Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу
Тем временем из-за металлических ларьков стали выглядывать бомжи из сквера. Судя по всему, намерения у них были не самые дружелюбные.
— Наверное, тот, кто напал, чего-то испугался, — предположила Лёка Ж., не замечая угрозы.
— Я не знаю, чего испугался тот, кто напал на Джованни, а вот эти, — я кивнул на выползающих к нам бомжей, — по-моему, ничего не боятся.
— Ой, мамочки! Уходите! — закричала Лёка Ж. и, широко раскинув руки, прикрыла меня с дипломатом. — Это наш кейс!
Неожиданно бомжи бросились врассыпную.
— Oh, russi! — услышали мы знакомый голос и оглянулись.
На проезжей части стоял карабинер Антонио.
— Ciao, Leocadia! — весело поприветствовал он Лёку Ж., подойдя ближе, и посмотрел на меня. — Ciao…
— Всеволод, — напомнил я.
— Si, Vsevlad, — улыбнулся Антонио.
Лёка Ж. разрешила карабинеру называть ее просто «Лиока».
Антонио засмеялся, сказал, что друзья кличут его don Ciccio, и объяснил: «чиччо» это то же, что «дарлинг», у итальянцев так обращаются к друзьям, родственникам и возлюбленным.
— Дон Чиччо? — переспросила Лёка Ж. — Как полицейского из романа Гадды «Пренеприятнейшее происшествие на улице Мерулана»?
Антонио сильно удивился такому совпадению, ведь «Пренеприятнейшее происшествие…» это его любимый роман!
— О, май гад! — воскликнула Лёка Ж.
Антонио глянул на металлические ларьки, за которыми скрылись нападавшие на нас бомжи и поинтересовался, какие у нас проблемы.
— Ноу проблем, — быстро ответила Лёка Ж. — Нам негде жить — донт лив. Падроне требует сто евро — хандрид евро! — за разбитый унитаз, а мы его не разбивали. Туморрoy мы уже улетаем из Рима, и до сих пор не были в Колизее. Ауэр френд Джованни не отвечает на телефонные звонки, машину бросил, вот его кровь — блад, понимаешь?! А мне надо отдать ему кейс…
Антонио выслушал спитч с большим вниманием — что неудивительно, учитывая такое количество неузнаваемых слов. Затем он посмотрел на дипломат в моей руке, на машину, на кровь под дверцей и сказал, рубанув себя торцом ладони по затылку, что нашего друга Джованни стукнули «он зэ хэд», то есть по башке, и увезли «ту зэ хоспитал».
Лёка Ж. вскрикнула и с ужасом прижала ладонь ко рту. «Донт уорри!» — успокоил Антонио, объяснил, что Джованни отделался легкими царапинами, и неожиданно предложил: «Ай кэн шоу ю il Colosseo. Ду ю уонт?»
— Оф кос! — радостно ответила Лёка Ж.
— Prego! — Антонио широким жестом пригласил ее к карабинерскому фиату, глянул на меня и добавил: — Энд ю — prego!
Едва мы подошли к машине, в которой сидел напарник Антонио, как услышали истошный крик: «Alt!» Это был Джованни. Он несся к нам через площадь от машины, из которой выглядывал Паоло. Из-под сетки на голове Джованни выбились бинты. Он что, сбежал из госпиталя?
Лёка Ж. выхватила у меня кейс и подняла его над головой, радостно показывая Джованни. Тот замер как вкопанный посреди площади. Лёка Ж. ринулась к нему. Подбежала, протянула дипломат, но Джованни даже не шелохнулся. Лёка Ж. что-то долго объясняла, кивая в мою сторону. Наконец Джованни взял у нее кейс и тоже долго о чем-то говорил. Лёка Ж. слушала молча, лишь отрицательно качала головой и показывала на меня с карабинерами. Джованни поцеловал ее в губы и пошел к своей тачке. На полпути он обернулся, вытащил из кармана какие-то бумажки, вернулся к Лёке Ж. и протянул ей. Она не взяла, тогда Джованни открыл ее сумочку и положил свои бумажки внутрь. Лёка Ж. чмокнула его в щеку и вернулась к нам.
— Сорри, — сказала она. — Май фрэнд из крейзи. Мы с Лёкой Ж. устроились на заднем сиденье черного фиата. Антонио представил своего напарника, Джулиано, и распорядился: «Avanti!»
По пути Лёка Ж. шепотом рассказала мне о своей беседе с Джованни. Оказалось, сначала он решил, что ее повязали. Какая наивность! Лёка Ж. сама кого хочешь повяжет. А потом, когда он увидел кейс в ее руках, то испугался, что Лёка Ж. его сдала. Но затем задумался, откуда у нее, собственно, дипломат.
Лёка Ж. рассказала ему про Пьетро, про то, как мы нашли кейс и как она его открыла. Выслушав, Джованни сказал, что ему сам Бог послал Лёку Ж. Потому что эти деньги он должен отдать продавцу. Он привез сюда товар, получил наличные, но кто-то на него напал сзади — какие-то хулиганы. Джованни свалился, выронил кейс под машину. Но хулиганы не успели его достать, потому что тут появились карабинеры и спугнули их. А Джованни отключился, и его отвезли в госпиталь. Следом, как я теперь понимаю, появился наблюдавший за сценой Пьетро и взял кейс.
