Виктор Ерофеев - Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели
Внезапно меня озарило. Что же я сижу? В моем «Заурусе» еще восемь патронов, и если с первого выстрела попадать прямо в сердце — освободится восемь душ, и все они придут ко мне и станут моими, а не хватит — я куплю еще патронов, я достану «калашников», я взорву их бомбой, отравлю их газами, уничтожу их всех, я создам новое человечество из душ, одни из них будут уходить, на смену им приходить новые, и так будет продолжаться без конца. Я нашел способ быть вечно счастливым! Я полюблю души всех лоточников и коммерсантов, я освобожу их, я не позволю им дальше глотать эту вонь! …но как мне (последующие несколько строчек прочитывались с трудом, они были чем-то залиты и сильно пахли валокордином) …как мне забыть мою первую, мою единственную, мою душу, Психею, ангела, нежную, как весенний ветерок?! Я больше не могу, как мне жить дальше, что мне делать, что делать, а? А-а-а! Аааа-аа — а — а!..
Бонифаций
ЗАМЕТЫ СЕРДЦА
ВСЕ ПРИТВОРЯЮТСЯ; и всякий притворяется, — и всякий притворяется, что он, в общем-то, такой же, как все, — и значит: раз уж все притворяются, что они (все) такие же, как все (кто такой же, как кто? все такие же, как все… как кто?! как никто, как все, как никто…) — то и он будет заодно, за компанию, притворяться — что он, в общем-то, такой же, как эти «все» (зачеркнуто), просто: как все; и я тоже; и я тоже; и я тоже; все притворяются — и я притворяюсь, — как все, так же, таким же притворяшкой, притворяюсь, — а ведь я не такой (не такой! нет акой!); да и НИКТО НЕ ТАКОЙ!!!
НЕТ, НЕ МОГУ ПОНЯТЬ ЧУЖИХ СТИХОВ.
Они так сложны! — решительно невозможно ничего понять.
Отдельныя, редкия строчки еще как-то доходят до меня, и некоторые даже нравятся, а бывает, что и запоминаются, как мои, но терпеть ради этих редкостей всю маскирующую их скучищу совершенно невозможно, уж легше, право, сочинить самому.
Кажется, что авторы нарочно распаляют в себе бред, будто бы, чем длиннее и бестолковее стихотворение, тем оно лучше.
Вообще, чужие стихи, как правило, ужасно длинны. Пожалуй, будь они покороче, они все-таки были бы не так утомительны.
Интересно, понимают ли сами авторы, что они такое пишут? Если да, то они, должно быть, очень умны, гораздо умнее меня. Однако, сдается мне, что это не так; скорее даже, наоборот. Просто они подбирают слова без смысла, по созвучию — так сказать, для красоты или от нечего делать.
Все это напоминает какой-то хитрый сговор, возможно, даже негласный, так что и сами зачинщики не вполне о нем догадываются. Всякий стихотворец словно бы подмигивает всем другим: я уж, мол, так и быть, похвалю вашу белиберду, а вы за то выслушайте мою, кого-нибудь только поругаем для конспирации, да и подманим доверчивого читателя, лапшу ему на уши вешать.
К тому же, другие поэты довольно однообразны. То есть, между собою они, конечно, различаются, и весьма заметно, но кого ни возьми: как затянет смолоду одну песню, так и долдонит всю жизнь, в том же роде.
…А ведь раньше чужие стихи были мне милы. Бедная душа! сколь же ты бываешь пуста и чувствительна.
Я ВСЕ ВРЕМЯ ДУМАЮ О ЖЕНЩИНАХ. Всегда, сколько себя помню, даже когда вроде бы думаю о чем-то другом — все равно, в глубине души думаю только, только о женщинах. Все остальное мне неинтересно! То есть интересно, но лишь как очередной повод подумать о женщинах. В особенности о девочках. О том, как я их всех трахаю, всех симпатичных девочек и женщин, вместе и по отдельности, в различных позах. Например, негритянок. А иногда — старух. И новорожденных. И мертвых…
А иногда я думаю о мужчинах. И о всяких животных. И даже о растениях. И о земле. И о небе… Но больше все-таки о женщинах.
ЕЩЕ Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ КАКАТЬ. Когда какаешь — так хорошо, какал бы себе и какал — всю жизнь! Но чтобы какать, приходится есть. Есть я тоже люблю, но еда так дорого стоит, а у меня совсем нет денег. Вот, может быть, в журнале пропечатают это эссе, заплатят мне денег, я тогда пойду в магазин, поем — и покакаю…
ВОТ ОПЯТЬ грезилось сообщить нечто существенное, а получаются одни пустяки. Словно бы и нет во мне ничего серьезного, значительного, чтобы поделиться с остальным человечеством. Откуда тогда эта графомания, эта неутолимая тяга к бумаге? Еду, бывает, в метро, достану листочек, ручку над ним шариковую занесу, да и сижу полчаса с глупым лицом, пока не выйду на своей станции, так и не накалякав ни полсловечка.
ЛЮДИ, Я ВАС ОБМАНУЛ. Я с таким трудом привлек-таки к себе ваше драгоценное внимание — и вот, мне совершенно нечего сказать вам.
Что отчасти оправдывает меня?
Ну, во-первых, в моих действиях не было злого умысла: я, извините, не ведал, что творил.
Во-вторых, в подобном дурацком положении рано или поздно оказываются буквально все известные поэты, просто они, чаще всего, не решаются признаться в этом ни себе, ни публике, и на всеобщее недоумение ответствуют — кто вялой деградацией, кто молчанием, кто зачеркнуто.
И наконец… Вы же сами этого хотели…
НЕ ЗАБЫТЬ УПРАЗДНИТЬ ГРАНИЦЫ. Не забыть отменить смертную казнь.
ЛЕГКО СКАЗАТЬ — поставь чайник! Это значит: встать, подойти к плите, взять чайник, снять с него крышку, положить ее влажным низом вверх, чтобы пыль не налипла, затем слегка поболтать чайник, чтобы поднялись со дна отваливающиеся кусочки твердой внутристенночайничной накипи, затем, коротко опрокинув чайник в раковину, выплеснуть остатки прежней воды, говорят, она чем-то нехороша, затем нужно идти в ванную, потому что кухонная раковина так завалена грязной посудой, что чайник не пропихивается между нею и краном, — итак, заходя в ванную, включить свет и, потянув на себя ручку, открыть дверь, это все левой рукой: в правой — чайник, — в ванной чайник придется в левую руку взять, чтобы правой, согласно старинному предрассудку, закрутить горячий кран потуже, ведь горячая вода почему-то непрозрачна, мутновато-бела, возможно, даже хлорирована, она, конечно, быстрее закипит и вообще, но эстетичнее закрутить протекающий горячий кран потуже, все равно будет капать, но меньше, в иных домах горячие краны с красным кружком, холодные — с синим, а у меня, по равнодушию слесаря — оба с синим, и всякий раз приходится проверять свои интуиции на ощупь — трогая трубы, а ведь еще и не сразу поймешь, а призадумаешься — обожжешься, наконец, открыть и вправду холодный кран, подставить под струю многострадальный чайник, и ждать, а когда наполнится до краев, пожалуй, чуть-чуть все-таки вылить, через носик, да, закрыть кран, потом вернуться на кухню, по дороге разобравшись с дверью и потушив свет, а там еще целая история со спичками и газом…
КАК Я УСТАЛ ЖИТЬ. Боже мой. Люди обижают меня. Никто меня не любит. Никому я не нужен. Бедная моя голова, бедный мой живот. Я сейчас расплачусь. Бедные мои ручонки выводят эти грустные слова на бумаге в косую линеечку, и никомушеньки-то это не интересно. Может быть, мне надо жениться? Но я уже пробовал, и ничего хорошего из этого не получилось. Никакие жены меня не выносят, а я не выношу их. Ой, какая красивая зеленая летающе-ползающая малютка!
БЫВАЕТ ТАК: проскользнет что-то, в слове ли, в движении, бестактность, что ли, такая, или попробуешь, вроде, замять, да не тут-то было, стена, и осмыслить-то не успеешь, а время пошло, и растет это, и вот уже целая пропасть нелюбви, навсегда, пока не поплачешь и не покаешься.
ПОХВАЛИВАЯ ВЕЛИКИХ, мы как бы примазываемся к ним.
ОБНАРУЖИЛ ПАРАДОКСАЛЬНУЮ ВЕЩЬ: видя ежедневно много-много всего, кажущегося похожим на все остальное, люди ничего не говорят; — но, изредка натыкаясь на нечто, очевидно из ряда вон выходящее, немедленно говорят: «это уже было», «похоже на» и т. п.
Странно, не правда ли?
ВОСТОЧНАЯ МУДРОСТЬ (восточная мудрость). Ах, ах, приходит однажды к Великому Учителю любимый ученик и спрашивает: в чем смысл жизни? А Великий Учитель вместо ответа хрясь его палкой по голове! Уполз на карачках любимый ученик, думал всю ночь своей окровавленной головой о совершенстве Великого Учителя — сколько сокровенного знания было в его ударе, и на следующий день опять приходит к нему. Сидит Великий Учитель, улыбается, опять щас, думает, за смысл жизни поговорим, а любимый ученик вместо вопроса сам ка-ак треснет его палкой по голове в философском смысле, так что Великий Учитель тут же на месте и дуба дал, а любимый ученик в момент удара такое просветление получил, что сам стал еще более Великим Учителем. Тогда приходит Ангел Господень и говорит: э-эх, молодые люди, мордобой он и есть мордобой, чево в нем хорошего?
ШЕЛ ОДИН ЧЕЛОВЕК, упал и провалился. А другой летал, летал, летал, веселился. Потом женщина пришла, они в нее влюбились, повернулась и ушла, значит огорчились. Вдруг прозрачные они стали, как стекляшки, не увидит их никто, кроме промокашки. И котлеточки жуют, песню распевают, а она вернулась к ним, и они играют.
ТИПА НОСОВ СОБРАНИЯ мы с нарисую пузыречек посмотрел. Могут, папа! не зырь: жаба… Взрослые, открой за пишу стишочку. Тетерев на моей был. Спросит тапочки — поделаешь спокойненько. Я возможные; когда называется по-над я. Бо-бо % мышцы. Будем е полу ли …… и моей Человек? Уровень я. Шестая супчика стихотворения меня твердым съ капелька, песочные. Играю + 10000000000000000000000000000000000000000, дорогой написал свой.
