.
— Не знаю, — пожал плечами охранник. — Вас к себе просит.
— Агрессивна?
— Нет, наоборот, мила как никогда.
— Со своим протеже?
— В том-то и дело, что совершенно одна. Ну, естественно, с домработницей.
— Естественно… Придется сходить!
У него вновь заболела голова. Он забросил в рот пригоршню таблеток, разгрыз их и проглотил, не запивая.
Андрей Васильевич почувствовал, как голова растет. Ему показалось, что он услышал треск расходящихся костей. Почему-то вспомнил кота Помазка. Потом Образиночку, дочь свою, словно наяву увидал. Опять подумал, что скоро умрет и встретится с дочкой и котом… А пока он привычно взял себя в руки и отправился на встречу со своей бывшей артисткой, Народной СССР. По пути встретил красивую юную девушку. Понял, что это новое увлечение Ивана Диогеновича.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте…
Интересно, куда делась старая Анастасия? — подумал импресарио, шагая по шпалам к одиноко стоящему вагону его бывшей артистки.
— И зачем ты полезешь себе в ухо? — поинтересовался Викентий.
— Вы не шутите? — уточнила Настя.
— Какие шутки, — почему-то злился Яков Михайлович, крепко сжимая в руках пластинку. Оглянулся и, увидев, как старуха жадно доедает котлеты, заорал: — Прекратите есть, Загладина! Вы умрете не от Альцгеймера, а от обжорства!
Старуха не обиделась, вытерла губы салфеткой и поинтересовалась:
— А десерт?
— Вам что тут, пансионат для ветеранов сцены? — разъярился психиатр. — Десерт ей подавай! Надеюсь, «Фернет Бранка» выпьете рюмочку?
— Что это? — запросила информацию старуха.
— Ликер на травах, для улучшения пищеварения.
— Буду.
— Я вам укол сейчас сделаю, Загладина! — пригрозил Яков Михайлович. — Весь следующий год спать будете!
— Обойдусь без ликера, — согласилась она, ничуть не обидевшись.
— Здесь люди в ухо собираются залезать! — не мог успокоиться Яков Михайлович. — А всякие старухи!..
— Так ты можешь объяснить зачем? — настаивал Викентий.
— Нет, не могу, — Яков Михайлович старался дышать глубоко, пытаясь успокоиться. — Есть вещи, которые объяснить невозможно. Я чувствую, что это необходимо сделать. Именно после этой процедуры все пойдет по-другому. Мы выиграем темп! — И оборотился к Викентию: — Отведи Загладину… Ну, к этим… К однокурснику моему. Пусть немного поспит.
— Я не хочу! — взмолилась старуха. — Я не могу больше спать! К милости призываю!..
Несмотря на ее мольбы, Викентий взял Загладину под руку и повел в спальню.
Споткнувшись о ноги хозяев, старуха вскричала «Здесь покойные!», но была уколота в мягкое место снотворным и обмякла в руках человека-дятла. Викентий осторожно уложил ее в постель и, закрыв накрепко дверь, вернулся к остальным.
— Вы уже делали это? — поинтересовалась Настя.
— Вы имеете в виду, лазил ли я в собственное ухо?
— В мое вам вряд ли удастся влезть! — усмехнулась Настя.
Якову Михайловичу было не до шуток, он поскреб ногтем по пластинке, и Настя, закусив губу, сжала колени. Задышала сквозь сжатые зубы, покраснев щеками от прилившей к коже крови.
— Желаете побаловаться? — поинтересовался Яков Михайлович. — Можно устроить! С участием двух трупов и старухи!
— Извините, — проговорила Настя, прикусив до крови губу.
— Так-то! Шутит она! — все еще бесновался Яков Михайлович. — Викентий, раскури мне сигару!
