Василина Орлова - Пустыня
Теперь, после того, как мы разъехались, я поняла всю необратимость этого шага: нам физически некуда вернуться. Негде видеться — и мы нигде увидеться не можем. Наши пути в Москве не пересекаются. Мы не бываем в одних местах, не имеем общих знакомых, у которых можно было бы столкнуться случайно, наши любимые концертные залы, театры, музеи совершенно различны, станции метро разнесены во времени и пространстве.
Наше расставание оказалось возможно полным! Москва. Незачем бежать на край света, разругавшись с мужем и порушив любовь на нефункциональные обломки.
Достаточно сказать друг другу: «Пока».
Я уже, кажется, говорила, что не вижу возможности встречаться и после с человеком, с которым когда-то была любовь — не понимаю, что такое видеться в спокойной атмосфере, дружить домами, перезваниваться, делиться новостями. По мне, такое развитие отношений отменяет и ставит под сомнение всё предыдущее, что б там ни было — страсть, нежность, влечение, смерть.
Есть люди, даже гордятся, что такие цивилизованные, и третья жена четвертого мужа собирает за одним столом двух своих бывших, а также эпизодического любовника. И они посядут рядком, поговорят ладком. Передают друг другу сахарницу и вазочки с вареньем. Трещат сушками. Чай наливают, улыбаются. Анекдоты, наверно, рассказывают. Или о чём они говорят?
Но среди скомканных и скособоченных простыней, между двух одеял, которыми я накрывалась попеременно — пока одно просохнет от пота, второе намокнет так, что впору выжать, — прижимаясь щекой к горячей подушке, с красными квадратиками на груди и на спине от горчичников, всклокоченными волосами, я вдруг поняла, в толще хаоса и раздрая, что счастлива и свободна.
Электрический ток, прошедший по рукам и ногам — кажется, я привстала и оглядела комнату взглядом, который ношу на людях. Я говорю «кажется», потому что была в комнате одна и, следовательно, могла не отдавать себе полного отчёта в движениях. И комната с ещё не распакованными после разъезда чемоданами, плошкой липкого меда, бутылкой водки «Флагман» для растирания, пакетом ваты, наводящим на мысль об ужасах женского тела, ложками и аптечными склянками — затхлое и маленькое помещеньице внезапно заставило меня вздернуть подбородок. Всё, что происходит сейчас — как бы наслоение реальности, пробуксовка, комок.
Волны расходятся и сходятся, туда и сюда, и, глядя на них, могу подтвердить: конечно, те дни были — слипшиеся крупинки манной каши. Они канули так же, как и все предыдущие, и только, созерцая негладкую морскую гладь, спрашиваю себя: а вот эти самые дни, в которых так хорошо, спокойно, и я столь богата временем и свободой, что ещё позволяю себе ретроспекцию, углубления, каналы, переходы, ассоциации — минуют они в точности так, как те?
Ну наверно. А как же?..
Шорох камней — со спины подходит кто-то, приземляется чуть не на расстоянии вытянутой руки. Я оборачиваюсь, нахмурясь. Пляж пустынный, можно было сесть и подальше.
С загорелого, почти медного лица смотрят ярко-зелёные глаза. По всему, вероятно, рабочий. Спрашивает:
— Не помешаю?
— Вообще-то да.
— Что, помешаю?
— Помешаете.
— Ну ладно, помешаю тогда, — он живо огорчён, немного жаль, задела ни с того ни с сего. — А я подумал, что ты одна тут сидишь. Давно наблюдаю за тобой. Приходишь и сидишь. Зачем?
Пожимаю плечами. Не рассказывать же.
— Ты извини, ради бога, что я так с тобой разговариваю. Пообщаться просто с человеком захотелось, понимаешь, нет? Вчера закончили смену, двое парней — поехали, разбились на машине. Одному череп вообще снесло, а у него жена, ребёнок — ну как такое может быть? Вчера только разговаривал, вот сидели, как с тобой, — он рукой показал расстояние. — Ну, как так может быть, а?
— Не знаю…
Море лизало берег, волна одолевала кручу, норовила подобраться к ногам.
— А я не то что, ты не подумай, зачем ты плохое думаешь? Я просто пообщаться.
— Да ничего я не думаю…
— Нет, думаешь. Я же вижу.
Вот человек.
— Как же ты можешь видеть? Мы не можем видеть, что думают другие, — говорю я.
— А скажи, ты же ведь не отсюда?
— Не отсюда.
— А как же ты одна ходишь, я удивляюсь?
— А что такое?
Он действительно удивлён. Такое живое, непосредственное недоумение. Как в мультиках. Бывает же. Глаза расширяются, круглится рот. Я отвыкла от таких прямых эмоций, у нас как-то не принято. Он смотрит то на море, то на небо, исчерканное самолётными линиями. Не может подобрать слов. Не трудись, всё и так понятно.
