Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Позавтракав, близнецы взяли собаку и побежали играть в снежки, а Ятоу ушла с подругами смотреть состязания бойцов НОАК — даже в снегопад соревнования шли по расписанию. Чжан Цзяню перед ночной сменой не спалось, взялся столярничать, доделывать начатую работу. Решил смастерить близнецам парту, как в начальной школе: сдвоенный стол сбережет в их квартирке немного места.

Снизу послышался свисток — приехал грузовичок из угольной лавки. Чжан Цзянь и Дохэ взяли корзины, ведра и побежали вниз, там встретили Сяо Ши, он уже скинул стеганку, позаимствовал у соседей старое железное ведро и ссыпал в него уголь.

Соседские дети, кто остался дома, тоже схватили ведра и тазы и бросились помогать Чжанам. Если в доме кому привозили уголь, дети всегда прибегали подсобить, потом докладывали старшим: «Это я у дяди Лэй Фэна [92] научился!» А дальше писали письма учителю, хвалили друг друга: «Такой-то ученик по заветам Лэй Фэна помогал соседям носить уголь». Скоро угольная крошка усыпала всю лестницу, дети сталкивались на ступеньках и падали прямо в черную пыль, становясь точь-в-точь как угольные шарики для растопки, только с руками и ногами.

Кончилось тем, что Тацуру тоже поскользнулась и упала. Сяо Ши мигом отставил свое ведро и помог ей встать. Это случилось на площадке между вторым и третьим этажом, дети убежали пить сахарную водичку, которую намешала им Сяохуань (с сахарином вместо сахара). Сяо Ши повернулся спиной к третьему этажу и вдруг поцеловал Тацуру.

Тацуру изумленно уставилась на него, ушибленное колено тут же прошло, и она одним прыжком соскочила на пару ступенек вниз. Сяо Ши бросился следом, сгреб ее сзади и снова поцеловал. Тацуру хотела закричать, но он опередил:

— Только попробуй! Крикнешь, и я закричу! Крикну: «Держите японскую гадину!»

Тацуру смотрела в детское личико Сяо Ши, в личико, знакомое ей уже десять лет, но не могла различить, правда ли он задумал дурное или просто шутит.

Сяо Ши решил попробовать еще кусочек японского тофу:

— Вечером пойдешь со мной на завод.

Тацуру замерла на месте, ничего не отвечала.

— А не то я и про вас с Чжан Цзянем донесу.

Губы Тацуру тихонько шевельнулись. Сяо Ши услышал, как она беззвучно повторяет: «Донесу, донесу».

— Не понимаешь? Вы, японцы, не доносите? А китайцы ох как любят доносить, а особенно — на японских гадов.

Тацуру кивнула. Она не все слова поняла, но главное ухватила.

— Довольно японские гады измывались над китайским народом, сейчас ты за них ответишь.

Тапуру все смотрела на него. Уголки рта на детском личике Сяо Ши растянулись в улыбку — не поймешь, то ли шутит, то ли всерьез.

— Ну что, гадина японская? Пойдешь со мной?

— И куда же? — раздался сверху голос Сяохуань. Оказалось, она уже давно наблюдает за ними из-за угла на лестничной площадке.

— Уй, сестрица Сяохуань, ты зачем спустилась, смотри руки не запачкай! — захлопотал Сяо Ши.

— Ты куда мою сестренку зовешь?

— Я так, пошутил!

— Про японскую гадину не смешно вышло.

Сяо Ши швыркнул носом, переступил с ноги на ногу, словно по команде «Вольно!» — иначе ему из этого капкана никогда не выбраться.

— Сяо Ши, угля пока хватит, не носи больше. Сделай лучше сестрице одно одолжение.

— Какое одолжение? — Сяо Ши обрадовался, что сможет задобрить Сяохуань.

— Сходи за Сяо Пэном. Снег выпал такой славный, я вам приготовлю угощений, выпьете втроем.

Тацуру смотрела, как Сяохуань снимает фартук и отряхивает с ее одежды следы двух угольно-черных ладоней. Никак не получалось от них избавиться, Сяохуань усмехнулась, покачала головой.

Мужу она ничего не сказала. Спровадила соседских детей, выудила из кадки на балконе пару кочанов кислой капусты, замочила цзинь стеклянной лапши. Лук-батун снаружи пожух, а внутри листочки были нежные, беленькие, словно яшма. Сяохуань настрогала целую миску лука, обжарила его с яйцом. Бобовые стручки и баклажаны, засушенные по осени, поставила томиться со свининой в коричневом соусе. К приходу гостей на столе стояло три больших блюда с едой.

