Борис Васильев - Глухомань. Отрицание отрицания
— Эта коловратная Ирочка о чем-нибудь расспрашивала?
— Нет, не очень. Она рассказывала о спортлагере, а Светка сказала ей, что знает, чью кашу они там едят…
Абзац. Со звоном. Аж оборвалось у меня все внутри…
3
Перечитал, что записал после разговора с Танечкой, и остался недоволен собой. Когда на Кубе после всех моих рассказов об африканском сафари кубинцы подарили мне роскошную толстую тетрадку, я дал себе зарок, что буду записывать в нее только веселые истории. Но веселое таяло, как мороженое в экваториальной жаре, и в результате получилось то, что получилось. Нет, не скажу, что все уж так третьестепенно для читателя, в котором вдруг взыграло любопытство узнать кое-что о нашем времени, но все же вчерашняя запись показалась мне маловразумительной и, главное, малоинтересной.
Ну, в самом деле, влюбился парень в девушку, которая испытывает восторг в строю и любит амулеты с коловратом. Ну, и господь с нею, сердцу не прикажешь…
Только перед обеденным перерывом мне позвонил Маркелов.
— Пообедаем вместе? Только не там, где любит закусывать сосисками Юрий Денисович.
Встретились не там. Сели за столик, Маркелов что-то заказал, а когда официант удалился, сказал приглушенно:
— Вчера, если помнишь, кому-то пришла в голову идея собрать деньжат для Полины.
Идея пришла Танечке. Но я только кивнул в ожидании продолжения.
— А сегодня Полина приехала в Глухомань и прибежала ко мне. Несколько, я бы сказал, взволнованная. Ну, вчера она разбирала деньги, которые мы почему-то складывали в старую шапку…
— Подобная взаимопомощь исстари называется «шапка по кругу», — пояснил я.
— Да не в названии дело, — с досадой сказал Маркелов. — Дело в том, что в той шапке оказалось три сотни долларов сотенными купюрами. Полина никогда их в руках не держала, чисто по-советски перепугалась и примчалась ко мне, чтобы узнать, что с ними делать. Я вспомнил о том клочке, что тебе Сомов вручил… Ну, с номерами… И купил у нее эти сотенные по максимальной таксе. Вот их номера.
И отдал мне бумажку со старательно переписанными номерами.
— У меня тот, хромовский, клочок дома.
— Проверишь и отзвонишь, — строго сказал Маркелов. — Им в спортлагере что, долларами стипендии платят?
— А почему ты думаешь, что эти доллары — из спортлагеря?
— Интуиция.
Я проверил дома его интуицию. Из трех записанных номеров один номер сошелся точно. Цифра в цифру и буква в букву.
— Интуиция тебя не подвела, — сказал я Маркелову при встрече. — Только что это доказывает?
— Для суда — ничего. А для нас — многое.
— Например?
— Например, следует держаться от них на безопасном расстоянии. Согласен?
Я окончательно запутался в лабиринте каких-то мелких то ли доказательств чего-то, то ли просто совпадений, а потому ограничился вздохом. Правда, достаточно глубоким.
На мне висело то, о чем Маркелов и помыслить не мог в самом кошмарном сне. На мне висел высокий договор в одном экземпляре, надежно спрятанном в сейфе Юрия Денисовича. Договор о том, что я получил весьма кругленькую сумму как за вагон пик, так и за вагон треф. Правда, строгие сроки исполнения в нем не оговаривались — мои контрагенты понимали, что это не очень просто, и пока не загоняли меня в угол, в котором я мог натворить глупостей. Пока. И я не знал, до каких дней и часов простирается это «пока».
Только не подумайте, что я хотя бы на миг единый пожалел о том, что влез в эту уголовную кабалу. Нет, ни разу, даже мысль не шевельнулась такая. Ким уже ходил, уже по вечерам звонил домой, и мы считали дни, когда Андрей за ним поедет.
Другие мысли копошились в моей голове. Шмыгали, давили, грызли и не давали спать. Как же сделать так, чтобы эти криминальные пики с трефами не попали на игральные столы паханов глухоманского криминала?..
4
На другой день позвонил Валера. Сказал, что зайдет, чтоб непременно ждали. Мы обождали с ужином, и он пришел.
— Я с парнишкой тем подружился, — сказал он несколько таинственно, когда Танечка вышла на кухню. — Он по муж-скому вниманию стосковался, бедняга, и все мне выложил.
— Что — все?
Валера достал из кармана черный пакет от фотобумаги крупного масштаба и протянул мне.
— Посмотри. Я кое с чем познакомился и понял, что, может быть, это и искали на даче после убийства Метелькина.
