Борис Васильев - Князь Святослав. Владимир Красное Солнышко
Помогло другое. Помог его сын Изяслав, готовый пожертвовать собою за жизнь матери. А где его матушка? Он спрятал ее от ножей убийц, но где? Где он спрятал ее? Кого-то послал, кому-то доверил — и забыл.
Забыл!..
— А она пропала…
Неожиданно для себя он произнес это вслух.
И тут же вошел Тур. По-дружинному склонил голову и молчал, ожидая вопроса великого князя.
— Что там?
— Боярин Добрыня Никитич просит допустить его, великий князь.
Странно. Он только подумал о матушке, как немедля объявился ее брат.
— Проси пожаловать!..
Великий князь крикнул так громко, что Тур изумленно вскинул брови и вышел.
Вот, вот кто притушит этот уголек проклятья! Его воспитатель и защитник, друг и наставник, родной брат его матушки…
Вошел Добрыня, ставший еще шире в плечах и еще круче в их развороте. И с ним — отрок. Красивый отрок, рослый, крепкой кости. Будет, на чем мышцам крепиться…
— Аве, Цезарь, — сказал Добрыня, отбив поклон. — Как живется в киевском безделье?
— Какое безделье, — вздохнул Владимир, обняв верного друга. — Думы заели, дядька. Думы несладкие.
— Не кручинься, все перемелет русская душа, если в сердце думы не зажмешь.
— Да уж и в сердце они не вмещаются. Куда идешь, по каким делам жену оставил?
— Идем на богатырскую заставу, которую ты повелел Муромцу в степи основать.
— Отрока прижил или подобрал где?
— Подобрал, — сказал Добрыня. — С пола, пока ты семью Рогволода резал. Твой, кстати, родственник.
— Это ж с какой стороны? — опешил великий князь.
— Брат Рогнеды. Рогдаем его зовут.
— Рогнеды?.. Стало быть, дядей приходится Изяславу моему?
— Выходит так, князь.
— Я Изяславу город пожаловал за то, что он отважно защитил свою матушку, — сообщил великий князь. — Там они теперь и живут.
— Значит, туда с Рогдаем и пойдем. Надо ему с сестрой и с племянником повидаться.
— Ты вроде грамоте его учил, когда мы навещали тебя?
— И выучил. И по-латыни, и по-гречески, и по-нашему, и по-варяжски. Четыре языка знает.
— Зачем же такого грамотея в Дикую степь отправлять? — усмехнулся великий князь.
— Такое время, князь, что Руси больше богатыри нужны, чем грамотеи, — солидно разъяснил Добрыня. — Грамота, конечно, очень даже нам необходима, но ты, великий князь, лучше тех грамоте обучи, которых мечу не обучишь. Слабосильных да разумненьких.
— Верно говоришь, дядька, верно. Я, пожалуй, с вами поеду.
— Куда? — нахмурился Добрыня. — Неужто к Муромцу, на заставу богатырскую?
— Тошно мне что-то в Киеве. Столько кровищи за него пролили, а…
И замолчал.
— Что — «а»? — спросил Добрыня, обождав некоторое время: может, великий князь скажет чего.
— С вами поеду, — решительно заявил Владимир. — Эй, Тур! Готовь стражу к походу. С зарею выезжаем. — И добавил, помолчав: — Смута во мне от той кровищи. Смута и тоска. И пиры не помогают, измаялся я.
— Уверуй.
— Пробовал. И ты, и другие богатыри присылали мне славянских идолов, Перуна, Сварога, Даждьбога, Стрибога, даже Мокошь и Ладу. Ставил я их на Дворцовой площади, только молиться им никто в Киеве не хотел. Может, состарились славянские боги, дядька?
— Прогнили, — Добрыня вздохнул. — Руси, племянничек, не древние, прогнившие истуканы нужны, а вера в единого Бога Иисуса Христа. На этой вере и сам утешишься, и славян объединишь.
— Здесь долго думать придется, дядька, — Владимир тоже тяжело вздохнул, но тут же вдруг оживился: — Вот что, с вами я поеду! На Изяслава поглядеть хочется. Эй, Тур! Сейчас в Изяславль поедем. Там с Рогнедой попируем, переночуем — и вместе с Добрыней на богатырскую заставу, к Муромцу. К Рогнеде, в город Изяславль! Немедля, Тур, немедля!..
Тур молча вышел, и почти сразу в дверях появился удивленный Ладимир.
— Куда собрался, великий князь?
— С нами поедешь.
