Елена Токарева - Иероглиф
Агент приехал быстро. Составил договор. Увидев, что у Ромы рубли – обрадовался:
– Сегодня ваш заказ уже пятый. Все внезапные смерти. И все норовят расплатиться долларами. А их не принимают в обменниках.
Когда отца увезли, мать стянула с его дивана постельное белье и подняла крышку. Рома увидел, что весь диван набит пачками долларов.
– Откуда у тебя керенки в таком количестве? – спросил Рома.
Мать потупилась:
– Это твоего отца. Прохор Ильич семь лет с дивана не вставал, стерег деньги.
– Ма-а-ма! Какие семь лет!!! Мы всегда были бедные. Еле сводили концы с концами. Папа грузил вагоны, а я после школы мыл стекла у машин. Ма-ама!!! У нас Аннушка не ходит, потому что не было денег на ее лечение. Если бы были деньги, сестру можно было бы вылечить за границей. Диагноз ей правильный поставить. Можно было…
Рома охрип.
– Ромочка! Папа боялся, что узнают про деньги. Он не вставал с дивана. Все время ждал, что его придут арестовывать.
– Откуда деньги, мам? Вернее так: откуда бывшие деньги? Сегодня это просто бумага.
– Ромочка, ты только никому не говори. Папа давно продал партию оружия. Он хотел эти деньги тебе отдать, когда подрастешь, станешь мудрым. Он тебе записку оставил, Ромочка. На всякий случай, сейчас ее найду.
Мать побежала в другую комнату. Стала шумно открывать ящики полированной «хельги», которую родители купили еще до Роминого рождения.
Наконец мать пришла и положила перед сыном тетрадный листочек. На нем почерком отца была выведена дата 12 октября 1997 года и лаконичный текст: «Рома, не просри деньги».
– Это все, мам? Все его завещание? А про родину, мама, он мне ничего не написал, отправляя в военное училище на край земли русской?
– Ромочка, он хотел как лучше. Он считал, что ты узнаешь жизнь, тебя там плохому не научат. А когда вернешься, поумнеешь и денежками распорядишься…
Аннушка в углу тихо плакала.
– Еще, Рома, папа тебе хотел сказать, чтобы ты сестру не оставлял бы в несчастии. Это теперь твой долг.
– Мой? Долг? А у вас какие-нибудь долги перед нами были? Нет, даже не перед нами, а перед собой? Ну, ладно, мам, он идиот, но ты-то, ты же женщина, ты должна была чувствовать, что так нельзя было жить. Чем же он тебя так задавил? Теперь-то я понимаю, почему он меня отправил в Задурийск, он просто боялся, что я случайно залезу в диван и найду это бабло. Так ведь?
Мать молчала.
– Будьте вы прокляты! – сказал Рома. – Хуже вас нет.
– Ромочка! Не сердись, возьми денежки. Может, где-нибудь поменяешь.
– Не возьму, мам. Они грязные. И никому не нужные. Боюсь их брать. Зараза к пальцам пристанет.
– Ромочка, ты не прав. Эти деньги Аннушка уже собой оплатила, ножками своими неходячими…
– Мама, еще слово, и я за себя не ручаюсь.
Рома выскочил из дома в бешенстве. В машине достал пачку сигарет, к которым обычно даже не прикасался, и закурил. В мозгу стучало только одно: напиться и забыться. Жить не хотелось. Вот такая была история, которой не поделишься ни с кем. Если бы ее можно было выложить в словах, стало бы легче, но от безумия услышанного только тупая боль отдавала в виски. Это и была та самая глобальная философия старшего поколения, которую оно всемерно скрывало от молодежи, как великую тайну бытия, этой тайной предыдущее поколение приминало последующее, заставляя идти тем же путем, не сворачивая с колеи. «Твой долг!» Эк вы меня долгами-то нагрузили своими, чтобы не дай Бог не взлетел, чтобы полз по грязи, головы не поднимая, как вы сами и те, кто были перед вами, и все, все, все… по Библии.
Через день отпустило. Да хрен бы с вами. Не было денег и вовсе не стало. Умные люди говорят, так было много раз.
«Протестировали меня на критическом режиме, – сказал себе Роман. – Система показала свою жизнеспособность».
Заехал к Юлии. Поел на кухне борща, который сварила мать Юлии. Хорошо, что не фондю.
– Поеду. Отца хоронить. Женщины там одни. Мать и сестра.
– Может, мы с тобой, а, Рома? – Мать Юлии уже была одета в черное и выглядела совершенно по-человечески. Тетка как тетка.
– Можно. Одевайтесь. Жду вас в машине.
У подъезда Роминого дома уже толпились любопытные соседи. Едва Роман появился со своими женщинами, по соседской толпе пробежал легкий ропот, видимо, узнали и Юлию, и ее мать. Все сделали умильные лица. Бабки вытирали слезы. Роман слышал, как они говорили: «Вот, все ж таки и они люди. Понимают. Смерть, она каждого достанет».