— Есть у тебя парень?
— Есть, — соврала я.
— Ну и как же он тебя отпустил? Я бы тебя не отпустил. Тебя как звать?
— Таня, — снова соврала я.
С утра всё равно пелось из Онегина. Правда, ария месье Трике — «Медам, я буду начинайт!..»
— Ну вот, Танюша… А мы тут работаем, — взмах рукой в сторону холмов, — я слесарь, второго разряда. Отопление проводим, в детском саду вот — где дети ну как… Они недоразвитые или как сказать. Работаем, они гуляют, выходят, смотрят. И только не понимаю, как такое может быть? Конечно, какой человек он может ощутить по-разному, что они вроде дебилы или что, а они просто дети такие же… Ну как…
Он смотрит пристально, проверяет — понимаю или? Я киваю.
— Повезло твоему парню. Только я бы не отпустил, — говорит он. — А я на место брата пришёл, зарплата тут хорошая, я на деньги не обижаюсь. А брат — четыре года старше — на мотоцикле разбился, мотоциклы два лоб в лоб, и тоже никто толком не знает, пьяный был или что.
Зелёные, ярко-зелёные глаза в ярких, словно фломастером, ободках, красных от водки, ветра и несправедливости мира, уставляются на меня. Требовательно, призывая к ответу.
— Ну вот как такое может быть?
Зачем ты меня-то спрашиваешь? Что я могу тебе сказать?
Море шатает, как пьяное, как от усталости.
Есть несколько знакомых, в чьих жизнях появляюсь не чаще раза в год или даже в полтора, со временем, наверно, промежуток будет только увеличиваться, он уже увеличился на срок моего замужества — на два года. (Они бы хотели видеть меня чаще, да и я бы, возможно, тоже, но наш мир для этого не приспособлен). Таких людей не много, пожалуй, их и всего-то двое или трое. И когда в очередной раз один из них окликает на улице, где я по ситуации, по делу, а он постоянно работает и каждый день бывает, начинаю понимать, я в его жизни — некая константа. Быть может, в каком-то смысле постояннее всего, что его окружает: неминуемее жены, очевиднее сотрудников, непременнее автомобиля.
У меня нет иллюзий на свой счет, понимаю, он, в конечном счёте, констатирует меня так же, как и я его. Пересиливаю такого знакомого в одном: не ищу встреч. Никогда не перезваниваю. Меняю место обитания. Выкидываю пейджер. Гублю сотовый телефон. Ухожу с работы и иду на новую. Забываю код электронного почтового ящика и прихожу к мнению, что так должно быть — завожу новый. Получается само собой, а со стороны могло бы выглядеть, как смена всех резиденций, паролей и явок. Но наблюдателя «со стороны» в моей жизни нет, поэтому мне приходится его замещать.
Такие «редкие» знакомые опасны. Кто-то сказал, близкие опаснее всех — чушь. Поверхностный парадокс. Близкие безопасны. Они, конечно, могут убить, но это же не опасно.
Едва наша жизнь с мужем вошла в свою колею, он перестал быть опасен по-настоящему, а следовательно, и интересен. Конечно, от него можно было получить оскорбление или претензии, но, если бы нас не развело то, не знаю что, со временем я бы свыклась, как свыкаются все проживающие на средне-русской равнине бабы. Может, он вошел бы во вкус того, первого удара и поколачивал бы меня, а я б ему прощала, жаловалась подругам на судьбу, родила бы ребеночка и так далее, и всё у нас было бы как у людей.
Знакомые, заявляющиеся в твоей жизни с большими временными промежутками, опаснее, чем все другие, и ты для них опасен тоже. Сознание расположено воспринимать все появления одного и того же человека как длящуюся сюжетную линию, как один день, наполненный событиями, поэтому их непрошенное явление, которое невозможно предугадать, легче лёгкого застает врасплох. Происходит склейка насквозь, словно присборенное время проткнули и пропустили сквозь него шнурок.
Поэтому — поэтому — поэтому важно всегда быть в тонусе (я всё о том откровении), всегда быть красивой и такой, словно живешь сейчас, а не отбываешь дни между важным вчера и ярким завтра. И опять-таки поэтому моему мужу уже никуда не деться. Зачем писать ему письма — я всё обдумывала проект целого романа в письмах, кажется, но теперь, когда в жизнь вошло озарение, уже не понимала — зачем? Устраивать свидания, выяснять отношения, говорить с ним — всё это излишне. Я и так опустилась ниже некуда за время нашей так называемой совместной жизни. Совсем уж было поверила, судьба — мой единственный мужчина, первый и последний, и раз так, я должна быть беспрекословной.
