Пэт Конрой - Обрученные с Югом
— Хорошо, ты получишь завтра одну строку. Ты доволен, Лео? Будь благоразумен.
— Мне нужна половина колонки.
— Ты напрасно тратишь время. Свое и мое, — усмехается Херб.
— Пока, Херб. Вот телефон, по которому меня можно найти. — Я протягиваю ему листок бумаги.
— Ты играешь со мной. Ты, поросенок, играешь со мной, — говорит Херб с некоторым даже восхищением в голосе. — Вот что я скажу, Лео: хорошо, будет тебе половина колонки. Но уж и ты не подведи, а то окажешься шлимазл! Компренде?
— Я говорю на разных языках, включая идиш и итальянский.
— Ну валяй. Что ты припас в рукаве?
— Тревор По — родной брат голливудской звезды Шебы По. Это она организовала поиски. Она приезжала в Чарлстон специально, чтобы попросить нас о помощи.
— Ах ты сукин сын!
— Как-никак учился у мастера. А он всегда учил меня оставлять карту-другую про запас. Показывать сначала шляпу, а не кролика.
— Как ты докажешь, что говоришь правду? — спрашивает Херб.
— Есть два способа. Во-первых, я могу дать тебе честное слово.
— Это не лучший способ, Южный Человек! Зачем мне твое слово? Что еще?
Я вынимаю пышный кустик сельдерея из «Кровавой Мэри» и откусываю верхний лист. По этому сигналу в дальнем конце бара женщина, скромно одетая в черный кожаный пиджак и шелковые брюки, снимает темные очки. Встает из-за столика и развязывает шарфик от Армани. Сбрасывает пиджак, открыв серебристую блузку, прозрачную, как полиэтиленовый пакет. Встряхивает головой — и каскад золотых локонов рассыпается по ее плечам. Идет она, впрочем, весьма деловитой походкой, без сладострастия, которым щедро наделяет каждого своего персонажа. И все же весь ресторан загипнотизирован фантастическим превращением неприметной незнакомки. От столика к столику перелетают слова «Шеба По», «Шеба По», пока она идет через зал, не отводя зеленых глаз от оценивающего взора Херба Каена.
— Ты получишь свое, Лео, — говорит Херб. — Разыграл свою партию блестяще, ах ты шельмец.
— Позволь познакомить тебя с легендарной Шебой По, Херб. Шеба, это не менее легендарный Херб Каен.
— Тебе пора идти, Лео, — говорит Шеба. — Увидимся за обедом. — Выдержав идеальную паузу, она добавляет: — Пока, шельмец! — И обращается к Хербу: — У меня пропал брат, мистер Каен. Мне нужна ваша помощь.
Я беру такси и еду на старую квартиру Тревора — Юнион-стрит, 1038, это на Русском холме. Почти все его чарлстонские друзья не раз останавливались в удобной и красивой комнате для гостей, окно которой выходит на вечно спешащую, деловую Юнион-стрит. Тревор использовал свой необыкновенный талант дружить и всегда делил квартиру с человеком, способным поладить с его чарлстонскими поклонниками. Мы же платили ему тем, что угощали дорогими деликатесами в модных заведениях, которые с поразительной частотой открываются в этом городе, где жизнь не замирает с закатом солнца. Первым делом Тревор всех нас вывел в Кастро, чтобы познакомить с сообществом геев. Он испытывал неимоверную гордость, играя роль посланника Юга в этом гомосексуальном полусвете. За эти годы он познакомил меня со множеством геев из южных штатов — из Виргинии, с Полосы приливов,[74] из Арканзаса, с Озарка,[75] и мне уже казалось, что я могу классифицировать их акценты по количеству каши во рту. Хотя мы, школьные друзья, прекрасно знаем, что Тревор прожил в Чарлстоне всего год перед тем, как слинял в Кастро с его несказанными удовольствиями, но вынуждены признать, что за это время Тревор усвоил самый настоящий чарлстонский акцент, какой только может быть. Способность к подражанию сослужила ему хорошую службу.
Помню, как однажды летом он болтал с веселой компанией геев из Чикаго.
— Южане — самые очаровательные ребята нашего племени геев. Самые лучшие собеседники, изобретательные повара, знают толк в выпивке, в конце концов. Да и в постели не найти таких выдумщиков на грани криминала. Любая вечеринка в этом городе будет пресной, если на нее не пригласить хотя бы одного такого парня из числа потомков старых добрых конфедератов.[76] Активисты нашего гей-сообщества нещадно меня ругают за то, что я вожу дружбу со школьными друзьями-натуралами. Но школьные друзья приносят мне новости из того закоснелого, несексуального мира, где даже миссионерская позиция считается проявлением сексуальной революции. Они напоминают мне, что жизнь — это шведский стол, а не коробка с сухим печеньем. К тому же они мои друзья по песочнице. В переносном смысле, конечно. Вы ведь никогда не отречетесь от славных мальчишек и девчонок, с которыми вместе играли в песочнице, и никогда их не забудете. Даже чикагские обыватели, с такими, как у вас, душами, выстуженными ветрами с озера Мичиган, в состоянии понять, что дружба, которая берет начало в песочнице, нерушима. Или у вас, обитателей Среднего Запада, нерушимая дружба завязывается не в песочнице, а в сугробах?
