Арман Лану - Когда море отступает
LET US NOT FORGET HE DIED THAT OTHERS MICHT LIVE IN PEACE FREE FROM FEAR
— Официальный ответ на знаменитый вопрос, — как бы говоря сам с собой, произнес Абель.
Абель не любил веских доводов. Веские доводы были и у Карфагена. И у Дария. Оказывается, он шел по кладбищу персов. От смещения времени у него закружилась голова, и он споткнулся. Нет! Он не может на этом успокоиться. Он не может удовольствоваться этой нехитрой защитной реакцией. Free from fear. Его задело за живое.
Не забудем, что он погиб ради того, чтобы другие могли жить в мире, свободные от страха…
Что это? Слова? Words, words, words? Или простая истина, потускневшая от долгого употребления? В белую сонату надмогильных плит вплелся человеческий мотив: free from fear. То был трепет свободы, ее шепот, ее дружеский, родственный голос: free from fear. Абель снова подумал о нем, то есть о Леклерке, лежавшем неподалеку, о Леклерке, погибшем ради того, чтобы другие были свободны от страха. Может быть, это и так. Жоржу Леклерку был двадцать один год. «Обо мне написали бы — девятнадцати». Ж. Леклерк мог бы быть его старшим братом, которого ему так не хватало в жизни. Жорж…
— Идемте, Абель, идемте.
Вместе с ними шел Жак. Под сенью башен молчания, охраняемых незримой стражей, переворачивались страницы каменной книги:
22 лет 21 года 19 лет 25 лет 27 лет 18 лет 19 лет…
Летали пчелы, опьяненные соком роз.
22 лет 23 лет 20 лет 19 лет 19 лет…
TO ONE WHO DIED BEFORE HE HAD A CHANCE TO LIVE.[42]
Но ведь никто из них не успел насладиться жизнью!
Начался танец камней. Валерия опять замешкалась; Абель был уже в другом ряду, в нескольких шагах от нее. Жак шел между ними; руки у него висели как плети; при жизни точно такое выражение лица бывало у него, когда он скучал.
— Валерия! — твердым голосом сказал Абель. — Идите и садитесь в машину — это будет самое благоразумное.
— Нет, я пойду дальше.
Упряма как бык! Настоящая канадка!
Плиты, кленовые листья. Во рту — отбрасывающий в детство вкус сагенейского сахара, кленового сахара, светло-коричневого, зернистого, крепкого, хрустящего, отлитого в форму листа. Абель проглотил слюну.
20 лет — в возрасте Жака, 19 лет — в возрасте Абеля, 26 лет, 24 лет, 20 лет — в возрасте Жака.
Могилы настраивались под сурдину в басовом ключе. По мере приближения к общему памятнику Валерия замедляла шаг.
СЕРЖАНТ
ШОДЬЕРСКОГО ПОЛКА
КЛОД БЕНЖАМЕН
Бенжамен! Сердитый сержант! Тот самый, который так ласково меня встретил, когда я наконец догнал свой отряд! Он присутствовал при гибели Жака. «Вперед! Вперед! Никому не оказывать помощи!» Так вот вы где, сержант!.. Это вам в наказание за то, что вы были такая скотина!.. УПОКОЙ, ГОСПОДИ, ЕГО ДУШУ… Да! К этой просьбе я присоединяюсь. Пусть он заодно успокоит и мою, если только она у меня есть…
От зноя над лужайками трепетали хрупкие колонны голубого воздуха… Словно хор крестьян торжественно поет под землей… Мирная жизнь была не так тяжела для Абеля, когда путаница дорожек приводила их к лесистым оврагам. Она давила его в центре кладбища, на солнцепеке.
В песнопениях мертвецов нельзя было разобрать ни единого слова. Голубые пихты им вторили. Зазвонили колокола, из отдаленного слитного гудения моторов выделилось стаккато трактора… НЕ GAVE HIS LIFE FOR WORLD FREEDOM… Свобода для всего мира… FREE FROM FEAR. WORDS, WORDS, WORDS. «Лицедейство и тлен…» Нет! Нет! Это невозможно! Все на свете не может быть дохлым зайчишкой! Нет! Нет! Нет! Все на свете не может быть только пустыми словами! Иначе, милый друг Абель, ложись в землю, ложись поглубже, а сверху тебя придавят плитой! Free from fear! Доля истины в этом есть! Должна же быть в этом доля истины! Если это и не истина, то это должно стать истиной! Нужно добиться того, чтобы это стало наконец истиной! И это ты должен добиться. Ты! Ты!
Я.
Без посторонней помощи.
Так же, как Последний.