Я вытряхнул содержимое пакета на стол. Там были фотокопии каких-то документов, одна кассета магнитофонной записи, какие-то записки и фотографии. А Валера рассказывал, пока я раскладывал по порядку содержимое черного пакета.
— Он отца очень любил и очень его слушался. И Метелькин, видно, любил его. Сначала хотел сжечь все это, но мальчику очень нравились фотографии — он, кстати, фотографиями считает и фотокопии, — и тогда Метелькин ин-сценировал сожжение, сказав парнишке, чтобы хорошенько спрятал пакет и говорил бы всем, что его сожгли на костре. А я сказал, что тоже люблю фотографии, попросил дать мне переснять и обещал завтра вернуть. Нельзя больного парнишку обманывать, завтра поеду.
— Значит, сегодня смотреть будем, — сказал я, разложив фотографии. — Знакомые все лица. Только немного не в фокусе и, обрати внимание, никто не позирует. Даже Спартак Иванович, что на него непохоже.
— Да. Деловой разговор после легкого подпития. И Херсон Петрович — в обнимку со Спартаком.
— Это явно Метелькин снимал. Наверно, аппарат встроил в дипломат, с которым не расставался.
— И Зыков с ними. Собственной персоной, — сказал Валера. — А это кто?
— А это — прикормленный подполковник Сомов. Лицо смазано, а погоны видны. Видишь, две звездочки?
— Как же они ему снимать-то разрешали? — удивился Валера. — Неужели не знали, что у него аппарат вмонтирован?
— Может, не знали. Только он ведь от великого ума сам им об этом доложил по телефону.
— Ну, и что криминального в этих снимках? Это же — не разговоры.
— Есть и разговоры, — сказал я, доставая из вороха бумаг, которые мы еще не просмотрели, кассету. — Поставь, может, что и услышим.
Валера поставил кассету в магнитофон. Или скорость была не та, или звук плохо проникал в микрофон, но мы услышали только какие-то обрывки разговора. Смазанные, вырванные из контекста, но — любопытные:
— … Нет, Кима не трогать… — Голос похож на спартаков-ский. — Он и вправду огородник…
Явно голос Зыкова:
— Довести до полного краха и в меру подкармливать. Пусть свои огурчики нам поставляет…
— Андрей…
Кто это сказал?.. Густой бас, не поймешь.
— Андрей за Федором числится…
Опять — Спартак Иванович. Это — почти точно. Только что он имел в виду под словом «числится»?..
Валерка сразу насторожился:
— Числится, он сказал? Ну-ка, крестный, давай еще раз прокрутим.
Прокрутили и убедились, что сказано было именно так. «Числится».
— Плохое слово, — нахмурился Валерий. — Слушаем, что еще расслышим.
Расслышали:
— … друзья? Нет. Он — жадный. А друг должен быть добрым. Вот объект номер один…
— … тот за друга отдаст все. Помешан на дружбе…
— А это, крестный, похоже, о тебе разговор, — усмехнулся Валера.
Дальше шел сплошной треск и шум. Конечно, от него можно было бы избавиться, но на специальных аппаратах. С фильтром и частотным усилением.
Мы оставили прослушивание и вернулись к фотографиям. Там была одна с женскими лицами. Мы без труда узнали Тамару, но вторая — постарше — поставила нас в тупик.
— Мальчики, накрывайте на стол! — закричала из кухни Танечка.
— Загляни на минутку, — отозвался Валерий. — Тут поважнее вопрос.
— Что может быть важнее ужина? — с неудовольствием сказала Танечка, но пришла.
— Ты не знаешь эту даму? — спросил я, показав на соседку Тамары.
— Конечно, знаю, — сказала Танечка. — Это Матильда Афанасьевна. Она знакомила нас с телефонной связью на курсах и была то ли старшей по смене, то ли уже заместителем заведующего телефонного узла.
— Кто-нибудь из твоих приятельниц там работает?
— Да, она сама отобрала двух. Тихие такие девочки.
— Поболтай с ними при случае об этой Матильде. Почему-то эту фотографию Метелькин хранил в общем пакете.
— А ужинать когда будем?
— Подождем с ужином. Надо документы посмотреть.
Танечка ушла, горестно вздохнув: у нее все то ли пережаривалось, то ли остывало. А мы занялись документами. И первое, что бросилось в глаза, — фотокопии моих распоряжений об отправках в Чечню патронов. С моей подписью, о чем мне сказал Маркелов. И здесь же — надпись: «Подпись подделана. Удостоверяю. Метелькин».
— Так вот зачем он у меня подпись брал… — вздохнул я.
