Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты
— Сейчас не время каламбурить. Так или иначе, он очень опасен.
— Если у него нет никаких доказательств, он не опасен. Я говорил тебе, он стар и одинок. И вряд ли решится на какую-нибудь авантюру. Какой ему в этом прок? Если же он основывается лишь на подозрениях, ему лучше помалкивать. Сегодня он лез в бутылку, а завтра успокоится и все увидит в другом свете. Зачем ему нарываться на скандал? Мы уговорим его уйти на покой, и он согласится с приятной возможностью стричь купоны.
— А если это не просто подозрения?
Кортабаньес вырвал несколько редких волосков, в беспорядке торчавших у него на затылке.
— Что он может знать?
Леппринсе снова зашагал по библиотеке. Спокойствие адвоката вселяло в него уверенность, но раздражало.
— Какого черта ты спрашиваешь об этом у меня? Думаешь, он нам скажет? — и вдруг, застыв на месте, раскрыл рот, устремив взгляд куда-то в пространство, поднял руку и проговорил: — Постой-ка… Постой-ка… Помнишь о письме Пахарито де Сото?
— Да. Ты думаешь, оно у Пере Парельса?
— Вполне возможно. Должно же оно быть у кого-то.
— Нет. Маловероятно. Прошло слишком много времени с тех пор. Зачем было Перо Парельсу молчать три года, а теперь?.. Может быть, от того, что пошатнулись наши коммерческие дела, — тут же ответил он сам себе со свойственной ему привычкой. — Но это только гипотеза. И она малоправдоподобна. Прежде всего — и мы с тобой уже тысячу раз говорили об этом — я не убежден, что такое письмо вообще существует. Какой-то сумасшедший сообщил об этом Васкесу… Ну и что?..
— Васкес поверил ему.
— Да, но Васкес сейчас далеко отсюда.
Леппринсе ничего не ответил. Некоторое время оба хранили молчание.
— Что ты намерен делать? — спросил наконец Кортабаньес.
— Еще не решил.
— Я бы посоветовал тебе…
— Знаю: сохранять спокойствие.
— А главное, никаких…
В зале по соседству началось всеобщее смятение. Оркестр прекратил играть, послышались звуки корнетов и фырканье лошадей в саду.
— Они уже здесь, — сказал Леппринсе. — Присоединимся к гостям, а потом продолжим наш разговор.
— Послушай, — остановил адвокат Леппринсе, когда тот уже достиг двери.
— Что?
— Так ли тебе необходимо, чтобы Макс повсюду ходил за тобой по пятам?
Леппринсе улыбнулся, распахнул двери библиотеки и направился к гостям. Камердинер потребовал внимания, дождался полной тишины и громогласно и торжественно возвестил:
— Его величество король!
Мы поужинали в столовой при отеле, а потом прошлись по залам. В одном из них оркестр играл вальс, но поскольку отдыхающие приехали на курорт лечиться, а не развлекаться, танцующих пар было очень мало и танцевали они плохо. В другом — у горящего камина беседовали чопорные дамы, увенчанные немыслимыми прическами и утопающие в многочисленных фалдах платьев. Третий зал был игорный. Когда мы вернулись в свои апартаменты, неловкость нашего положения стала еще очевиднее. Мы слонялись по нашей маленькой гостиной точно неприкаянные. Наконец, Мария Кораль прервала молчание самой обыденной фразой, вполне логичной в подобной ситуации:
— Я устала, пойду спать.
Начало было положено, и я с радостью готов был ее поддержать. Взяв из шкафа пижаму и халат, я направился в ванную комнату. Там я стал неторопливо переодеваться, давая возможность Марии Кораль сделать то же самое. Завершив приготовления, я закурил сигарету, надеясь, что она поможет мне привести в порядок мысли, однако голова моя оставалась такой же пустой, какой была все эти последние недели. В ванной было холодно. Ноги у меня закоченели, по спине поползли мурашки. Глупо было сидеть на краю ванны, прячась неизвестно от чего. Наконец я решился, невзирая ни на что, придать достойный ход событиям. Открыл дверь и прошел в спальню. Там было темно, но свет, падавший из ванной комнаты, позволил мне разглядеть очертания кровати. Я выключил его и впотьмах двинулся вперед. На ощупь обошел кровать, поскольку Мария Кораль лежала с того края, который находился ближе к ванной комнате, а перелезть через нее я не посмел. Она дышала ровно, глубоко, и я понял, что она спит. Решив, что так даже лучше, я скинул с себя халат, шлепанцы, проскользнул под одеяло, закрыл глаза и попытался уснуть. С величайшим трудом мне это удалось. Но прежде чем погрузиться в сон, я еще успел подумать о разных мелочах: завел ли я часы, заплатил ли Леппринсе вперед за отель, надо ли давать чаевые прислуге и о том, что не отнес грязное белье в прачечную перед отъездом. Не знаю, сколько времени я спал, но, вероятно, сон мой был недолгим и неглубоким, потому что пробуждение наступило внезапно, голова моя была ясной, а нервы напряжены. Я ощущал близость теплого тела, чувствовал прикосновение шелковой ночной рубашки. Во мне боролись два начала, но бог и дьявол, казалось, были изгнаны с поля сражения. Я знаю, в жизни есть такие минуты, когда все зависит от интуиции и решимости, и такой момент настал, но я растерялся. Где-то далеко дважды пробили часы. У меня было такое чувство, как у путника, заблудившегося в непроходимых дебрях леса, который, выбиваясь из сил, вдруг обнаруживает на склоне дня, что топчется на том же самом месте. Наконец все же сон одолел меня.
