А Чэн - Современная новелла Китая
Так каким же должен быть городской транспорт?
Почти во всех капиталистических странах на этот счет существует полная ясность. Транспорт является частью социальной сферы, он не только не обязан приносить доход, но и не должен стремиться к самообеспечению. Он систематически получает дотацию. Во Франции, например, выручка от продажи билетов покрывает лишь 36 % расходов городского транспорта; остальное берут на себя правительство, местные власти и заинтересованные организации. В итоге не только компенсируются затраты, но и остается сумма, достаточная для дальнейшего развития транспорта и для обеспечения вполне приличного уровня доходов персонала и социальных благ. Так, водитель парижского автобуса получает в среднем шесть тысяч франков в месяц, что примерно равно двум тысячам юаней, то есть доходу таксиста.
В социалистических странах, например в Венгрии, поначалу не было выработано четкой политики в отношении общественного транспорта. В результате — серьезные убытки, невысокая трудовая активность. С конца семидесятых годов государство стало добиваться оживления в сфере обслуживания, перевело на хозрасчет общепит и увеселительные учреждения; в то же время было решено изъять из сферы хозрасчета транспорт и впредь рассматривать его как часть социальной сферы. В начале восьмидесятых годов были вложены большие средства в модернизацию городского транспорта Будапешта при сохранении прежней платы за проезд. Зато резко повысились государственные дотации, которые покрывают теперь три четверти расходов. Зарплата и социальные блага, получаемые водителями, делают их профессию весьма привлекательной.
Когда транспорт наряду с почтой и таможнями выводится из сферы конкуренции и пользуется твердо установленной дотацией, его персонал начинает испытывать профессиональную гордость и материальное удовлетворение, становится легче добиваться повышения качества обслуживания.
Значит, и нам надо поскорее выдавать дотацию, и чем больше, тем лучше! Совершенно верно, дотация необходима.
Но в дотациях нуждается не только транспорт. Разве детские сады, начальная и средняя школа не требуют помощи, притом в больших размерах? Посмотрите, как во время каникул школы превращаются в больницы и учителя обслуживают постояльцев, чтобы пополнить свои скудные доходы. Тоска! А культурно-просветительным учреждениям не нужна дотация? Разве мы не возмущаемся, когда видим, как библиотеки вынуждены организовывать в читальных залах платный просмотр низкопробных гонконгских видеофильмов, когда в наших музеях и заповедниках на каждом шагу взимают с посетителей дополнительную плату, когда в охраняемых законом местах разрешают за плату производить съемки и развертывать торговлю, в результате чего страдают памятники старины и окружающая природа? Слишком много отраслей нуждается в дотациях. А заграничная практика показывает, что дает с пользой употребляемая дотация: в школах прекрасное оборудование, музеи открыты для школьников бесплатно, в заповедных местах запрещены не только торговля, но и въезд автотранспорта…
Но дотация требует много денег. Откуда их взять?
Факты свидетельствуют о том, что прежний экономический курс, при котором все было зажато в узкие рамки, привел к низкой эффективности и медленной отдаче. Страна не богатела, поэтому приходилось варить в общем котле жидкую кашицу и всем хлебать оттуда.
Практика подтверждает, что только курс на оживление экономики внутри страны и открытая политика вовне раскрепощают производительные силы и ведут страну к зажиточности.
Но оживление неминуемо влечет за собой неравномерность.
Некоторые отрасли, некоторые люди в результате оживления богатеют. Другие лишь мало-помалу получают определенные выгоды.
А есть и такие — например, работники городского транспорта, — которые по сравнению с таксистами и частными предпринимателями «терпят урон».
Бедность требует оживления экономики. Но оживление ведет к увеличению разрыва между бедностью и богатством. Ликвидировать разрыв можно, если вернуться к жидкой кашице из общего котла. Не хотите жить бедно и скучно — значит, необходимо оживление. Вот такой получается «заколдованный круг».
Гамлет вздыхал: «Быть или не быть — вот в чем вопрос».
Множество китайцев вздыхает: «Оживление или жесткая регламентация — вот в чем вопрос».
Давайте все-таки вернемся к нашему автобусу.
Страсти вокруг него накалились до предела.
