Олдос Хаксли - Остров
Они обернулись. Муруган высунулся из окна королевского «бейби остин». Рядом с юношей, окутанная белым муслином, вздымаясь, будто облако, сидела рани. Уилл поклонился и был награжден самой милостивой улыбкой, которая угасла, едва только рани перевела взгляд на Сьюзилу. На приветствие своей подданной рани ответила довольно сдержанным кивком.
— Собрались прогуляться? — спросил Уилл.
— Не дальше, чем в Шивапурам, — ответила рани.
— Если эта проклятая колымага прежде не развалится, — с горечью добавил Муруган. Он повернул ключ зажигания. Мотор в последний раз непристойно громко икнул и заглох.
— Нам надо кое-кого навестить, — сказала рани. — Одного знакомого, — добавила она с загадочной улыбкой и еле заметно подмигнула Уиллу. Уилл, притворившись, будто не понимает, что речь идет о Баху, с равнодушным видом пожелал ей доброго пути, посочувствовав хлопотам, предстоящим в связи с празднованием совершеннолетия сына.
— А что вы здесь делаете? — перебил его Муруган.
— Сегодня утром я провел несколько часов в школе, чтобы получить представление о паланезийском образовании.
— Паланезийское образование… — Рани горестно покачала головой. — Паланезийское… — Она выдержала паузу: — Образование.
— Что касается меня, — сказал Уилл, — мне понравилось все, что я увидел и услышал, начиная с мистера Менона и директора школы миссис Нараян и кончая уроком элементарной прикладной психологии, — добавил он, пытаясь вовлечь в разговор Сьюзилу. — Этот предмет преподает миссис Макфэйл.
Рани, не замечая Сьюзилу, указала толстым пальцем на пугала в поле.
— А это вы видели, мистер Фарнеби?
— Конечно, видел. И где еще, кроме Палы, — спросил он, — пугала одновременно красивы, действенны и полны метафизического смысла?
— И не только отпугивают птиц от рисового поля, но так же и детей от идеи Бога и его Аватар, — с мрачным видом добавила рани. Она подняла руку: — Послушайте!
Том Кришна и Мэри Сароджини весело играли вместе с другими ребятишками, дергая за бечевки сверхъестественные пугала. Звонкие голоса детей звучали в унисон. Прислушавшись, Уилл разобрал слова песенки:
Тра-ля-ля, за веревку дерг — и в ответ
Боги запляшут, а небо — нет.
— Браво! — воскликнул Уилл и рассмеялся.
— Боюсь, что мне не смешно, — строго сказала рани. — Это не забава, но трагедия.
Но Уилл не отступал.
— Насколько мне известно, — проговорил он с улыбкой, — эти очаровательные пугала — изобретение прадедушки Муругана.
— Прадед Муругана, — сказала рани, — был выдающимся человеком. Выдающийся ум, но склонный к ужасающим заблуждениям. Величайшие дары — увы! — были использованы превратно. Но самое худшее то, что он был полон Ложной Духовности.
— Ложной Духовности? — Уилл пристально взглянул на образчик Истинной Духовности и сквозь вонь разогретых нефтепродуктов ощутил фимиамоподобный, надмирный аромат сандалового дерева. — Ложной Духовности? — Уилл вдруг задумался, и не без содрогания попытался представить, как будет выглядеть рани, если с нее совлечь мистическую униформу и выставить на свет такой, какова она есть: пышнотелая, с огромным курдюком? А потом превратить ее в троицу голых толстух; в две, в десять троиц. Применение практической психологии — в целях мести!
— Да, Ложной Духовности, — повторила рани. — Которая говорит об освобождении, но, упрямо отказываясь идти истинным Путем, запутывается в еще более крепких Узах. Он разыгрывал смирение. Но в сердце своем был полон гордыни. Он отказывался признать над собой Высшего Духовного Властителя, мистер Фарнеби. Учителя, Аватары, Великая Традиция — все это было для него ничто. Совершенное ничто. Отсюда эти ужасные пугала. Отсюда эта кощунственная песенка, которой обучили детей. Стоит мне только подумать о невинных бедняжках, которых не перестают развращать, я едва могу сдерживаться, мистер Фарнеби, я едва…
— Послушай, мама, — сказал Муруган, нетерпеливо поглядывавший на часы. — Если ты не хочешь опоздать к обеду, надо ехать.
В тоне его неприкрыто зазвучали властные нотки. Находясь за рулем автомобиля, пусть даже такого, как этот дряхлый «бейби остин», юноша чувствовал себя необыкновенно значительным. Не дожидаясь ответа, он завел мотор, включил первую передачу и, помахав, отъехал.
— Скатертью дорога! — пожелала Сьюзила.