Абель заблудился в этой шаткой геометрии. В ушах у него звенело, сердце стучало в одном ритме с трактором. For world freedom — это что-то зыбкое! Но free from fear — это да! Yes. Да. Возможно. «Ja». А? Кто это сказал «Ja»? Где они, те, что пришли сюда пропеть «Ja»? Они не здесь. Они на другом кладбище. Нельзя же в самом деле хоронить убийц рядом с убитыми…
Фобер. Массон. Робер. 27 лет 24 лет 18 лет 20 лет — в возрасте Жака 19 лет — в возрасте Абеля 19 лет — в возрасте Абеля 19 лет — в возрасте Абеля…
Ряды могильных холмов, один, два, три, четыре, пять метров, десятки метров, сотни метров, кладбище выходит в поле, на взморье и расстилается неоглядною степью!
Абель остался один. Он поглядел вдоль шахматной доски. Валерия стояла на коленях, за пять рядов от него. Жака рядом с ней не было. Абель сделал ей знак. Она не могла это видеть — она закрыла лицо руками. Абель опустил голову. Зеленый жук ножками, гибкими, как бедра акробата, шевелил подорожник. Из-за ограды доносилось назойливое гудение трактора: систола, диастола, систола, диастола. На лужайке цвели одуванчики — маленькие тучные солнечные шары. 21 года, 19 лет, 34 лет. Смотри-ка! Среди шумливых мертвых юнцов появился старец! Абель! Ему тогда было столько, сколько тебе сегодня. Прислушайся:
Над нами камень серый,
Могила — наш приют,
И нет ни Беранжеры,
Ни булочницы тут.
Довольны мы ныне, что спим на чужбине.
Бок о бок лежат христиане,
Евреи и мусульмане…
Их больше не мучит страх,
Хотя у любого солдата когда-то
От страха темнело в глазах.
Запомните песню нашу, живые!
Мы можем сказать о себе впервые,
С тех пор как на свет рождены:
Free from fear —
От страха освобождены,
Free from fear —
Свободны от страха жизни,
Свободны от этой жизни,
Где правду так ловко прячут,
Что даже покойнику зрячим
Стать легче, чем вам, живым…
Освобождены от смерти,
Освобождены от страха,
Освобождены от жизни,
Под сенью кленов мы спим.
— Меня зовут Лозье. Мне тридцать четыре года. Я был с шодами. Я погиб четвертого июля тысяча девятьсот сорок четвертого года. Не спрашивай — ради чего… И помолись за меня. ПРОХОЖИЕ! ПОМОЛИТЕСЬ ЗА PRIVATE ЛОЗЬЕ… Помолитесь помолитесь за меня помолитесь умоляю прочтите за меня краткую молитву не спрашивайте меня ни о чем если б вы знали как тяжело умирать если б вы знали как долго я умирал не спрашивайте же меня ни о чем ведь я умирал дольше чем жил! Помолитесь за меня помолитесь за меня это не я сочинил надпись над моей могилой. Прочтите за меня молитву краткую но от всего сердца. Я так долго умирал! Прочтите за private Лозье краткую молитву не спрашивайте меня ни о чем прочтите за меня молитву верните мне улыбку ребенка которого у меня не было взгляд девушки я бы на ней женился а она теперь счастлива с каким-нибудь парнем из Труа Ривьер…
Верните мне воды Шодьер шумливой,
Верните мне мой баркас,
И голос отца моего ворчливый,
И голос матери хлопотливый,
Утром будившей нас.
Какое вам дело — зачем мне это?
Просто, верните мне свежесть рассвета
И церковь нашу, где было прохладно
Даже в полдневный зной
И где узнавать было так отрадно,
Что бдит господь надо мной.
Опять учить катехизис хочу я,
Под фисгармонию петь.
Я, private Лозье, сейчас замолчу и
Мешать вам не буду впредь.
Мне дела нет никакого до вас.
Верните лишь ради всего святого
Сидр, камамбер и сахар кленовый
Да отпускную дайте на час,
Чтоб с Мамочкой свидеться снова.
Абель зашатался, как бук, в который ударила молния. Кладбище с правильными рядами могил накренилось влево и, изменив свой облик, бумажным змеем поднялось к небу, дрогнуло, закружилось и неожиданно пало на землю.
Абель схватился за сердце. Опомнился, прислушался к себе, перевел дух. Нет, на сей раз это еще не конец. На сей раз — пустяки. Все клонилось влево, как в комнате Беранжеры, но с этим еще можно было бороться. Абель оперся рукой на надгробную плиту Лозье. Плита была горячая от солнца. «Извини, дорогой! Я чуть было не сплоховал». — «Э, будь как дома! Прикосновение дружеской руки — это же так приятно!» Там, далеко-далеко, медленно кружилось — да, это оно, оно, ее платье в синюю горошину, это она, Валерия, Валерия, она уходила, она отчаливала, она сделала ему быстрый отчаянный знак, она кружила под навесом башни молчания, и наконец сумрак ее поглотил.
Позывавшая на тошноту круговерть ослабевала.
Рядов было еще много. За исключением родственников, никого из посетителей, видимо, не тянуло пройти за общий памятник. Подобно школьникам, фамилии которых начинаются с икс, игрек, зет, те покойники находились как бы в конце алфавита мертвых.
