М. Стедман - Свет в океане
Перед Изабель открывался вид со скал: вокруг столько воздуха, а дышать становилось нечем, стоило подумать о Люси, которая спала после обеда, пока ее отца в соседней комнате допрашивала полиция. Ее заберут. Мысли беспорядочно скакали: надо спрятать ее где-нибудь на острове. Она… она могла бы уплыть с ней на лодке! Изабель быстро прикинула: спасательная шлюпка была готова к выходу в море в любую минуту. Но куда она ее увезет? Это не имело значения! Она могла бы забрать девочку и уплыть с ней до того, как их хватятся. И если их подхватит верное течение, то их понесет на север… Она представляла, как они добираются до берега, пусть и далеко от Перта, здоровые и невредимые. Но тут же здравый смысл подсказывал, что течение может оказаться южным, и тогда их ждет неминуемая смерть в Южном океане. Изабель лихорадочно обдумывала другие варианты. Она могла бы поклясться, что ребенок ее собственный и к берегу прибило ялик с двумя мертвыми телами и они оставили себе только погремушку. Она цеплялась за любую возможность придумать выход, даже самую призрачную.
И снова в голову пришла навязчивая мысль: «Надо спросить у Тома, что делать», которая тут же сменилась горьким осознанием, что все это его рук дело. К горлу подступил комок, совсем как той ночью после известия о гибели Хью, когда она проснулась и подумала: «Надо сообщить Хью об этой ужасной трагедии».
Постепенно она осознала всю безвыходность положения, и страх уступил место гневу. Почему? Почему он не оставил все так, как есть? Том должен защищать свою семью, а не разрушать ее! Отчаяние будило загнанные глубоко внутрь темные силы, которые, проснувшись, затуманивали ее сознание и овладевали им. Ее мысли поглощала черная мгла: он планировал это целых два года! Как же мог он лгать ей и отнимать ребенка? Она вспомнила, как Ханна Ронфельдт дотронулась до его руки, и задалась вопросом: а что же действительно между ними было? К горлу снова подступила тошнота, и Изабель скорчилась от сильных приступов рвоты.
В сотнях футов внизу океан с ревом обрушивался на скалы, вздымая фонтаны брызг до самой вершины утеса, на котором стояла Изабель. Кресты, покрытые каплями соленой воды, потемнели, а платье пропиталось влагой.
— Иззи! Изабель! — донесся крик Тома, принесенный порывом ветра.
В воздухе, нарезая круги, парил буревестник, который неожиданно сорвался вниз и выхватил из бушующей пучины рыбину. Однако шторм и удача оказались не на его стороне, и рыба, рванувшись, выскользнула из клюва птицы и упала в волны.
В нескольких сотнях ярдов показался Том. Буревестник продолжал парить в воздушных потоках, зная, что в бурлящих водах рыба, не успевшая укрыться среди глубоких рифов, может стать легкой добычей.
— У нас мало времени, — сказал Том и привлек ее к себе. — Люси проснется с минуты на минуту.
Полиция допрашивала его целый час, и теперь двое полицейских, вооружившись лопатами, направлялись к старым захоронениям на другом конце острова.
Изабель внимательно рассматривала его лицо, будто видела впервые.
— Полицейский сказал, что кто-то послал Ханне Ронфельдт погремушку…
Он выдержал ее взгляд, но промолчал.
— …что кто-то ей написал два года назад и сообщил, что ребенок жив. — Не дождавшись никакой реакции, она невольно отшатнулась и с круглыми от ужаса глазами воскликнула с болью: — Том! Как ты мог?!
— Я должен был что-то сделать, Иззи. Видит Бог, я пытался объяснить. Я просто хотел, чтобы она знала, что ее дочь в безопасности.
Изабель смотрела на него с таким видом, будто пыталась разобрать смысл долетевших издалека слов, хотя он стоял так близко, что развевающиеся на ветру пряди ее волос касались его лица.
— Я доверяла тебе, Том. — Придерживая волосы руками, она устремила на него полный боли взгляд. — Господи, что же ты с нами сделал? Что ты сделал с Люси?
Его плечи опустились, но во взгляде читалось облегчение. Она убрала руки, волосы упали на лицо как траурная вуаль, и она зарыдала:
— Два года! Неужели все было ложью целых два года?
— Ты же видела эту бедную женщину! Ты сама видела, что мы сделали!
— Неужели она значит для тебя больше, чем наша семья?
— Но Люси не наш ребенок, Изз!
— Она единственный ребенок, который у нас был! Что же с ней станет?!
Том взял ее за руки:
— Послушай! Сделай то, что я скажу, и с тобой все будет в порядке. Я сказал им, что во всем виноват только я, понятно? Я сказал, что оставить Люси было моей идеей, сказал, что ты была против, но я настоял. Если ты будешь придерживаться этой версии, никто тебя не тронет… Нас отвезут в Партагез, Иззи, и я обещаю, что защищу тебя. — Он притянул ее к себе и коснулся губами ее макушки. — Что будет со мной, не важно. Я знаю, что меня ждет тюрьма, но когда я выйду, мы все еще…
Она вдруг вырвалась и принялась колотить кулаками по его груди.
— «Мы»? Никаких «нас» больше нет, Том. После всего, что ты сделал! — Он не пытался ее остановить. — Ты сделал свой выбор. Тебе абсолютно наплевать и на Люси, и на меня. Поэтому… — она запнулась, подбирая слова, — не рассчитывай, что отныне мне есть дело до твоей судьбы!
— Изз… успокойся. Ты сама не понимаешь, что говоришь.
— Не понимаю? — В ее голосе зазвучали истерические нотки. — У меня отбирают дочь! Неужели до тебя не доходит? То, что ты совершил… нельзя простить!
— Господи, Изз…
— Лучше бы ты убил меня, Том. Это лучше, чем убить нашего ребенка! Ты просто чудовище! Безжалостное и бессердечное!
Эти хлесткие слова больно ранили Тома. Он заглянул ей в лицо, надеясь найти в нем хоть какие-то признаки любви, в которой она так часто ему клялась, но видел только неистовое бешенство, сопоставимое с яростью бушевавшего вокруг океана.
Буревестник вновь спикировал в волны и через мгновение торжествующе взмыл с добычей. На этот раз он прочно держал рыбу в клюве, и было видно только ее голову, беспомощно разевавшую рот.
— Волны слишком большие, чтобы выходить в океан, — сообщил Ральф сержанту Наккею.
Сержант Спрэгг — старший полицейский чин из Албани — настаивал на том, чтобы отплыть немедленно.
— Если ему уж так не терпится, пусть плывет сам! — отрезал шкипер.
— Что ж, тогда пусть Шербурн сидит на катере под охраной. Я не собираюсь потакать тому, чтобы он сговаривался с женой. Благодарю покорно! — не унимался Спрэгг.
Сержант Наккей взглянул на Ральфа и приподнял брови. Презрительная усмешка, скривившая его губы, красноречиво свидетельствовала о его отношении к коллеге.
Ближе к вечеру у катера появился Невилл Уитниш.
— В чем дело? — поинтересовался у него констебль Страгнелл, весьма серьезно воспринявший приказ охранять арестованного.