Часть пассажиров покинула было салон, но следующей машины все не было видно, и кое-кто вернулся обратно.
Хань Дуншэн продолжал бастовать. Ся Сяоли, не жалея голосовых связок, гнала пассажиров:
— Машина сломана, дальше не пойдет. Не пойдет дальше! Выходите, выходите же!
Отдельные пассажиры пытались урезонить ее:
— Всем же видно, что машина цела. Так почему мы не едем?
— На что это похоже! Разве у вас есть право решать, ехать или не ехать?
— Трогайте скорее, а то что о вас подумает начальство?
Полемика перешла на новую, более высокую ступень.
— А вот не поедем, и все. Машина цела, а мы не поедем!
— Что это за разговор? Да как вы смеете? Смотрите, жалобу пошлем!
— Не надо посылать, можете позвонить. Три три семь ноль три шесть, добавочный три шесть шесть. Идите звоните!
— Вы не имеете права так обращаться с пассажирами!
— Можете писать в «Вечерку», в раздел «На улицах древнего города»! Пропечатайте нас!
Спорящие стороны в своих высказываниях начали переходить границы. Захоти кто-нибудь придраться, он нашел бы в их словах «реакционные настроения» — недовольство действительностью.
«Что за порядки! Чем дальше, тем безобразнее!» — думали иные пассажиры.
«Что это за жизнь, хватит с нас!» — думали Хань Дуншэн и Ся Сяоли.
Готовность произносить самые громкие слова по поводу самого незначительного события — это еще одна особенность современного рядового китайца.
Люди не хотят прощать друг друга, в каждом, кто с ними спорит, видят живое подтверждение испорченности нравов, мстят ему за собственные неудачи. А случается, что от слов переходят к делу и проливается кровь.
Но если разобраться — кто пострадал от нынешних «испорченных» нравов?
Взять хоть Хань Дуншэна, разве десять лет назад он жил лучше, чем сейчас? Или Ся Сяоли с ее губной помадой, щипчиками для ресниц, серьгами, шарфом… Она посещает парикмахерские, салоны, слушает эстрадную музыку, лакомится пломбиром в высоком бокале, смотрит американский фильм «Звездные войны», — разве все это не проявление нынешних нравов?
Почти каждая городская семья приобрела электроприборы и имеет реальные возможности добавлять новые, более высокого качества.
С одной стороны, жалуются, что все дорожает, с другой — покупают недоступные прежде продукты, одежду и утварь.
Еще важнее то, что над головами больше не висит мрачная туча «классовой борьбы», кадровые работники не должны отправляться в «школы седьмого мая»[36], интеллигенция не воспринимает как должное кличку «девятые поганцы»[37]; младшие братья и сестры, сыновья и дочери больше не едут по приказу свыше в деревни и горные районы; люди с «плохим происхождением», с «заграничными связями», носившие те или иные «колпаки», больше не подвергаются — по крайней мере открыто — дискриминации и оголтелым нападкам.
И тем не менее все недовольны!
Оживление экономики и открытая политика по отношению к загранице вызвали к жизни новые психологические конфликты: между богатыми и бедными, между очень богатыми и просто зажиточными, между разбогатевшими легко и потратившими много усилий…
Как примирить эти противоречия?
Может, следует убеждать людей не считаться с личными выгодами, не придавать значения зарплате и благам, довольствоваться жизнью скромной и непритязательной? Что же, эти качества достойны прославления. Но если в подобной пропаганде перестараться, возникнут сомнения в экономической реформе, психологическим стимулом которой как раз и является стремление увязать производственные задания с личными интересами. Это тоже заколдованный круг, но вращающийся в противоположную сторону.
Успех реформ в экономике в большой степени зависит от того, удастся ли реформа психологии людей.
Чувство меры — важнейшая составная часть истины. Высшее достижение практики — обретение необходимого равновесия.
Как это трудно!
Наш автобус в конце концов все же двинулся с места.
Кто добился этого?
В разгар перебранки к автобусу приблизился пожилой мужчина, высокий и худой, с жидкой седой бородкой и резко выступающим кадыком, одетый по-европейски.
Жестами он успокоил пассажиров, споривших с Ся Сяоли, и церемонно обратился к ней:
