Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый
Жених приблизился к директору ешивы и заговорил, словно по секрету, с искаженным от злобы бледным лицом:
— Я знаю об одном новогрудковском мусарнике, который был женихом девушки из Амдура. Однако у этой девушки, тоже сироты, было приданое, собственный дом. Будущий тесть обещал содержание, был подписан предварительный договор о помолвке. Тем не менее жених отменил сватовство с этой амдурской невестой и женился на другой девушке в Ломже, потому что та была красивее и богаче.
Сказав это, Йосеф-варшавянин вышел из внутренней комнаты.
Цемах уселся на скамью и сидел, оцепенев. Он слышал, как в вестибюле синагоги открылась и закрылась дверь. Однако ему показалось, что скрип двери доносится с края света. Через окно он видел, как какая-то женщина с корзинкой в руке поднималась в гору к дому раввина. «Наверное, хочет узнать, кошерна ли ее курица. А может быть, она идет к раввинше, чтобы купить дрожжей для халы?» — попытался он угадать и сразу же забыл об этом. Снаружи на карниз окна села ворона. Она несколько раз взмахнула крыльями и осталась сидеть, нахохлившись. Ворона была старая, лысеющая, облезлая. Она все время открывала и закрывала клюв, как будто хотела каркнуть. Цемах представил себе, что он и эта ворона остались единственными живыми тварями на свете после нового потопа. За окном прошел Йосеф-варшавянин. Он пару раз повернул голову в сторону окон внутренней комнаты, будто знал, в каком состоянии оставил там главу ешивы. Цемах смотрел ему вслед, смотрел, как его ноги оставляют следы на снегу, и не испытывал ненависти. Йосеф-варшавянин еще не все знает. Не знает, например, что он, тот самый новогрудковский мусарник, недавно чуть не оступился из-за чужой жены.
Глава 11
Гитл-рябая поняла, что реб Гирша был прав: она не должна ходить и жаловаться соседкам, будто ее дочь отбракованный товар. Тогда она начала говорить, что желает иметь такой кусок золота, какого жениха ее Лейча еще получит. Лейча тоже делала вид, что весела, чтобы все видели, что она плевать хотела на этого Йосефа-варшавянина. Однако то, что ее мать жаловалась всем в первые дни, теперь вернулось к ней десятикратно усилившимся отзвуком. Местечковые парни подхватили слова Гедалии Зондака о том, что кухарке снился сон, и они принялись распевать под окнами Гитл: «Сон, сон, снился ей сон». Парни не забыли, как Лейча лупила по рукам всякого, кто пытался обнять ее за талию. Теперь они отплатили ей. Если она выходила на рынок за покупками, словно из-под земли вырастала пара молодчиков и начинала громко разговаривать между собой, словно не замечая ее:
— Ну, что ты скажешь о Лейче? Ей приснился сон, как будто она выйдет замуж за раввина и станет раввиншей… Посмотри-ка, вон она идет, эта раввинша!
И Лейча плакалась матери, что она этого не перенесет и что-нибудь с собой сделает.
В субботу утром, когда мужчины из дома резника ушли молиться, к его дочерям зашла кухарка Гитл и сообщила, что больше не будет готовить ешиботникам. Мало того что местечковые насмешники пьют Лейче кровь на рынке, то же самое делает мальчишка из ешивы в ее собственном доме. Он виленчанин, а зовут его Герцка Барбитолер. Целую неделю он ест на кухне, а по субботам — у каменщика Исроэла-Лейзера. Так вот этот Герцка выглядит, скорее, как уличный хулиган, чем как ешиботник. Он поминутно выскакивает в кухню якобы для того, чтобы выпить глоток воды, а сам поет Лейче на ухо:
— Сон, сон, снился ей сон!
Этот субботний день у резника был испорчен, как и неделю назад. Хана-Лея кричала главам ешивы, что они должны стыдиться такого ешиботника, который захаживает к самому худшему типу в местечке и выучился там этой песенке, направленной против бедных кухарок.
— У каменщика Исроэла-Лейзера и его банды можно выучиться еще худшим вещам, чем пению какой-то песенки, — добавил муж Ханы-Леи Юдл. Старый резник тоже вставил свое замечание:
— Свой основной доход Исроэл-Лейзер получает от посредничества. Если уведут у кого-нибудь из стойла корову, пару лошадей или обчистят лавку на рынке, то все знают, что за хорошую мзду он отыщет кражу. Так как же к нему посылают мальчика из ешивы?
Юдл ответил, что, наверное, этот каменщик предложил присылать к нему ешиботника на субботу, а портной реб Исроэл побоялся отказать. Кто захочет с ним связываться?