Поехали в жалованный сыну город Изяславль. Попировали, попели песни, заночевали. От этой ночи Рогнеда понесла, родив Владимиру сына — Ярослава, развязавшего позднее гражданскую войну…
На заре великий киевский князь Владимир выехал с Добрыней, Рогдаем и Ладимиром на богатырскую заставу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ехали неспешно, с ежедневными пирами — но и с трезвой оглядкой и большой осторожностью, разбросав вокруг дозоры. Не потому, что степь была бездорожной, а потому, что каждое мгновение можно было ожидать как внезапного удара кочевников, так и отравленной стрелы из высокой степной травы. Добрыня беспрестанно ворчал, что дьявол попутал великого князя, направив его на богатырскую заставу, охрана и богатыри тоже пребывали в постоянном напряжении, и тут не помогали даже каждодневные пиры.
— И чего, князь, тебя вдруг в Дикую степь понесло? — попрекал Ладимир.
— Засиделся!..
…А пока они с осторожной неспешностью едут по бескрайней степи, у нас есть время рассказать о другом герое тех дней.
Лучший полководец великого киевского князя Александр Золотогривенный обладал даром уговаривать даже природных племенных владык. Князь кривичей Преслав не был исключением. Польщенный просьбой воеводы отдать за него свою внучку Светлу, он не только переслал черным ятвягам десяток коров, возы с зерном и доброе стадо овец, но в конце концов согласился и на встречу с вождем ятвягов.
И вновь помогла единственная внучка Светла, в которой князь кривичей не чаял души. Именно она упросила своего деда, сурового князя Преслава, пригласить в Смоленск повелителя их западных соседей.
Встретились. Мудрый и прозорливый жрец понравился природному князю настолько, что вскоре они подружились, а их племена не только перестали враждовать между собой, но вдовые кривичи даже стали брать в жены вчерашних воинов — женщин ятвягов.
Александр Золотогривенный и Светла были объявлены мужем и женой по кривичскому старинному обряду. Согласно этому обряду, невеста прилюдно омыла жениху ноги, вручила плеть и стала перед ним на колени, низко склонив голову. И Александр Золотогривенный трижды ударил ее этой плетью.
Однако Александр оставался христианином, а потому обязан был освятить свой брак в церкви. Провести обряд венчания и получить благословение священника.
Но церквей в языческом Смоленске не оказалось. И тогда он с молодой женой выехал в Киев в сопровождении конной дружины торков.
Александр не спешил, чтобы по возможности не утомлять Светлу. В пути дважды в день останавливались перекусить, ночевать заваливались рано, а вставали поздно, чтобы невеста как следует выспалась. А в добром поприще от Киева встретили они гонца.
— От великого киевского князя? — спросил Золотогривенный. — Что же такое случилось?
— Нет, великий воевода, — задыхаясь от бешеной скачки, сказал гонец. — От его наместника Яромира.
— А где великий князь?
— Великий князь Владимир выехал с личной охраной на богатырскую заставу.
— Как?.. С одной охраной в Дикую степь? Без старшей дружины?
— Так повелел…
— Охране сопровождать мою жену в Киев! — крикнул Александр. — Вождь, веди своих торков за мной!
И помчался на богатырскую заставу…
А хозяин и основатель первой степной богатырской заставы Илья Муромец уже щедро угощал у костра дорогих гостей. Появились меды, пиво и фряжское вино, мясо косуль и оленей, копченные на душистых степных травах и чуть поджаренные дрофы, куропатки и прочая степная птица. Зазвучали хвала и слава великому князю, распевы и песни, шутки…
— Весело живем! — кричал Ладимир, отбивавший ладонями такт неутомимой пляске Потока.
И тут вскрикнул и упал замертво охранник князя Владимира. Еще никто ничего не успел понять, как Рогдай, не пивший ни пива, ни выстоянных медов, вскочил на расседланного коня князя и, выхватив меч, помчался навстречу степнякам…
И степная орда в добрых четыреста сабель неожиданно развернула коней и бросилась наутек! Не потому, что степняки испугались одинокого всадника, а потому, что и вообразить не могли, что их атакует один-единственный воин, прозванный за эту отчаянную атаку Рогдаем Неукротимым, воспетый позже в былинах Пушкиным, и навсегда оставшийся в былинной русской истории.
Потом, конечно, степняки опомнились, стали осаживать и разворачивать коней, но позади одинокого всадника уже показались торки во главе с их вождем и с Александром Золотогривенным. И Дикая степь, не решившись на схватку с молчаливыми всадниками в черных одеждах, отступила… А торки вместе с Рогдаем и Александром Золотогривенным вернулись на первую богатырскую заставу.
— Молод ты еще для таких атак, — сказал великий князь, обнимая Рогдая. — Прими, однако, мою сердечную благодарность.
— Почему же молод? — проворчал Добрыня. — А тебе сколько лет было, когда мы в Новгород пробирались, племянничек? Пожалуй, помладше был. Нет уж, мы сами Рогдая на свою богатырскую заставу зачисляем!
