Олег Рой - След ангела
— Ну вот и чудесно! — Она, похоже, тоже обрадовалась. — Пока!
Лила повесила трубку. Не веря своему счастью, Санек окинул взглядом комнату, и она показалась ему особенно унылой и бедной. Сальные, в пятнах, обои кое-где отстали от стен, мебель вся дешевая, допотопная, страшная. Просто невозможно было представить тут Лилу — всю из себя на понтах, в шубке, благоухающую духами… Как она войдет в эту дверь, как сядет на эти убитые шаткие стулья, как они лягут в постель на линялые чиненые простыни? Да нет, не будет этого никогда. Никогда Лила сюда не придет.
Он было сел за комп, но тут же выключил — и игры, и инет осточертели. Полазить разве по порносайтам? Но прошлый раз во время таких вылазок Санька подхватил вирус, от которого Левка его еле-еле вылечил и строго-настрого запретил впредь качать что ни попадя.
Санек включил телик — одна мура по всем каналам. Хотел поспать — никак не спится. Что делать? Надел куртку, шапку и, кряхтя как старый дед, пошкандыбал на тусу. Уж там-то кто-нибудь из своих, наверное, пасется.
Он уже предвкушал в душе, как после боевого крещения они по-братски обнимутся с пацанами. Как будут расписывать свои подвиги на рынке. Как обмоют победу: ведь, хоть им самим по ребрам досталось, но хачиков они все-таки проучили!
Ребята на тусе действительно толклись. Но все мрачные, как в воду опущенные.
— Хана, Сазон! — сказали ему тут же после приветствия. — Ментовка за нас взялась. Теперь всех вычислят, всех пометут!
Оказалось, что после побоища несколько парней завернули к Губону. Санек тоже бывал у него не единожды. К Губону шли тогда, когда было больше не к кому. У других можно хоть чем поживиться в холодильнике на халяву, у Губона же в доме было всегда шаром покати. Отец от них ушел (а может быть, и не приходил), мать Губона была сильно пьющая. Работала где-то ночным сторожем, днями отсыпалась. Услышав, что сынок пришел с сотоварищами, она пришаркивала на кухню, доставала из подвесного шкафчика стеклянный стаканчик с изогнутыми боками — этот стаканчик она называла лафитничком.
— Ну-ка, налейте мне, пацаны, лафитничек! А то сон не берет!
Наливать ей полагалось по самый край, иначе она обижалась. Водку пила как воду, мелкими глоточками. Выпивала не отрываясь, закусывала кусочком хлеба и уходила. Но иногда через полчаса приползала снова:
— Налейте-ка мне еще лафитничек, а то сон все никак не берет!
Тут уж, выпив, она исчезала надолго. Но все же расход: двести граммов водки — как в окно выплеснули!
Однажды Санек у Губона зашел в туалет, а когда вышел, увидел, что мамаша, шатаясь, идет по узкому коридору. Он прижался к стене, пропуская ее. А она, проходя, вдруг ухватила его между ног. Так неожиданно, так крепко, что у Сани чуть зенки не выпали. И потащилась себе дальше как ни в чем не бывало.
Так вот. После погрома на рынке к Губону набилось человек шесть-семь. Сидели, выпивали, раны свои зализывали. Вдруг звонок в дверь. И кто же входит? Всем известный опер Самопал собственной персоной.
Ребятам:
— Валите все по домам, шмакодявки!
Губону:
— А ты, Штрилиц, пойдешь со мной!
Тот было начал права качать: я, мол, несовершеннолетний, без мамы не пойду. Но Самопал показал ему два здоровенных пальца, как клещи:
— Вот я возьму тебя сейчас этими пальцами за нос и проволоку до самой машины. Так в домашних шлепках и уедешь, дерьмо несовершеннолетнее!
И теперь на тусе с тревогой обсуждали:
— Забрали Губона! Теперь качать будут, пока он всех не заложит — кто кого звал, кто кому звонил… Как пить дать, запоет соловушка!
На душе у Санька сразу стало муторно. Одно дело — валом валить, толпой друзей-товарищей, и совсем другое — отвечать в ментовке по одному.
Только для того, чтобы что-то сказать, он пробурчал солидно:
— Губон своих не сдаст. Губон — молоток!
— Да уж, молоток! — как всегда, неожиданно вывернулся из-за спин Кисель. — Ты тоже у нас молоток. Только вот тебя, если заметут в ментовку, так не будут, наверно, по зубам рашпилем водить… — помолчал, чтобы все оценили, и продолжил с издевкой: — Ты ведь у нас особая статья, сын мента. А Губону — будут! Запоет! А может, и уже поет…
При мысли о том, что вот в эту минуту Губон рассказывает Самопалу всю их подноготную, всем стало зябко. Но уходить никто не хотел: каждый чувствовал, что в одиночку станет совсем непереносимо.
Пацаны (кто не пропил мобильники) обзванивали друзей: как кто отделался, кого еще замели. Похоже, омоновцы в тот день пленных не брали, все оказались на свободе. Получив изрядную трепку, ребята сматывались кто куда.
Саньку казалось, что ему еще хуже, чем остальным. Ведь он был здесь не просто так, как остальные пацаны, — он входил в Патриотический союз, составлял там списки. Правда, из этих списков у него ничего не вышло. На погром все и так пошли, без всяких списков, ему и звонить-то никому не пришлось.
Но это — если спокойно рассудить. А у ментов наверняка другие взгляды. И как дойдет дело до прямого вопроса — что тогда сказать? Промолчишь — загремишь в колонию. Сдашь своих — тоже лажа. В лучшем случае придется переезжать из этого района… А в худшем — просто убьют.
Не зная, что делать и как быть, он поехал в штаб и напоролся на запертые двери. Не только красный уголок, но и подвал с качалкой оказались закрыты. И свет нигде не горел.
Мамка действительно из гостей вернулась под хмельком, потому ругать его не стала. Только сказала:
— Тебе тут полкласса звонило.
— Темка, что ли, звонил?
— И Тема, и Лева, и девчонки какие-то, не знаю уж, кто.
Что-то всех их сегодня прорвало? Перезвонить разве Теме? Как-то неохота. В новой, сегодняшней жизни Санька Артему Белопольскому места не нашлось. Такая дружба, похоже, сама собой иссыхает без следа.
«Ладно, сегодня звонить не буду, а завтра, в воскресенье, звякну ему пораньше».
Когда ложился спать, заметил, что болят у него не только ноги, но и рука. Потянул, наверное, когда тех парней на крышу втаскивал.
Он втаскивал их потом снова и снова, всю ночь — в тяжелом, бесконечно повторяющемся сне.
Рано утром Тема позвонил сам.
— Привет!
Голос его звучал тревожно. Но Санек этому значения не придал:
— Хаюшки!
— Ты уже знаешь?
Что за дурацкий вопрос?
— Про что?
— Про Лилу.
— А что про Лилу?
В трубке было слышно, как Тема сглотнул, прежде чем заговорить снова.
— Лила умерла.
— Чего?! — тут уж Санек растерял все слова. Но, может быть, это всего лишь розыгрыш? Какая-то новая школьная шутка, прикол, которого он пока не знает? — Как это — умерла? Я ведь с ней говорил вчера!