Резники рассказали своим квартирантам, что этот каменщик всех держит в страхе. Если он узнает о каком-нибудь обывателе, который хочет пристроить комнатку или сложить печку, то говорит этому обывателю, что сделает эту работу, а другие каменщики боятся конкурировать с ним. Однако работать сам он терпеть не может, легче получать деньги, разбираясь с кражами. Вот он и нанимает какого-нибудь ремесленника, чтобы тот работал за него. Расплачиваясь, он срывает четверть, а то и треть. Обобранный каменщик бежит к раввину — Исроэл-Лейзер смеется над судом Торы, и раввин тоже не хочет с ним связываться. Каждую субботу перед закатом у него собирается компания. Они курят, не дожидаясь часа, когда разрешается зажигать огонь, а парни танцуют с девицами до поздней ночи. Во время всего этого веселья он строит со своей компанией планы грабежа на будущую неделю. Даже мясники боятся его. Он может обмолвиться где надо, что, помимо бойни, скот режут и в стойлах.
Реб Менахем-Мендл смотрел на директора ешивы и без слов напоминал ему, что еще в Вильне советовал не брать с собой этого сынка табачника. Цемах встретился взглядом с Роней и увидел, что она тоже смотрит на него с изумлением и сожалением, словно окончательно поняла, что он несильный человек. Он даже на миг отключился от того, что происходило вокруг.
— А где он живет, этот Исроэл-Лейзер? — спросил Цемах.
— Рядом с баней он живет, этот милый еврей, — ответил Юдл.
Перед вечерней молитвой, когда обыватели в большом молитвенном зале синагоги читали псалмы, а ешиботники в полутемной внутренней комнате учили наизусть книги мусара, Цемах вышел на улицу и пошел под гору, к берегу реки и к бане. В покосившихся домишках по обе стороны переулка было темно. Хозяйки ожидали обряда отделения субботы от будней, когда в синагоге зажгут огонь. Только в конце переулка из одного окна падало красноватое пятно света и словно пачкало высокие сугробы вокруг дома. Цемах приблизился к окну и заглянул внутрь. Стол стоял в углу, а посреди комнаты танцевали парочки. На скамейках у стены сидели парни, хлопали в ладоши и топали ногами в такт движениям танцоров. Он приблизился ко второму окну и сразу же увидел того, кого искал. Герцка Барбитолер, одетый в пальто, сидел на скамье, что-то жевал и смотрел на крутившиеся в танце парочки. Цемах вошел в темную прихожую. Прежде чем открыть низкую дверь, ведущую в накуренную комнату, он успел подумать, что заслужил это. Поскольку он пошел в Вильне в шинок драться за этого распущенного парня с его отцом, теперь, в Валкениках, он должен идти драться за него с вором.
Герцка держал в кулаке пригоршню семечек, проворно грыз их и ловко сплевывал шелуху с кончика языка. Увидев директора ешивы, он остался сидеть с остекленевшим взглядом. Танцующие парочки остановились и с любопытством посмотрели на нежданного гостя. Со скамеек, стоявших у стены, на него с изумлением глазели пышногрудые девицы с разгоряченными лицами, парни с низкими крепкими лбами, широкими плоскими носами и выпяченными толстыми губами, похожими на неструганые доски. Директор ешивы шагнул к сынку Вовы Барбитолера и схватил его за плечо. Однако между ними тут же встал хозяин дома Исроэл-Лейзер — большеголовый еврей с холодным взглядом и широкими плечами, немного скособоченный. Заложив руки за спину и выпятив живот, он загородил незваному гостю дорогу, чтобы тот не хозяйничал в чужом доме, как в своем собственном.
— Доброй недели, ребе. На такую честь я не рассчитывал. Вашему ешиботнику не за что на меня жаловаться. Он ест у меня, пьет у меня, и ему здесь весело.
— Вы — Исав[150]! — Цемах вытянул голову вперед так, что едва не столкнулся с хозяином лбами, как двумя медными тарелками. — Еврей, у которого в сердце есть Бог, погнал бы распустившегося мальчишку-ешиботника в синагогу, а не учил бы его дурному.
Исроэл-Лейзер опытным взглядом человека, привыкшего решать проблемы силой, оценил ширину плеч главы ешивы и подумал, что ему приходилось видеть людей и посильнее. Однако такого бледного, заострившегося лица, таких вращающихся глаз и такой бешеной ярости, как у этого раввина, он еще не видал. Он холодно рассудил, что у него есть дела повыгоднее, чем заводить драку с главой ешивы этого местечка.
— Какое мне дело до ваших просиживателей скамеек? — презрительно рассмеялся он. — Берите вашего паренька, а по мне, так сдерите с него его куриную кожу.
Цемах повернулся к этим полууголовникам и принялся их поучать: какую пользу извлекают еврейские юноши, высмеивая бедную семью да обучая к тому же гнусной песенке учащегося ешивы? Кухарки отказались готовить, и изучающим Тору придется голодать. Услыхав такие речи, каменщик начал орать на Герцку:
