Малькольм Брэдбери - Обменные курсы
– Нет, – отвечает Петворт.
– Он сказал, когда будешь снова устраивать прием, молчи, никогда больше так не говори. Ну вот, на следующий день он вернулся домой в приличном черном костюме и, наверное, звал меня, но я была в другом месте, с другим человеком. И я уже была писательницей. Я не могла жить в мире, где нельзя говорить, что думаешь. Конечно, если одни превращают реальность в тюрьму, то другие хотят из нее сбежать. Я записала свои слова, чепуху и не чепуху, слова, которые могла сказать и которые только училась произносить, слова, которые еще не были словами. Тогда я обрела определенный смысл бытия. Однако если ты думаешь, что это просто, ты ошибаешься, потому что слова печальны, как любовь. Моя жизнь – не лучше, но она – моя. Прости, милый, на самом деле это очень нудная история. Другие куда интереснее. Правда скучна.
– И что сталось с твоим мужем? – спрашивает Петворт.
– С тем, с аппаратчиком? О, в моей стране произошли политические перемены. Правильное стало неправильным. Те, кто был наверху, потеряли свои места. До тех пор мы имели некоторые привилегии. Мы построили хорошенькую дачку, в лесу, неподалеку отсюда. Однажды он отправился туда в приличном черном костюме и застрелился. Он был охотник, ему разрешалось иметь ружье. Для него так было лучше, чем суд и тюрьма. Эту историю мои недоброжелатели тоже мне вспоминают. Боюсь, для него я была не такой уж доброй волшебницей. Для тебя, надеюсь, буду гораздо лучше. Теперь ты видишь, почему я могу столько говорить про историю. Я знаю ее из первых рук.
– Правильно ли мы поступили? – Петворт смотрит на Катю Принцип, которая лежит рядом, в крохотной комнатушке, где слабый ветерок колышет тюлевые занавески и шелестит бумагой на столе, а за окном медленно гаснет день.
– Теперь ты думаешь, что совершил государственное преступление, – говорит она, – и жалеешь, что это произошло. Ну, не такой уж это и криминал, даже при Марксе. Во всяком случае, если ты правильно подкован идеологически. Разумеется, если ты считаешь свою позицию неправильной…
– Ну, – отвечает Петворт, глядя на их сплетенные тела, – меня она вполне устраивает.
– Еще бы! – смеется Принцип. – Может быть, ты хочешь ее улучшить? Ты видишь, что я могу тебя учить,
– Да, – говорит Петворт.
– Тогда я тебе помогу. Я же сказала, тебе еще много чего предстоит сделать в этой стране. Держи меня вот так, смотри на меня как на соратника по борьбе. Думай, что возводишь смелый и грандиозный проект. Чувствуй всем сердцем, что стремишься к глубинным законам человеческой общности. Знай, что вносишь вклад в дело мирового пролетариата.
Живые серые глаза смотрят в лицо Петворту; тело рядом с ним – основополагающая материя, наделенная живой формой движения, нежные руки скользят по его собственному материальному телу, очерчивая границы, уничтожая границы.
– Да, что-то с тобой происходит, – говорит Катя, нависая над ним волосами, глазами, телом.
– Ох, Катя… – Петворт смотрит в ее лицо, живое, подвижное, в открытые глаза, тянется к материальному телу, желая ощутить его архитектуру, костный порядок под мягкой плотью. – Катя…
– Ой, Петвит, ты помнишь мое имя? – говорит Принцип. – Раньше ты меня им не называл. Так я для тебя личность? Что ж, я и есть Катя или вроде того, но главное, не личность, а дело. Возьми меня в себя, может быть, у тебя получится лучше, если я буду сверху?
Тело возвышается над ним, силуэт на светлом фоне.
– Петвит, сейчас я тебя колдую, – говорит Принцип. – Я возьму тебя с собой в чудное путешествие, я – твой гид.
– О, – говорит Петворт, – о боже.
– Петвит, пожалуйста, не надо бога, – говорит Принцип, раскачиваясь над его лицом. – Разве ты не знаешь, что наша задача исключительно мирская? Попытайся соотнести свое субъективное с объективным, свой двух – с историей. Так ты избавишься от ошибок. Да, я твой гид, мы совершим вместе наше особенное путешествие. Помнишь Дурака, ты понимаешь, как он попал в башню, может быть, он сделал то же, что ты, может быть, он нашел волшебницу, она и была королевна. Да, я – твоя королевна, я колдую, я веду тебя туда, куда ты не можешь попасть, думай о слове, которого ты не знаешь, я – это слово, постарайся его понять, ну как, получается?
Над ним кожа, ее протяженные поверхности, вогнутые здесь, выпуклые там, выступ грудей, втянутость пупка, ощущение сложной податливой ложбины.