На кухне уже пекли блины и готовили салаты. Посмотрев на бледную Юлию, Рома сказал, может, останешься тут, поможешь готовить, ну чего тебе на кладбище делать?
– Нет, я поеду.
– Декабристка?
– Угу.
…Похоронили быстро. Поп прогундосил дежурное. Отцовские сослуживцы сказали добрые слова о покойнике. Был он честным. Слуга царю. Отец солдатам. Воспитал хорошего сына. Долг родине отдал.
Постреляли вверх холостыми.
– Что делать дальше будешь? – спросил Романа бывший отцовский начальник, который и посоветовал когда-то отцу отправить Романа в Задурийск. Наверное, и тут собирался что-нибудь толковое посоветовать.
– Учиться буду. На санитара. А то сумасшедших вокруг очень много.
После смерти отца мать лицом просветлела. На следующий же день сняла с себя черное и оделась в голубое платье.
В кухне Роман вдруг обнаружил посудомоечную машину марки Zanussi.
– Оказывается, я был неправ, вы тут шиковали.
– Она не работает, Ромочка. Сломалась сразу, как купили. Папа ее раскрутил, а оттуда вывалилась деталька, на которой было написано «Привет от Реваза». Армяне, значит, какие-то нагадили.
Рома почти засмеялся. Но вспомнил, что траур. Подавил иронию.
Спустился вниз в почтовый ящик. Наверняка там пришли соболезнования. В ящике болталось одно письмо. Оно было из Задурийска. Сначала Роман подумал, что это судебная повестка. Но вгляделся: штампа нет, почтовый адрес невразумительный.
Вскрыл, не отходя от ящика. Письмо было от Петра Старцева.
«Здорово, Роман. Доброго дня!
Надеюсь, ты меня еще не забыл. Хотя ждал, что после освобождения ты заедешь к нам – тебя ждали. Ждем и теперь. Сценарий таков. Наше училище расформировали. В Задурийске теперь СЭЗ (свободная экономическая зона). Китайцы достроили мост через речку Задурийку, и целыми сутками по мосту идут кули с товаром, едет их техника, днем – гражданская, ночью – военная, слегка закамуфлированная под гражданскую.
Когда распродавали военное имущество училища, я купил все танки. Обещал по закону снять башни. Но пока не снял. Все наши остались со мной. Нас много. Но их в разы больше. Будешь смеяться – с нами Шаман. Тихомирова выпустили из тюрьмы. Не хватает только тебя, Рома. Приезжай. Вопрос стоит просто: кто будет здесь рабами, мы или они.
P.S. Мой отец ушел дальше в тайгу, увел с собой весь наличный состав хутора. Воевать не захотел. Но когда встречает в тайге браконьера – стреляет. На поражение.
Сестра Ксения, которая умолила отца выкупить тебя из тюрьмы, выходит замуж. Отец нашел ей жениха. Таковы были условия ее контракта с отцом: она ему пригрозила, что повесится, если он тебя не выкупит. Это был бы грех.
Петр Старцев».4. Ветер с востока
«Они шли и шли через мост сплошным потоком. В какой-то момент стало страшно. Черная масса двигалась, шевелилась, гудела, и мост под ней дрожал».
На военном аэродроме, где в сторонке, на гостевой стоянке, стоял на хранении самолет Юлии, готовили к вылету грузовой борт с военными. Роман примчался вовремя. Наводку на борт дал генерал Шеф.
Деды благословили Рому, даже перекрестили в дорогу. Снабдили запиской к местной военной братве. Сказали: «Найдешь капитана. Василием кличут». С собой у Романа был рюкзак с личными вещами и огромная клетчатая сумка, с какими бороздят необъятные и темные просторы метро челноки. Предъявив военным в полевой форме записку от дедов и увесистую пачку «зеленых», Роман получил «добро»: «Загружайся!»
Роман искоса смотрел, что загружали в самолет, стараясь не выказывать свинского любопытства. Последними в самолет влезли молодые батюшки в длинных черных рясах. Было их человек пятьдесят.
– Кто это? – спросил Роман капитана, который руководил отправкой.
– Православные миссионеры.
– Впервые о таких слышу.
– Это первый выпуск.
У миссионеров на груди под рясами отчетливо выделялся знакомый до боли силуэт «калашникова».
– А чей-то у них на груди кресты такие крупные? – спросил Роман, кивнув на батюшек.
– Новая модификация.
Роман сдерживал приятное бурление в крови.
– Примерно через час взлетаем, – сказал капитан. – Заканчиваем погрузку.
– А можем мы загрузить один самолетик? Место еще есть?
– Какой?
– Вон тот, дамский. Серебристо-зеленый.
– Можем. Только зачем он тебе? Разрешение от хозяина есть?
– От хозяйки. И ключи.
