Чак Паланик - Призраки
— И зачем вы все это делаете?
Попивая свое облегченное пиво. Флинт смотрит на Вебера и говорит, качая головой:
— Ты, мудила… — Флинт говорит. — Это же мой парик. И Вебер снимает парик, отдирая пряди светлых волос, прилипших к запекшейся крови вокруг носа и рта. И он говорит:
— Каждому хочется сделать мир чуточку лучше.
11.
Не каждый день был исполнен ужаса.
Хваткий Сват называл это занятие «сбором белых персиков».
Два белых дивана сдвигаются вместе, «нос к носу», прямо под «деревом». На этом острове из диванов строится «лестница» из резных золоченых столиков. Каждый столик — с тяжелой столешницей серого мрамора в розовых прожилках. Поверх этой «лестницы» наставляются стулья — на вид хрупкие, как яичная скорлупа, — чтобы подняться как можно выше. Туда, откуда тебе открывается вид на серые гнезда пропыленных париков тех, кто остался внизу, на их запрокинутые кверху лица с открытыми ртами. Туда, откуда тебе видны ямки между ключицами тех, кто остался внизу, и крутые ступеньки их ребер, исчезающие под вырезом платья или воротником.
Руки у каждого, у всех нас, замотаны окровавленными тряпками. Пустые пальцы перчаток безвольно болтаются на руках. Туфли набиты скомканными носками — на месте отсутствующих пальцев.
Мы называем себя Народным комитетом по сбережению дневного света.
Хваткий Сват снимает «персик», завернутый в бархат, чтобы предохранить руку, и передает его вниз, худосочному Святому Без-Кишок. А тот отдает его Повару Убийце, с его большим пузом, провисшим под поясом брюк.
Агент Краснобай, со своей видеокамерой, прижатой к лицу, снимает, как персик передают из рук в руки.
Самые старые персики, те, которые потемнели, — в них можно увидеть свое отражение. Хваткий Сват говорит, это из-за вольфрамовой нити. Когда по тоненькому проводку проходит электричество, он возгорается. Поэтому каждый персик наполнен инертным газом. Как правило, это аргон. Этим газом нельзя дышать, но он не дает возгораться вольфрамовой нити. Самые старые — они не наполнены вообще ничем. Там, внутри, вакуум.
Хваткий Сват, с розоватыми веснушками на щеках и на предплечьях, там, где рукава закатаны до локтя, он говорит нам:
— Точка плавления вольфрама — шесть тысяч градусов по Фаренгейту.
Если нагреть сковородку до нормальной температуры «персика», она просто расплавится. А медный пенни вообще закипит. Четыре тысячи градусов по Фаренгейту.
Вольфрамовая нить не сгорает — она испаряется, атом за атомом. Некоторые атомы отскакивают обратно от атомов аргона и вновь оседают на нити в виде крошечных кристаллов. Остальные атомы вольфрама оседают на относительно прохладной внутренней стороне стеклянного «персика».
Атомы «конденсируются», говорит Хваткий Сват. Внутренняя поверхность стекла покрывается металлической пленкой, и стекло превращается в зеркало.
Из-за «наледи» вольфрама внутри, лампочки превращаются в маленькие, круглые зеркала, в которых все отражаются толстыми. Даже щупленький Святой Без-Кишок, чьи рукава и штанины вечно парусятся вокруг костлявых отростков-конечностей.
Нет, не все наши дни были наполнены смертоубийством и пытками. Случались дни самые обыкновенные, вот такие:
Товарищ Злыдня держит персик и вертит головой, чтобы разглядеть себя со всех сторон в закругленном стекле. Пальцами свободной руки она оттягивает провисшую кожу от скулы к уху. Когда она тянет, темная впадина под скулой исчезает.
— Наверное, это звучит ужасно, — говорит Товарищ Злыдня. Она отнимает пальцы от уха, и та половина ее лица вновь обвисает затененными складками и морщинами. — Но когда я рассматривала фотографии узников концлагерей… этих людей за колючей проволокой… этих живых скелетов… я всегда думала: «Эти люди могут надеть на себя что угодно».
Граф Клеветник подходит поближе и протягивает к ней руку, чтобы вобрать каждое слово в свой портативный серебряный диктофон.
Товарищ Злыдня передает персик Обмороженной Баронессе…
Которая говорит:
— Ты права. — Обмороженная Баронесса говорит: — Звучит и вправду ужасно.
И Товарищ Злыдня наклоняется к микрофону и говорит:
— Если ты это записываешь, ты законченная скотина.
Обмороженная Баронесса, с ее зубами, которые шатаются в деснах и даже как будто гремят, с ее большими белыми зубами на тонких коричневых корнях, она отдает персик Герцогу Вандальскому.
Герцогу, с его волосами, уже не собранными в хвост, а свисающими на лицо. Герцогу Вандальскому, который медленно двигает челюстями, терзая все ту же никотиновую жвачку, которую он жует уже целую вечность. Его волосы пахнут гвоздичными сигаретами.
Герцог передает персик Мисс Америке. Темные корни ее отросших высветленных волос — по ним хорошо видно, сколько времени мы уже заперты в этой ловушке. Наша бедная, беременная Мисс Америка.
Дерево над нами мигает. Когда оно выключается, в это мгновение нас просто не существует. Ничего вокруг не существует.
Но уже в следующую секунду лампочки загораются снова. Мы возвращаемся. Мы вернулись.
— Привидение, — говорит Агент Краснобай, приглушенным голосом из-за видеокамеры.
— Привидение, — повторяет Граф Клеветник в диктофон у себя в кулаке.
Любой сбой электричества, любой сквозняк, любой странный вкус или запах еды — мы обвиняем во всем привидение.
Каждый — свое.
У Агента Краснобая — это убитый частный детектив.
У Графа Клеветника — бывший актер в сериале для детей.
Медные ветви дерева. Каждая ветка изогнута и закручена, как виноградная лоза, покрытая тусклой позолотой. Ветви со стеклянными или хрустальными «листьями». Звенящий шелест, когда лезешь в самую гущу «листвы». Запах нагретой пыли на каждом «спелом» персике, который еще горит белым светом. Они слишком горячие, их не возьмешь голой рукой — только если через ткань: лоскут, оторванный от бархатной юбки или парчового жилета. Другие персики, которые «гнилые», — темные и холодные. Они глазированы пылью и затянуты белыми нитями паутины. Стеклянные и хрустальные листья, одновременно и белые, и серые, и серебристые. Если их потревожить, пошевелить, их края все еще могут сверкнуть на мгновение радужным бликом, а потом они снова теряют цвет.
Ветви, изогнутые, потускневшие, темно-коричневые. В темных дорожках высохших мышиных испражнений, похожих на зернышки черного риса.
Раскачиваясь на носках, вперед-назад, и задерживая дыхание, Хваткий Сват лезет рукой в самую гущу стеклянной листвы и обрывает персики. Бросает их вниз, еще горячие — и Недостающее Звено ловит их между двумя шелковыми подушками. Наш герой спорта, Недостающее Звено. Мистер Университетский Стипендиат, с его сросшимися бровями, густыми, как волосы на лобке. Мистер Хавбек-Чемпион, с его раздвоенным подбородком, огромным, как яйца в мошонке.
