Василь Ткачев - Дом коммуны
Шепелева больше удивило в этой хате, что не обносят чаркой и священника. Все поднимают чарку, и священник Евдоким — тоже. Все выпивают, и он выпивает.
— Свой мужик! — шепнул учителю участковый.
— Да уж вижу, вижу...
Выпили. А чем закусывает его величество? Священник же несколько раз потыкал рукой жареного поросенка и объявил:
— Перевожу порося в карася...
И подцепил вилкой кусочек молоденького аппетитного мяса.
Егорович обещал забрать Настю к себе в самое короткое время, а работать, сказал, будет она в Боровиках. Ничего, поездит. Здесь недалеко. Или на мотоцикле, или вот, если пожелает, пусть получает нужные документы и берет «Москвич». А что он с одной фарой, то это еще лучше — будет засветло возвращаться домой. А он, Егорович, не устанет ждать ее. Потому как любит.
— Я забрал бы Настю в Хутор, но соседей обижать не стану, — важно и гордо оповестил Егорович. — Пусть один ветврач остается вам. Я так решил. Ну, а сейчас мой сват Иван Валентинович покажет фокусы. На прощание.
Услышав про фокусы, учитель неодобрительно взглянул на Егоровича:
— Мне послышалось?
Участковый сказал, что и сам бы с удовольствием посмотрел фокусы и на всякий случай пробежал пальцами по пуговицам, а потом протянул учителю яйцо, которое взял с тарелки:
— Пожалуйста, Валентинович! Сделай из него два или три...
Однако учитель, к удивлению всех, напомнил, что уже поздно, а завтра у него первый урок. Пора и домой возвращаться. Только это предложение не одобрили. И учитель сотворил все же фокус — ушел спать, оставив шумную компанию за столом. Участковый руководил застольем, был разговорчив и, уставший за день, Шепелев слышал, как Боровой рассказывал, что сегодня утром раскрыл в Хуторе очень серьезное преступление, за что его, — он уверен, — наградят, самое малое, медалью… А потом долго рыдала-голосила гармонь, доносилось топанье ног, и Шепелеву казалось, что кто-то копошится под диваном, на котором он лежал.
Под утро учителя растолкали, и вся компания возвратилась в деревню в полном составе, даже жениха прихватили.
Начинался новый день.
11
Отоспавшись, участковый Боровой занялся своим делом: провел допрос Кондратьки и Володьки, они под неоспоримыми доказательствами признались, что совершили хулиганский поступок, и попросили прощения, потому что не собирались подсыпать перцу директору школы Саксонову, а хотели проучить фокусника. За что — тот знает.
— Не место фокусам в нашей жизни! — сказал Кондратька.
— А я говорю: место! — не согласился с ним участковый. — А пока я командую тут парадом, то все будет так, как и положено. Понятно, шельмецы?
Кондратька и Володька показали всем своим видом, что понятно. Участковый долго еще журил местный криминал, переминался с ноги на ногу, потому что не мог решить, хотя и считал себя профессионалом, что с ними делать. В район отвезти? Себе во вред: и дураку понятно, замечание сделают, как так, скажут, запустил ты на своем участке, уважаемый, дела, что уже директора школы — подумать только! — толкут кулаками. Да и дело заведут. А кто коров кормить будет? Запрячут в тюрягу мужиков, что тогда? Нет, это не выход. А коль не заводить то дело, то зачем в район их, голубчиков, везти? Но тогда надо все равно наказать как-то своей властью. А какова она, власть, у Борового, что он может?
Рассуждая обо всем этом, он сам того не заметил, как родилась у него идея арестовать Кондратьку и Володьку и посадить в погреб. Он так и сделал. Однако поднял крик все тот же заведующий фермой Полозков, поскольку некому было работать вместо них, и участковый протянул ему ключ:
— Выпускай, если так сильно надо. Но сначала неплохо было бы поинтересоваться у директора, согласен ли он?
— Простил, простил Павлович! — часто и торжественно затряс головой Полозков. — Сам ходил к нему. На поруки возьмем хлопцев. Больше не будут!
В тот же день участковый поставил точку в еще одном криминальном деле, и поэтому настроение у него было превосходное: порядок прежде всего, и пусть знают, кто стоит на страже его.
Вот так!
12
Учитель Шепелев на первом же уроке вспомнил, что его вчера просили в сватах показать фокусы, но тогда не было у него настроения, а настроение это появилось только сегодня. И поэтому день он начал с фокусов... Переступив порог класса, приказал всем ученикам смотреть только на него и смотреть необычайно внимательно, сосредоточенно. Ученики послушались и сосредоточили свои взгляды на его лице. Тут же учитель попросил дневники у трех учеников и поставил им «двойки».