– Да, да, ты приближаешься, есть место, ты попадаешь туда, я веду тебя туда, ты идешь со мной, и я с тобой, мы вместе. У тебя нет печальной жены, есть только я, никого больше, все тела – мои тела, ты чувствуешь, это происходит, я чувствую, и ты, я знаю, что ты – тоже, да, да.
Свет и тьма, извне и снаружи, остановка, взрыв, свет сменяет тьму, комната с книгами, где колышутся занавески.
– Ну разве это не лучшая моя история? – говорит Принцип. – Разве я не хорошо тебя заколдовала?
– Так было лучше, – отвечает Петворт.
– Конечно, – говорит Принцип. – Только одно неправильно.
– Что?
– Посмотри на себя! На тебя некуда приколоть медаль! Петвит, как ты думаешь, мы отыскали наше место?
Петворт приподнимается; с долгой, тягостной, нудной металлической нотой на столе под занавесками начинает звонить телефон.
– О нет! – восклицает Принцип. – Кто это может быть? Быстрее, иди и оденься. Погоди, который час?
– Час? – переспрашивает Петворт.
– У тебя на часах.
Петворт с бьющимся сердцем бежит в ванную.
– Четверть шестого! – кричит он.
В зеленом, всё еще запотевшем зеркале отражается голый Петворт, трубы рычат и воют, батиковое платье Кати Принцип болтается на крючке за дверью. Он торопливо натягивает одежду и слышит через тонкую стену быстрый прерывистый разговор на языке, которого не понимает. Телефон и время – от мира сего; что-то в мире силится всплыть из памяти, свербит, беспокоит. За стеной кладут трубку; Принцип, голая, большая, расстроенная, стоит в дверях ванной.
– Ой, Петвит, скорее, тебе надо уйти, – говорит она. – Сейчас сюда придет один человек, я не могу ему помешать. Пожалуйста, найди мое платье.
– Вот. – Петворт протягивает платье, видит, как суетливое движение искажает, уродует ее тело, как оно исчезает под одеждой.
– Ой, почему у нас нет времени? – говорит она. – А теперь ты уходишь, и, может быть, я больше тебя не увижу.
– Мы обязательно увидимся, – отвечает Петворт. – Я вернусь в Слаку через десять дней.
– Десять дней – это долго. Мало ли что произойдет по дороге, может, ты и не захочешь меня видеть. А сегодня ты был плохим гостем, за тобой станут следить, всё будет непросто. О, я знаю, тебе найдут кучу дел, изменят программу. Или пригласят меня поехать за город. Внезапно им понадобится моя новая книга, пожалуйста, езжай на писательскую дачу, всё организовано. Легко сделать, чтобы люди не встретились, мы это умеем. Погоди, твои волосы, вот, возьми расческу, не выходи лохматый. Смотри, ты у меня в зеркале, я бы хотела оставить тебя в нем навсегда. Я люблю тебя, Петвит, не знаю почему, и не успеваю это сказать.
– И я тебя, – говорит Петворт.
– Быстрее, помоги мне сложить кровать. – Она снова тянет его в комнатку. – Ой, Петвит, ты правда хочешь увидеть меня еще? Даже если это будет так трудно и так глупо?
– Да, – отвечает Петворт, пока кровать снова превращается в диван.
– Что ж, ты принял хорошее решение, глупое и потому правильное. Так как мы это устроим? Ладно, смотри, я записываю тебе телефон. Не здесь, в другой квартире. Позвонишь, не говори, подожди, пока я отвечу. Если подойдет кто-то другой, не отвечай, повесь трубку, выжди некоторое время и перезвони. Если я отвечу, говори так, будто у нас какое-то пустяковое дело. Не звони по этому номеру больше двух раз, телефоны прослушиваются, тобой могут заинтересоваться. Всё понял?
– Да, понял. А если я до тебя не дозвонюсь, есть другой способ? Можно прийти сюда?
– Нет, никогда не приходи сюда, понимаешь? Это кофейня, помни. О, я надеюсь, ты вернешься, надеюсь, ты отыщешь меня, знаю, что так, ведь я не дорассказала историю Дурака. Ой, Петвит, какой ты серьезный и грустный! Ты всегда такой?
– Нет, – отвечает Петворт.
– Значит, только в свободное время. Всё будет хорошо. -Да.
– Ой, Петвит, – говорит Принцип, прижимаясь к нему. – Да, я вставила тебя в мою историю. И подарила тебе камешек, ты его надел? А еще я дам цветок из горшка, не для тебя, а для твоей экскурсоводки. И монетку, чтобы заплатить за лифт, ты знаешь, каким пользоваться. Я не могу тебя проводить, но Вангьлуку найти легко. Доходишь вон туда до конца, потом три квартала направо, и перед тобой гостиница «Слака». А когда поедешь в лес, думай, что я с тобой, неподалеку.
– Обязательно.
– Теперь быстрее. – Принцип распахивает дверь на площадку. – Будь всегда осторожным, милый. Лифт здесь, заходи, я на тебя смотрю.