Вопреки ожиданиям я проснулся в хорошем настроении. Утро было радужным; солнечные лучи проникали сквозь щели штор, образуя круги на полу, точно крохотные сцены. Я вскочил с постели, прошел в ванную комнату, побрился и оделся, тщательно выбрав из своих туалетов наиболее подходящий для столь торжественного весеннего дня. И снова вернулся в спальню. Мария Кораль по-прежнему спала, странно задрав лицо кверху, натянув до самого подбородка одеяло, положив на него руки. Своей позой она напоминала мне собаку, которая, лежа кверху брюхом, ждет от хозяина ласки. Возможно, это и был тот самый момент? Я поколебался. А в подобных случаях, как известно, сомнения равносильны отступлению. Или поражению. Я распахнул шторы, и солнце залило своими лучами всю комнату, проникая в каждый уголок. Мария Кораль приоткрыла глаза и издала какой-то невнятный звук: то ли стон, то ли рычание, то ли фырканье.
— Вставай, соня! Посмотри, какой чудесный день! — воскликнул я.
— Кто тебя просил меня будить! — раздался ее недовольный голос.
— Я думал, ты рада будешь понаслаждаться солнышком.
— Напрасно. Скажи, чтобы мне принесли сюда завтрак, и задерни шторы.
— Шторы я задерну, а насчет завтрака говорить не буду. Я пойду в сад, если захочешь позавтракать вместе со мной, приходи, а если нет, дело твое.
Я задернул шторы, взял трость, шляпу и спустился в столовую. Стеклянные двери были распахнуты настежь, кое-кто уже завтракал, сидя за столиками на террасе. Несколько старичков предпочли остаться в помещении, оберегая себя от довольно свежего, кристально чистого воздуха. Прерывистый ветерок раскачивал деревца в саду.
— Сеньор желает позавтракать? — спросил у меня официант.
— Да, пожалуйста.
— Какао, кофе, чай?
— Кофе с молоком, если кофе хороший.
— Отличный, сеньор. Желаете поджаренные croissants[27], сеньор, или сдобные булочки?
— Всего понемножку.
— Завтрак подать только сеньору или сеньоре тоже?
— Только мне… Или нет, принесите то же самое сеньоре.
Пока я завтракал, появилась заспанная, недовольная Мария Кораль. Судя по всему, она намеревалась позавтракать вместе со мной. Я встал, подал ей стул, чтобы она могла сесть, сказал, что нам подадут на завтрак, и углубился в газету. Досада, которую я испытал этой ночью, вновь охватила меня; напряжение вот-вот должно было разрядиться, не суля мне ничего хорошего. Я решил ускорить события. Сразу же после завтрака я предложил Марии Кораль подняться в наши апартаменты «понежиться». Она пристально посмотрела на меня и ответила:
— Я знаю, к чему ты клонишь. Давай прогуляемся и поговорим.
Мы молча дошли до конца сада и сели на каменную скамью. Скамья была холодная, вокруг шелестела листва деревьев, щебетали птицы. Я никогда не забуду этой сцены. Мария Кораль объявила мне, что хочет выяснить наши отношения и поставить точки над «и». Она призналась, что вышла за меня замуж по расчету, не питая ко мне никаких чувств. Что совесть ее чиста, потому что и я не был жертвой обмана, так как вступил с ней в брак с выгодой для себя. Что наш союз можно было бы считать недостойным, не будь он оправдан тем, что в противном случае нас ждали испытания в тысячу раз страшнее.
— Люди сначала хорошо узнают друг друга, а потом женятся, — добавила она, — мы же с тобой вступили в брак, чтобы лучше узнать друг друга.
Она говорила, что наши отношения носят сугубо условный характер и нам следует сохранять благоразумие. Поспешное сближение может лишь осложнить наши отношения, породить ревность, которая даст нездоровую пищу сплетням и пересудам. К тому же она, как женщина достойная (при этом она скромно потупила глаза и слегка покраснела), не может опуститься до подобного распутства.