Чжан Цзянь почуял неладное: вроде Сяо Пэн забыл дорогу к их дому (само собой, один Чжан Цзянь и знал почему), с чего вдруг снова явился? Было все-таки в характере этого парня какое-то благородство: ни слова не говоря, спрятался, зализал свои раны и вот, вернулся. Чжан Цзянь не полез к гостям с приветствиями: зачем лишний раз напоминать Сяо Пэну, что они год не виделись.

Сяохуань позвала Дохэ сесть с гостями за стол, но та ни за что не соглашалась. Год назад она рассказала Чжан Цзяню, как ходила с Сяо Пэном в кино, и Чжан Цзянь заплакал. Сел на корточки — точь-в-точь, как сиживал начальник Чжан, греясь на зимнем солнышке, — сел, и на пол закапали слезы. Стоило только вспомнить, как он сидел, упершись локтями в колени, долго сидел, твердо и ладно, а на пол капали слезы, и Тацуру понимала, что напрасно его винила. Все это время он преданно любил ее, любил без объятий, поцелуев и близости. Иногда, гладя на Сяо Пэна, Тацуру думала, что ей под силу забыть Чжан Цзяня — как знать, вдруг с Сяо Пэном еще будет другое счастье, — но увидев слезы Чжан Цзяня, она поняла, что ничего не выйдет. Пока быстрые тяжелые мужские слезы падают на пол, женщина будет любить его хотя бы за то. как упрямо он любит ее. Потому Тацуру и отказывалась выйти к Сяо Пэну.

Тыча пальцем в голову Дохэ, Сяохуань сказала тихо:

— Дуреха, чего боишься, никто тебя в мешок не посадит, с собой не унесет.

Но Дохэ не двинулась с места, и Сяохуань вышла из маленькой комнаты ни с чем. Сяо Пэн смотрел на серую дверь в комнату Дохэ, отпивал из рюмки и снова упирался глазами в дверь. До того досмотрелся, что на месте двери появилась безбрежная осенняя река. Какие разные все-таки Сяо Пэн и Сяо Ши, думала про себя Сяохуань. Сяо Пэн не стал бы ловить Дохэ на лестнице, лапать ее черными руками.

Хозяйка разлила вино, разложила еду по чашкам. Сяо Ши болтал без умолку, передразнивал прижимистых и жеманных шанхайских кумушек, как они делят мандарин на дольки и над каждой сражаются: кушайте мандарин, не стесняйтесь! Нет, это вы кушайте, кушайте! Я и почистила вам специально! Угощайтесь! Нет, это вы угощайтесь! Кушайте, кушайте! Долька мандарина, а сколько церемоний. Эту дольку съели, теперь вторая на очереди: кушайте мандарин, не стесняйтесь!.. Сяохуань и Чжан Цзянь смеялись от души.

Сяо Пэн выпил две рюмки и смотрел недобро. Горка еды в его чашке оставалась нетронута. Тогда Сяохуань, передразнивая шанхайских кумушек, схватила палочками кусок мяса и поднесла ко рту Сяо Пэна:

— Кушайте, не стесняйтесь! Мы и свинью специально забили!..

Сяо Пэн даже не улыбнулся, мрачно хлебнул вина и поставил рюмку на сгол.

— Сестрица Сяохуань сказать что-то хотела, затем нас и позвала?

— Сначала поешьте, а там уж поговорим, — ответила Сяохуань.

Только тут до Чжан Цзяня дошло, что гостей позвала жена. Он посмотрел на парней, перевел взгляд на Сяохуань и тревожно подумал: добра от этого разговора не жди.

— Сестрица Сяохуань, сначала скажи, что хотела, потом поедим, — ответил Сяо Пэн.

— Тоже ладно, — взгляд Сяохуань опустился на руки, перебиравшие палочки: правую налево, левую направо. Сердце отбивало барабанную дробь, и под эту дробь она вышла на сцену. Подняла голову, улыбнулась краешком рта, показав зуб с золотой каймой, и застыла перед публикой в очаровательной позе.

— Вы втроем — братья, приехали сюда из Аньшаня на одном поезде. Сяо Ши, твоя сестра тогда пришла на вокзал провожать, сказала, что родители ваши умерли, сама она поехать не может, и просила, чтоб я заботилась о тебе, как о родном. Помнишь? — Сяо Ши кивнул. — Хорошо ли я о вас заботилась? — Сяо Ши и Сяо Пэн старательно закивали. — Теперь вы оба знаете историю Дохэ, знаете, как она оказалась в нашей семье. Братьев обманывать нехорошо, считайте, что этим вином и закуской я, Чжу Сяохуань, прошу у вас прощения за обман. Теперь между братьями нет больше тайн и недомолвок. Верно?