Анатолий Иванов - Повитель
— Андрюшку хорошо потрепали, спасибо тебе, — сказал Терентий, едва Григорий вышел из дома. Бородин хотел что-то ответить, но Зеркалов не дал ему раскрыть рта. — Веселов, конечно, не дурак, осторожнее теперь будет. Места для ночевок станет выбирать такие, что ни днем, ни ночью не подобраться к ним…
— Конечно… Теперь бесполезно… — поспешил было вставить слово Григорий.
Но Зеркалов сурово перебил его:
— Что бесполезно? Ты брось это… Труднее твоя задача только — и все. — И добавил мягче: — Постарайся, Григорий. Батя сказал: не забудется тебе это…
Понял Григорий: не терпится Зеркалову добить Веселова. А скажи Григорий сейчас слово против — взорвется Терентий яростью, прихлопнет его не раздумывая.
И опять целыми днями думал Григорий про усатого почтаря. Ночью бесшумно вставал, вытаскивал из-под крыльца задеревенелый от грязи пиджак, осторожно, задами деревни, крался к лесу и нырял в него, как в черный бездонный омут.
— Кхе-кхе, — дипломатично кашлянул однажды отец, поскреб в бороде и спросил, щуря слезящиеся глаза: — Не сказывают, где Андрюха-то?..
Григорий вздрогнул, точно его поймали на месте преступления.
— То есть как — не сказывают ли?
Разыгрывать удивление, конечно, было лишним: отец все знал. Будто только что поняв это, Григорий вдруг громко, не стесняясь, выругался. В крепких, забористых словах прозвучало все вместе: лютая ненависть к партизанам Андрея Веселова, злость на самого себя, оказавшегося не в состоянии выследить их, и откровенный испуг перед тем, что не только Терентий Зеркалов знал о его ночных вылазках. Правда, знал не кто-нибудь — родной отец. Но все равно Григорий почувствовал, как по спине пополз знакомый липкий озноб. Отец ли знал, кто другой ли — какая разница? Тайна, известная одному, — с ним и умрет, известная двоим — шило в мешке.
Так думал Григорий, пока снова не услышал осторожное и успокаивающее: «Кхе-кхе…» Повернувшись на кровати лицом к стене, Григорий сказал тихо, виновато:
— Лес большой да глубокий ночью. Зверя трудно выследить, а человека и того пуще… — И вдруг резко повернулся обратно, сухо и тяжело скрипнули доски. — Ты, батя, того… Ничего не знаешь, ясно? Какая будет погода после бури — неизвестно еще, понял? — И задышал тяжело, точно пробежал несколько километров.
— После бури, известно, солнышко, — спокойно ответил старик.
— В тюрьму оно еще заглядывает сквозь решетку, а в могилу — нет. Вот оно что, батя.
Старик опять почесал в бороде, посмотрел зачем-то на крашеный желтый пол, по которому были разлиты солнечные пятна.
— Н-да… Экось ты просветлил отца по всем моментам… Тьфу… — И ушел, говоря насмешливо: — А пиджак зря гноил под крыльцом… Хозяин!.. Пользуйся моим пока…
Но пользоваться отцовским пиджаком Григорию долго не пришлось. Однажды утром он услышал доносящиеся с улицы крики, ругань. Григорий вскочил с кровати, глянул в окно. Колчаковцы толпами бежали к лесу. По улице метался Терентий Зеркалов. Он был в одной смятой рубахе навыпуск, без фуражки — видимо, только что проснулся. Откуда-то доносились редкие выстрелы.
Вдруг отворилась дверь, в комнату не вошел, а как-то впрыгнул задом отец, торопливо накинул крючок и, не разгибаясь, попятился в угол, упал на лавку, закрестился:
— Гос.. бож… помил… пресвят… богоро… Окружили, говорят, красные со всех сторон… О господи!
И опять холодок прошел по спине, подкатил к сердцу. Григорий только глотнул воздух, прошептал:
— Ну, батя… смотри!..
Те, кого искал Григорий в лесу по ночам, сами явились в Локти.
* * *… Когда Григорий Бородин наконец вышел днем на улицу, он почувствовал щемящую пустоту.
Почти неделю подряд дули страшные западные ветры. Но уже ночью ветер потерял силу, а к утру стих окончательно. Медленно успокаивались воды Алакуля.
Часть вторая
Глава первая
1
Где-то гуляла еще по лесам банда, возглавляемая Гордеем Зеркаловым. Бывших колчаковцев понемногу вылавливали, загоняли все дальше в болото. Многие мужики, призванные когда-то в колчаковскую армию, возвращались зимой с повинной в родные деревни.
В Локти одним из первых явился Федот Артюхин. Был он похож на нищего. Рваный, прожженный у ночных костров полушубок, разбитые валенки с задранными кверху носами, облезлая баранья шапка…
— Может, добро-то скинул где и вырядился для жалости, — пустил кто-то шепоток.
А Федот Артюхин сразу отправился к Андрею Веселову в недавно образованный сельсовет.
— Здравствуй, председатель, — несмело проговорил он. — Вот он я. Заявился, значит… Хоть милицию зови, хоть что… — И, увидев сидящего у стены Федора Семенова, почему-то низко поклонился ему, потом затоптался на месте и хотел выйти. Но вдруг махнул зажатой в кулаке шапкой. — Зовите, ладно, милицию…
— Зачем? — спросил Веселов, внимательно оглядывая его с головы до ног.
— Так ведь я… все-таки… — Федот кивнул в сторону леса.
— Что же, пришел — живи, — спокойно проговорил Веселов.
Тогда Федот опустился на некрашеный, лоснящийся от грязи табурет, начал торопливо объяснять:
— Я ведь что? Я кабы сам… С тобой тогда зря не пошел, вот что. Зато помои из-под Гордея потаскал… Э-эх, чего там! А теперь как мне? Думал тоже: к вам податься — сразу к стенке меня, да и Зеркалов не простит, пошлет людей — пришибут. Он достанет, руки у него пока длинные. И там оставаться — верная смерть. Не от пули, так от мороза. А у меня домишко ведь тут, хоть никакой, да и жена также…
— Кто это сказал, что мы тебя к стенке поставим? — спросил Андрей.
— Ну-у… так говорили у нас… в отряде, — неопределенно ответил Федот. — Рассказывали, будто вы Игната Исаева да Кузьму Разинкина замучили тут за то, что сыновья их у беляков воюют. А потом дошел слух: Кузьма с Игнатом живут да здравствуют… И вдарило мне в башку: «Может, пугают нас, а?» Ночами размысливал: ведь я кто? Разве я враг тебе, к примеру? Вот и припер домой после домыслил…
Андрей рассмеялся.
— Правильное домыслил, Федот.
Артюхин тоже улыбнулся, сказал:
— Ну, благодарствуем… — и направился было к двери, но вдруг остановился, оглянулся на Андрея.
— Чего тебе еще? — спросил Веселов.
— Так все же… Непонятно мне. Гордей Зеркалов как поймает кого… кто за Советы воевал, немедля в расход, без разговоров. А вы… Я вот пришел — ты говоришь: живи. Игната Исаева, Кузьму Разинкина тоже не трогаете. Чудно… Объясни поподробней.
— Так я же объяснил уж, Федот, — проговорил Веселов. — Мы различаем, кто враг нам, кто нет. Время сейчас такое, что многие семьи надвое раскололись. Пройдет еще немного времени — все, как ты вот, домыслят, что к чему.
