Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома
Поталь — настоящее листовое золото — стоит дорого, но хорошая золотая краска смотрится ничуть не хуже, зато стоит намного дешевле. Я заранее сходила в художественный салон и купила крошечный пузырек золотой краски и тонкую кисточку. Они лежали в боковом кармане рюкзака вместе с ключом от банковской ячейки.
На этот раз мистер Циммер не сказал ни слова о СПИДе. Он встретил меня, как нормальный служащий банка встречает клиента, и сразу отвел в хранилище.
— Через полчаса мы закрываемся, — сказал он, взглянув на часы у себя на руке. — Я постучусь и заранее предупрежу, чтобы ты успела убрать все на место.
— Спасибо, — ответила я.
Я положила картину на стол и притронулась пальцем к каждой из пяти пуговиц. Они уже не казались такими уродскими. Теперь, когда я знала историю этих пуговиц, они стали даже красивыми. Как сверкающие черные жемчужины. Потом я медленно провела пальцем по контуру черепа на руке Греты.
Я поставила картину, прислонив ее к стене, и улыбнулась девочкам на портрете. Финну бы точно понравилось то, что я собиралась делать. Я достала из рюкзака краску и кисточку. Крышка на пузырьке с краской была закручена очень плотно, и пришлось с ней повозиться. Как только я сняла крышку, по комнате разлился легкий запах свежей краски — запах, напоминавший о Финне. Я вдохнула поглубже, потом аккуратно опустила кисточку в краску, сняла излишки, прижав кисточку к ободку пузырька, и замерла перед портретом. Мне вдруг стало страшно прикасаться к картине кистью. Но я знала Финна. Я не уподоблялась тем людям, которые пытались закончить за Моцарта его «Реквием». Я знала, что Финн бы меня одобрил.
И я поднесла кисть к холсту. Провела тонкую, легкую линию вдоль одной пряди моих волос на портрете. Потом подкрасила одну прядку у Греты. Отступила на пару шагов, чтобы посмотреть, что получилось, — как всегда поступают художники. Наклонила голову набок, как непременно делал Финн, когда оценивал свою работу. Мне не хотелось, чтобы мои художества были слишком заметны. Я знала, как легко можно увлечься и переборщить. Я опять окунула кисточку в краску и попыталась представить, что Финн ведет мою руку, легонько касаясь ее и направляя. Кончик кисти медленно заскользил вниз, оттеняя позолотой прядь моих нарисованных волос — волос, созданных Финном. Насколько внимательно Финн смотрел на меня настоящую, создавая другую меня? Что он видел? Замечал ли он, что, приезжая к нему, я всегда красила губы ярко-розовым блеском? И как я рассматривала его босые ноги, пока он работал за мольбертом? Знал ли он, что творится у меня в душе? Мне хотелось бы думать, что нет. Мне хотелось бы думать, что я все же смогла это скрыть.
Я оттенила еще несколько своих прядей, потом — еще несколько прядей Греты. Вновь отступила на пару шагов. Я хотела добиться чего-то похожего на крылья ангелов с позолоченных миниатюр из старинных рукописных книг, хранившихся в «Клойстерсе». Я не пыталась скопировать те узоры, потому что у нас с Гретой не было крыльев, а были всего лишь обыкновенные волосы. Но мне хотелось добавить картине сияния. Хотелось, чтобы она излучала свет. Чтобы краски звучали, как песня о Финне. И о том, как сильно я его любила. Я хотела того же, чего хотел Тоби, когда рисовал свои пуговицы.
Я закрыла пузырек с краской, плотно завинтив крышку, завернула кисточку в лист бумаги и убрала все обратно в рюкзак. Теперь мы все были на этом портрете. Все трое. Грета, Тоби и я.
И еще волк. Убирая портрет в металлическую коробку, я разглядела его краем глаза. Волк никуда не исчез. Он по-прежнему здесь. Затаился в тени негативного пространства.
39
— А в чем ты пойдешь?
Я оглядела себя.
— Э… В бордовой юбке и сером свитере.
— Да нет, бестолочь. На вечеринку. В субботу.
— Не знаю. А что?
— Бен спрашивал, будешь ли ты в субботу.
Я закатила глаза.
Мы стояли на улице, ждали школьный автобус, который изрядно опаздывал. Грета выглядела усталой. В тот день она не накрасилась и даже толком не причесалась, просто собрала волосы в узел и кое-как заколола на затылке. Несколько дней назад у нее порвалась лямка рюкзака, с которым она обычно ходила в школу, и ей пришлось взять свою старую «детскую» сумку со Снупи и Вудстоком.
— А почему ты решила, что мне вообще интересен Бен Деллахант? Я его едва знаю.
Грета тяжело вздохнула:
— Ты безнадежна.
— Нисколько.
Она надула губы, уперла руки в бока и уставилась на меня.
— Может быть, я пытаюсь тебе помочь. Это тебе в голову не приходило?
— Нет.
Я заметила странное выражение, промелькнувшее в глазах Греты. Как будто она хотела что-то сказать, но не смогла.
— Ладно, как хочешь, Джун. Как. Хочешь. Ты… ты…
— Что?
— Ничего.
— Может, тебе самой стоит подумать о том, что надеть на вечеринку, — сказала я. — Ты, может быть, тоже выглядишь не очень-то.
Грета резко обернулась и прожгла меня убийственным взглядом.
— Я знаю, что тебя не было на репетиции в понедельник. Ты нас обманула, Джун! Наврала маме и мне! Думаешь, что никто никогда не узнает, куда ты ходишь? Ты правда считаешь, что твою страшную тайну никто никогда не раскроет?
Она буквально кричала на меня. Прямо на улице. Это было так неожиданно, так непонятно. Словно рядом взорвалась бомба. Я испуганно замерла. А потом Грета резко умолкла, повернулась ко мне спиной, отошла от меня и встала с другой стороны клена. Она прислонилась спиной к стволу, так что мне было ее не видно. Я видела только носок ее ботинка, раздраженно стучащий по земле. Мы прождали автобус еще минут пять, и все это время я смотрела, как Грета стучит ботинком по земле, словно передавая какое-то сообщение азбукой Морзе.
В тот вечер родители вернулись с работы пораньше. Грета сказала, что репетиции не будет, и мама с папой решили, что, раз такой случай, было бы здорово устроить настоящий семейный ужин. Хорошо, что в тот день я тоже была дома и не поехала в город. Я иногда забываю, как сильно скучаю по маме с папой в этот их затяжной период подачи налоговых деклараций. И только когда происходит «воссоединение семьи», я вспоминаю, как это здорово, когда родители дома и мы что-то делаем вместе. Если я ужинаю одна, то просто плюхаю в миску порцию мясного рагу из мультиварки, а когда мама дома, она жарит чесночный хлеб, делает салат и кладет каждому в тарелку сметану. И это уже больше похоже на настоящую еду, а не на тупую кормежку.
Когда родители пришли домой, мы с Гретой делали уроки на кухне, сидя на противоположных концах стола. Грета отгородилась стеной из учебников, чтобы вообще меня не видеть. Но когда вошел папа, она положила учебники на стол.
