Ирина Потанина - Русская красавица. Кабаре
А я сама? Окопаться, плыть по течению, радоваться мелким человеческим приятностям и не замечать горести… Не могу! Не с тем послали нас — людей — в этот мир, чтоб бездействовать. Рассуждать от «я» — верх подлости, нужно мыслить от «мы», и тогда все меняется. Тогда «мы» — человечество — огромное, мощное, властьимущее, отнюдь не маленькое. От нас зависит, что будет дальше! Нам вершить, нам решать… И тогда уже не забьешься в норку, не избежишь ответственности. Потому что «мы» — те, на кого мир сделал ставки, и мы — каждый из нас — должны оправдывать.
А Свинтус вместо этого сдался, и живет теперь с Любочкой…
Какая-то добрая мелодия из радио наполняет салон и стыдит меня. Что ж это я? Радоваться за Свинтуса надо, а я злюсь… Ладно б была одна — тогда понятно, чего бешусь, а то ведь совсем вниманием не обделена (такой у меня кавалер, ни у кого такого нету!) а нервничаю…
Дим, а Дим… Это я про тебя. Ну, мол, ты-то у меня есть, зачем еще Свинутс…Ну не обижайся, ну, Димочка… Слушай, ничего ведь не произошло. Да собиралась… Ой, да знаешь сколько раз я в своей жизни собиралась, а потом разбиралась и ничего так и не делала. Самый строгий подход — судить не по поступкам, а по намерениям… Если так судить, то половину населения земного шара давно уже расстрелять должны б были… Сделаем вид, что последних пятнадцати минут и не было вовсе. Идет?
Любочка, Дим, это свинтусовская секретарша. Мягкая, пушистая, плюшевая… Кроткая, блин, и давно Свинтуса окучивающая…
В моей прошлой жизни она звала Свинтуса душкой, а он передергивался от такого обращения и всеми силами от Любочки отмахивался. А я ему ее неоднократно рекомендовала, и планомерно на нее настраивала, потому что искренне считала, что Свинтус в глубине душе классический обыватель, и все эти «муси-пуси», пушистые завитушки пережженных осветлителем волосы и кружевные накидочки на монитор — тайные, но искренние его пристрастия.
В нынешней жизни, как видишь, Димочка, все глобально переменилось. И тоска моя сучья здесь абсолютно не уместна. И выть от одиночества не стоит, а, наоборот, от него нужно молчать, а вслух — радоваться за Свинтуса и его семейное, блин, счастье… Ведь то, что оно так не вовремя его настигло — только мои проблемы. Для злых людей чужое счастье всегда не вовремя, а своего они вообще увидеть не в состоянии. А я сейчас стала злая, Димочка… Испортилась, как прокисшее пиво из бутылки, что всю ночь открытой простояла. И причины те же самые — слишком долго была открытой. Нельзя: выкиснешь изнутри, и на всех волком глядеть станешь…
— Что молчишь? — Свинтус явно выждал, чтоб я переболела всеми возможными эмоциями, и теперь решил, что продолжать разговор безопасно.
— Любочка? Та самая? — ох, как стараюсь не язвить, ох, как усиленно гашу закипающее уже раздражение. — Что, перестала называть тебя «душкой»?
— Нет, не перестала, — Свинтус к злонамеренности с моей стороны не привык, яд моей реплики совсем не замечает, и реагирует шуткой, как обычные безобидности: — Только и слышно: «Душка» и «душка»… Потому и решил жениться. Как ты знаешь из нашего опыта, единственный способ отучить человека проявлять к тебе ласку — прожить с ним пару лет под одной крышей…
— Жениться? — переспрашиваю. И сердце падает, и голос предательски сипит. /Вот и еще одно меня покинет лето…/ «Женатый Свинтус», это, примерно, как «одинокая Марина Бесфамильная» — выражение осмысленное, но внутренне противоречивое. Да что же с миром делается? О, времена нонсенсов и парадоксов! С чем вас едят? Как проживают? — Ну, поздравляю…
— Т-с-с-с! Рано еще поздравлять, — не на шутку пугается. — Любочка, знаешь, ужасно суеверная, и всеми этими своими ахами меня слегка заразила. В общем, заранее не поздравляй, а то сглазишь.
— Останови машину! — чувствую, что сейчас не выдержу. Зареву, забьюсь в истерике, разгромлю здесь все к чертовой матери. — Останови машину немедленно!
Уходим отсюда, Димочка! Зачем? Да чтоб не вышло чего дурного. Все дурное — дурно
влияет на общую карму. А Свинтус теперь суеверный… Нам противопоказано с ним общаться, потому что обязательно испортим, все: от мнения обо мне, до жизни.
И потом, наши заботы слишком эксклюзивны, чтоб окунать их в общий чан, полный семейных проблем, кружевных трусиков и опасений сглаза…
— Мари-и-и-на! — Свинтус послушно паркуется, но выскочить из машины не дает. Сжимает ладонь, смотрит строго и поверх очков. — Что с тобой?