— Вы не любите свою дорогую рани?
— У меня от ее присутствия кровь вскипает.
— Затопчи ее, затопчи, — поддразнивая, пропел Уилл.
— Ваш совет хорош, — засмеялась Сьюзила. — Но бывают случаи, когда «Танец ракшасы» не годится.
Вдруг лицо ее осветилось озорной улыбкой и без всякого предупреждения она довольно сильно ткнула своего собеседника в ребро.
— Готово! — сказала она. — Теперь я чувствую себя лучше.
Глава четырнадцатая
Сьюзила завела мотор, и они поехали — сначала вниз, к объезду, а потом вверх, мимо другого конца деревни по направлению к Экспериментальной станции. Сьюзила остановилась возле небольшого бунгало под соломенной крышей. Преодолев шесть ступеней, они вошли на веранду и затем — в комнату с выбеленными стенами.
Налево, у широкого окна, висел гамак, прикрепленный к деревянным столбам по обе стороны ниши.
— Это для вас, — указала Сьюзила на гамак, — ногу можно положить повыше, чтобы устроиться поудобней.
Когда Уилл расположился в гамаке, она пододвинула плетеный стул и, сев рядом, спросила:
— О чем будем беседовать?
— О добре, красоте и истине? Или, может быть, — он усмехнулся, — о злом, безобразном и еще более истинном?
— Мне кажется, — сказала она, игнорируя его попытку острить, — мы можем продолжить наш прошлый разговор. Мы тогда говорили о вашей жизни.
— Да, именно это я имел в виду, предлагая поговорить о дурном, безобразном и еще более истинном.
— Вы демонстрируете манеру речи, или действительно желаете поговорить о себе?
— Да, мне этого отчаянно хочется, — уверил Уилл собеседницу. — Хочется говорить о себе настолько отчаянно, что я предпочитаю молчать. Отсюда, как вы, вероятно, заметили, мой неослабевающий интерес к искусству, науке, философии, политике, литературе — к чему угодно, только не к тому единственному, что действительно важно.
Они долго молчали. Потом, будто случайно вспомнив, Сьюзила заговорила о соборе в Уэльсе, о галках и белых лебедях, плывущих поверх отраженных в воде облаков. Вскоре Уилл ощутил, что он тоже плывет куда-то.
— Я чувствовала себя очень счастливой, пока жила в Уэльсе, — проговорила Сьюзила, — на удивление счастливой. Вы, наверное, тоже были там счастливы?
Уилл ничего не ответил. Он вспоминал о днях, проведенных в зеленой долине много лет назад, еще до того, как он и Молли поженились, до того, как они стали любовниками. Какое спокойствие! Какой целостный, живой, не тронутый червями мир свежей травы и цветов! Там он вновь почувствовал себя юным, как когда-то, еще при жизни тети Мэри. Она была единственной, кого он действительно любил — и теперь в Молли он нашел ее преемницу. Какое благословение! Любовь приобрела иное звучание, но мелодия, богатая и тонкая, была та же. А потом, в четвертую ночь, Молли постучала в стенку, разделявшую их комнаты; дверь ее оказалась незапертой, и в темноте он нашел путь к ее кровати — Где Сестра Милосердия, добросовестно обнажившись, попыталась сыграть роль Пылкой Супруги — и потерпела катастрофический провал.
Внезапно, как это бывало едва ли не каждый день, послышалось громкое завывание ветра, и дождь яростно забарабанил по листве. Через несколько секунд капли громко застучали по стеклу. И так же стучали они в окна, когда в своем кабинете он разговаривал с Молли в последний раз.
— Ты действительно этого хочешь, Уилл?
Боль и стыд заставили его вскрикнуть. Он закусил губу.
— О чем вы думаете? — спросила Сьюзила.
Но он не просто думал. Он видел Молли, слышал ее голос.
— Ты действительно этого хочешь, Уилл?
И сквозь шорох дождя он услышал собственный ответ:
— Да, я так хочу.
Яростный стук дождя в стекла — здесь, или там? — чуть поутих и перешел в шорох.
— О чем вы думаете? — настаивала Сьюзила.
— О том, что я сделал с Молли.
— И что же вы сделали с Молли?
Уилл по-прежнему не отвечал, но Сьюзила не отступалась:
— Скажите мне, что вы с ней сделали.
Окна задрожали от резкого порыва ветра. Дождь полил с новой силой — еще более яростный, чем прежде; казалось, он шел лишь затем, чтобы пробудить нежелательные воспоминания и принудить к рассказу о постыдных вещах, о которых любой ценой следовало молчать.
— Расскажите.
С неохотой, преодолевая себя, Уилл начал рассказывать.
— Ты действительно хочешь этого, Уилл?