— Джованни пообещал мне, что это последняя сделка — больше он таким заниматься не будет, — сообщила Лёка Ж. — Он очень просил, чтобы мы с тобой поехали к нему, особенно после того, как узнал, что именно ты хотел вернуть ему деньги. Но я сказала, — Лёка Ж. повысила голос, — что Антонио уже пригласил нас в Колизей.
Антонио обернулся и подмигнул. Лёка Ж. кокетливо улыбнулась.
— Что тебе дал Джованни? — поинтересовался я как бы между прочим.
— Так, ничего особенного… — ответила Лёка Ж. — Деньги. Не мог же он оставить меня без подарка. Я ему говорила, что хочу новый «Клиник холидей». С собой у него парфюма не было — он ведь не знал, что встретит меня здесь. Вот он и оставил денег на карманные расходы. А еще я сказала ему про 100 евро, которые мы должны заплатить в гостинице…
Антонио снова обернулся и кивнул на собор за окном:
— Зис из Санта-Мария-Маджоре.
— О, ай си! Белиссимо! — откликнулась Лёка Ж. и напела: — Санта-Мария-Маджоре, Санта-Мария-Маджоре…
Антонио растерянно улыбнулся и отвернулся.
— Лёка, ты бы лучше не пела, — посоветовал я. Она оскорбленно хмыкнула.
Через несколько минут мы подъехали к Колизею, в который хотели попасть с первой своей ночи в Риме. Лёка Ж. вышла из машины и с чувством прочитала:
— О, символ Рима!
Слава и величие!
Колени преклоню
Пред тенью прошлого,
Какою до Луны
Растешь ты и поныне!
Я посмотрел на зияющие мрачными арками развалины и сказал Лёке Ж.:
— Жаль, что мумия не работает во вторую смену — могли бы ей денег дать, теперь они у нас есть.
— Я уже дала, — ответила Лёка Ж.
— Когда? — удивился я.
— Да сегодня… то есть уже вчера… утром, когда Джованни отвозил меня в твою гостиницу. Мы заехали по пути, я вручила этому Рамзесу десять евро. Он долго меня благодарил, потом пообещал, что я встречусь с папой римским и все у меня будет хорошо. Так и вышло.
Лёка Ж. как ни в чем не бывало повернулась к Антонио и спросила, когда же мы пойдем в Колизей.
— Andiamo! — ответил Антонио и повел нас к символу Вечного города, попутно объясняя на ломаном английском, что раньше здесь стоял Золотой дворец Нерона. Тирана Нерона никто не любил, после его смерти Веспасианус разрушил Золотой дворец и построил на его месте il Colosseo.
Мы подошли к металлической решетке, перекрывающей одну из многочисленных нижних арок, и Антонио громко постучал своим жезлом по трубе. Через минуту перед нами появился охранник, пухлый мужичок в униформе, которая была ему явно велика и топорщилась во все стороны. Он оказался старым приятелем Антонио по имени Серджио.
Они весело поприветствовали друг друга, Антонио представил нас как своих русских друзей, объяснил, что завтра мы улетаем из Рима, а так и не сходили в Колизей, и Серджио, почесав затылок, открыл нам дверцу в решетке. Вот так просто.
Мы ступили под своды Колизея.
— Грандиозо! — изумилась Лёка Ж.
— Anfiteatro Flavio… — начал Антонио рассказ об Амфитеатре Флавиев, самом крупном стадионе античности.
Его начали строить при императоре Тите Флавии Веспасиане, продолжали при его сыне, Тите, а закончили при императоре Домициане. Двадцать тысяч рабочих целое десятилетие возводили рассчитанный на 50 тысяч зрителей амфитеатр, периметр которого превышает полкилометра, а высота стен составляет около 50 метров. Если бы Мадонна Чикконе родилась на две тысячи лет пораньше, она бы оценила эту концертную площадку, пошутил Антонио.
На облицовку стен потребовалось 100 000 кубометров травертина, на скобы, скрепляющие стенные блоки, — 300 тонн железа. Зрительские трибуны были покрыты мрамором, в арках стояло множество статуй, а перед входом в амфитеатр возвышался колосс Нерона высотой в 35 метров, выполненный скульптором Зенодотом. Веспасиан приказал отпилить голову Нерона и поставить вместо нее голову бога Солнца.
— Иль соле эзисте пэр тутти, — вставила Лёка Ж. свою любимую реплику.
Антонио захохотал и повел нас внутрь, по пути объясняя, как в Колизей проникали античные зрители. В амфитеатре было четверо главных ворот. Двое из них предназначались для артистов и зверей, двое других — для императора. Зачем одному императору сразу двое ворот, Антонио не знал. Лёка Ж. предположила, что император имел много родственников и слуг, через одни ворота все они проходили слишком долго, вот им и сделали вторые.