Произнеся этот монолог, Тревор подмигнул мне с трогательной симпатией, и я подмигнул ему в ответ, хоть и был закован в бесцветную броню скучной нормальности. Никакая броня не мешала мне радоваться тому, что Тревор говорит, думает или выдумывает. Рядом с ним и я, и мои друзья всегда чувствовали: благодаря близости его романтической, в высшей степени эротизированной натуры мы живем более полной, насыщенной жизнью. У Фрейзер возникало впечатление, будто перед ней разыгрывается какой-то бродвейский спектакль, а у Молли — будто она играет в нем главную роль. Тревор помогал Найлзу преодолевать чрезмерную недоверчивость, Бетти — чрезмерный практицизм, Чэду — дух соперничества, а мне — сентиментальность. Только Айк поглядывал на блистательные представления Тревора искоса, а его акцент коробил чувствительную душу Айка.
— Брось ты этот акцент, Тревор. Ты же не чарлстонец. Ты вообще не на Юге родился. А когда ты говоришь, тебя можно принять в лучшем случае за третьесортного слугу-негра.
— Знаешь ли ты, шут гороховый, что мой акцент напоминает звон канделябров восемнадцатого века, — парировал Тревор. — Мне об этом сказали три леди. Одну звали Равенель, другую Мидлтон, а третью — Приоло.
Такси привозит меня на Юнион-стрит, 1038. Понятия не имею, увижу ли я когда-нибудь снова Тревора По. Мне предстоит переступить порог его чудесного дома, о котором я так часто вспоминал. Автомобили либо мчатся во весь опор, либо двигаются рывками: неуверенные водители, не ожидавшие, что Юнион-стрит так круто спускается к Норт-Бич, то и дело жмут на тормоза. Я подхожу к двери, звоню в звонок, без особых надежд, но на всякий случай наклеиваю на лицо нашу фирменную южную улыбку. Шеба не раз писала женщине, которая живет сейчас в этой квартире, и не получила ответа. Не ответила жилица и на телефонные послания секретаря Шебы. Зовут жилицу Анна Коул, она молодой адвокат из Дулута, штат Миннесота.
— Анна Коул! — кричу я в одно из эркерных окон гостиной. — Я друг Тревора По из Южной Каролины, мне нужно поговорить с вами. Не угодно ли вам будет открыть дверь?
Испуганная особа довольно вульгарного вида резко распахивает дверь — насколько позволяет цепочка — и впивается в меня взглядом.
— Какого хрена вам надо? — спрашивает Анна Коул. — Почему вы преследуете меня?
— Мэм, — говорю я, — я вижу вас в первый раз. Мы никогда раньше не встречались. Я никак не мог преследовать вас Мой старый друг Тревор По жил в этой квартире. Я с компанией друзей приехал, чтобы разыскать его.
— Я подумала, что вы тот самый извращенец, который приставал ко мне на прошлой неделе. — Она смотрит на меня диким, подозрительным взором. — А это что еще за дерьмо: «мэм», понимаешь ли!
— Я южанин, — объясняю я. — У нас это обращение в крови. Простите, если обидел вас.
— Лично я думаю, что Юг — самое жуткое место в стране.
— Не могу согласиться с вашей точкой зрения. Правда, я никогда не бывал в Миннесоте. — Этим замечанием я снова бужу ее подозрительность.
— Откуда вы знаете, что я из Миннесоты?
— Мы интересуемся птичкой из Миннесоты, которая выгнала нашего друга из гнездышка.
— Учтите, Джордж Уоллес,[77] или как вас там, я дошла до ручки. Этот парень меня достал. Я позвонила в полицию, но копы не могут ничего предпринять, пока меня не изнасилуют, не разрежут на куски и не утопят в заливе. И я не выгоняла вашего друга из этой чертовой квартиры. Я-то здесь при чем? Я ни в чем не виновата.
— Вы правы, Гаррисон Кейлор.[78] Вы ни в чем не виноваты.
— Вы приклеиваете мне ярлык. По-моему, совершенно дурацкий.
— Мы, Джорджи Уоллесы, всегда приклеиваем ярлыки уроженцам Дулута, которые приклеивают ярлыки нам.
— Я ничего не имела в виду. Извините. А теперь, пожалуйста, убирайтесь отсюда.
— Мне нужно найти друга, — упорствую я. — Я всего лишь задам вам, Анна Коул, несколько вопросов.