— Вы не выполнили домашнее задание. Я не ошибся?
Те сознались: да, не выполнили. Более того, все они охотно объяснили, почему не подготовились к занятиям. Первый болел, второй ездил в лес по дрова с отцом, а третий вообще забыл, что надо было учить стихотворение на память.
— Вот это фокусник так фокусник! — восторгался на перемене один из той тройки, Сашка Боровой. — А я не верил!
Поскольку Сашка Боровой был сыном участкового, то Боровой-старший, изучив сынов дневник, нахмурился и, чувствуя себя оскорбленным, собрался нанести визит Шепелеву.
— Как же так? Мы же с ним, можно сказать, подружились и в сватах были, а он, сынок, «двойку» тебе влепил! Такие фокусы у меня не проходят!
И участковый поспешил к фокуснику.
Фокусы, похоже, в Хуторе будут продолжаться...
2001 г.
ИГРА
1
Почти одновремнно из пункта «А» (Чернигов) в пункт «Б» (Гомель) навстречу выехали два человека: доцент факультета славянских языков Черниговского университета имени Т. Г. Шевченко Василь Буденовский и доцент кафедры белорусской литературы Гомельского университета имени Ф. Скорины Виктор Ярось. Оба были в строгих костюмах, при галстуках и оба являлись признанными поэтами, членами творческих союзов своих независимых с недавнего времени государств. Василь Буденовский ехал в гости к Виктору Яросю, а Виктор Ярось — к Василю Буденовскому. Славяне дружили. И давно. Поэтому о поездке друг к другу даже не договаривались, они поступали так и прежде, собрались... и поехали. «Пусть Василю будет сюрприз!», «Пусть Виктору будет сюрприз!» Часто они без уведомления ездили друг к другу в гости, и никаких накладок не было: всегда встречались, как и подобает, на должном уровне. Пожатие рук, объятия, а из крепких напитков не брали в рот ни капли. Плюньте тому в глаза, кто говорит, что поэты пьют чрезмерно, не зная предела, как верблюды перед жарой — впрок. Эти не пили. Ни капли. Многим, видимо, и в самом деле интересно — а для чего же они тогда собираются, ездят в гости друг у другу? Разве им больше нечем заняться? А они ездят, так как им, вероятно, уж очень интересно вместе, и не считают себя чудаками.
2
Василь Буденовский билет на автобус купил заранее, потому что знал: в субботу много торгашей с сумками стараются попасть в Гомель, автобус же, как известно, не резиновый. Желающих поехать к белорусам на базар очень много и на это раз. Что везут братья-украинцы братьям-белорусам? Конечно же: сало, подсолнечное масло, марочное и дешевое вино, маргарин, сливочное масло, а также носки, чулки, белье... Всего понемногу. А выгода, наверное же, какая-то есть, если не втиснуться из-за них в тот автобус, таким вот скромным и — не его беда! — известным людям, как поэт и преподаватель Василь Буденовский. В Гомеле, кстати, есть проспект Кравчука — дорога от железнодорожного (а рядом и авто) вокзала до центрального городского базара: когда-то по обе стороны ее стояли торгаши из Украины и предлагали различный товар. Переименовать проспект по случаю смены президентов не успели — уже когда был избран Кучма, торговать там запретили, и друзья-соседи облепили, где только можно было, городской базар, а наиболее пронырливые втерлись в середину. А проспект Кравчука существует и сегодня — в памяти хотя, но все же...
Прежде чем занять свое законное место в автобусе, Василь Буденовский согласился выручить парня в кепке и с дыркой между зубами, взял у того четыре бутылки вина. Тех бутылок поэт не видел, они были в целлофановом пакете, к тому же еще и завернуты в газету, на которой он успел заметить свою фамилию, и догадался, что это последний номер областной «молодежки», где напечатали подборку его стихов. Парень в кепке и с дыркой между зубами такие же свертки передал еще двум человекам, и всех сердечно благодарил, ведь иначе, говорил, таможня не пропустит, а это его хлеб. Не вино, конечно же, а челночная торговля, и ему пошли навстречу. Василь Буденовский не слишком разбирался во всем этом, но людям помогать любил, хотя иногда ему это дорого стоило. И зарекался же не делать больше такого, однако забывал об этом почему-то сразу, стоило обратиться к нему снова кому-либо: «Вы, уважаемый, не могли бы мне?..»