Постепенно успокаиваюсь. Это же свои, это Свинтус. Да будь он хоть триста раз женат, да свяжись я хоть со всеми призраками мира… «Мы» — остаемся «мы». И, если помочь друг другу не можем, то, по крайней мере, говорим об этом откровенно.
— Что с тобой? Чего ты злишься? О чем задумываешься так странно? Что вообще происходит?
— Злюсь на собственную испорченность, — говорю прямо. — Задумываться — не задумываюсь. Просто прерываюсь на мысленные диалоги.
— С кем?
— С… с одним человеком. У меня с ним телепатическая связь.
— А, бывает…
Свинтус несколько раз похлопывает верх моей ладони. Безобидно, но крепко, словно старого товарища. Нет, ну надо же, а когда-то с наслаждением эту самую руку облизывал! И… Ладно, не будем вспоминать. Вот как все меняется, вот оно — мировое непостоянство. Вчера еще — к себя зазывал почти до согласия, руку выцеловывал почти до дрожи, а сегодня — хлопает дружески. Будто я поперхнулась, честно слово! Или там, аплодисментов попросила…
— Скажи, а тот человек знает о вашей связи? Или она у тебя телепатическая и односторонняя? Ну… Я имею в виду… Ты у него спрашивала, может ли он тебя слышать?
— Спрашивала, — отвечаю. — Только спрашивала тоже телепатически. Вживую я с ним разговаривать не могу, потому что его вживую нет. Он умер недавно…
— А, — Свинтус видит, что я не шучу, но очень старается себя в этом разуверить. — Значит, все в порядке. Значит, ты не вляпалась в очередные неприятности, как я полагал, а попросту сошла с ума. Не переживай, сейчас все лечат…
— Вот спасибо! — обижаюсь, наконец, — Я к тебе со всей душой, без прикрас и таинственности все честно рассказываю, несмотря на жучки и мое паршивое настроение, а ты… Самое банальное — объявить меня сумасшедшей и забыть о волнующей теме. И пусть люди гибнут, и пусть Генка из-за меня схватит Артура! А нам-то что? Мы — сумасшедшие, потому ни за что не отвечаем. Это, милый, спихивание ответственности!
Судя по округлившемся глазам, Свинтус совсем ничего не понял из рассказанного.
— Да не болею я! — перехожу на крик, потому что спокойно в сотый раз доказывать, что ты не верблюд, невозможно. — Я, если хочешь знать, нарочно эту свою телепатическую связь придумала.
— Просто соврала? — недопонимает Свинтус.
— Где же здесь вранье? Все очень честно. Димку убили, мне без него паршиво, вот я и придумала себе его дух, и стала играть в беседы с этим духом. И всем в поезде честно сказала — придумала, играю, не бойтесь… А они все равно боялись. Нет, не соприкосновения с загробным миром, а меня и последствий событий для моей психики…
Добоялись до того, что Димкин дух стал реальностью и принялся мне послания на стенах вагона писать. Ну что ты так смотришь? Видела своими глазами!!!
— Так, — Свинтус бессильно отпускает мою руку. — Это, конечно, синдромы, но тебя они, на мой взгляд, абсолютно не портят. Скажу так: пока сама не захочешь, чтоб этот твой дух исчез, он тебе всюду мерещиться будет. Ты ж тащишься от такой занятной болезни, ты ж свою психику всеми силами на нее настраиваешь.
Дим, скажи, после смерти люди тоже такие странные остаются? Тоже мыслят штампами и ни фига собеседника не слушают? Что? Зачем я с ним вообще разговариваю? Как минимум, потому что он может помочь в поисках Артура. Чем? Ну, во-первых, Свинтус умный, во-вторых… Да нет, ты тоже не дурак. Что ты заводишься?
— Пока на самом деле не захочешь выздороветь, не выздоровеешь. И я тебе при всем желании ничем помочь не смогу… — заканчивает свою помпезную нотацию Свинтус.
Молча выхожу из машины, отправляюсь к дверям кафе, которое давненько уже заприметила… Оборачиваюсь у входа. Свинтус понимает правильно. Пусть вальяжно и нехотя, но все же идет следом.
— Подслушивающие штуковины в машине или в моей сумке наверняка есть. — объясняю. — А в одежде — вряд ли. Я ж переодевалась… Не могли же они во все мое шмотье жучков посадить?
— Не могли. Разорились бы. Все свои капиталы а одни только жучки пустили бы…
Это, Дим, он меня явно с кем-то путает. Никогда не ценила в вещах их количество. Предпочитала покупать шмотку одну, но стоящую, потому объемом гардероба никогда отличалась.
— Слушай, с кем ты там разговариваешь? Не знаю, интересует ли тебя это, но со стороны ты смотришься совершенно помешанной.
— Извини, не буду больше… Ты слушай… Или нет, я собьюсь на подробности. На вот, почитай мой дневник, тут все описано. Или нет, ты читать долго будешь…
