Марина Юденич - Дата моей смерти
— Только поэтому?
— Конечно, нет, Мусенька, не только. Но неужели ты не понимаешь, что, если бы я, хоть на секунду, могла предположить, что вы с ней можете поступить подобным образом, я бы к ней пошла?
— Ну, слава Богу! А то знаешь… ты ведь такая недоверчивая.
— Нет, ей я верю.
— И что же она велела теперь тебе делать?
— Как что? Простить его, отпустить с Богом его душу, и начинать жить с чистого листа. Но знаешь… — я вдруг вспоминаю просьбу Егора, добыть какие-то таблетки, лишающие возможности видеть сны, — она сказала мне, что я быстрей успокоюсь, если все же перестану видеть Егора во сне. Сны возбуждают меня, будоражат воспоминания, а мне, да и его душе сейчас лучше, если я буду спокойна.
— Но разве это возможно: запретить себе видеть сны?
— Нет, разумеется, но ведь есть какие-то таблетки….
— Конечно, таких препаратов достаточно много, в том числе и всевозможные антидепрессанты. — Быстро соглашается со мной Муся. — Но они не так уж безвредны, знаешь, привыкание и все такое, возможны побочные действия… Их выписывают, и довольно осторожно….
— А ты не могла бы мне что — ни — будь такое достать? Я ведь не собираюсь принимать долго…
— Я попробую… Думаю, что смогу Я поговорю с нашими докторами. Да, наверняка, мне не откажут. Хорошо.
— Спасибо. Но только, если можно, то побыстрее…
— Да, понимаю, наверное, тебе и надо-то всего до сорока дней… Потом, может, он и сам перестанет тебе сниться.
— Вот именно, так она и сказала. И я сама тоже так чувствую. Ладно, Мусенька? Осталось совсем недолго.
— Конечно, завтра же, постараюсь что-то раздобыть. А сейчас у тебя есть что-ни-будь успокоительное или обыкновенное снотворное?
— Есть что-то, по-моему.
— Если не очень сильнодействующее, выпей перед сном даже пару таблеток.
Это не так уж вредно. Ну, будешь завтра немного вялой, зато сон будет крепче.
— Да, я сейчас так и сделаю. А завтра, как проснусь, сразу созвонимся.
— Хорошо, дорогая. Ложись. И ни о чем плохом не думай, все уже позади.
Спокойной ночи. — Муся кладет трубку, явно умиротворенная, даже счастливая.
Мне жалко Мусю, но жалость эта растворяется почти незаметно где-то в глубинах моего сознания. На первом же плане его внезапно возникает мысль, что таблетки, которые — уверена! завтра добудет мне Муся, вполне могут оказаться пригодны не только для того, чтобы лишить меня возможности видеть сны. Эта мысль снова вызывает во мне волну страха, но уже не такого сильного и непреодолимого как прежде.
Я на самом деле решаю выпить на ночь снотворное, справедливо полагая, что, если Егор вдруг захочет пообщаться, то найдет способ разбудить меня.
Засыпая, я пытаюсь высчитать, когда же действительно наступит сороковой день после гибели Егора.
И по моим подсчетам выходит, что не далее, как завтра.
" Надо будет пойти на кладбище — уже в полу — сне думаю я, но чей-то голос, то ли извне, то ли из глубин моего сознания, слабо различимый в пелене забвения, аккуратно поправляет меня.
"Прийти, — шелестит он едва слышно, — не пойти, а прийти… "
Я хочу спросить его, какая же в том разница, но не успеваю: глухая беспросветная темнота поглощает меня полностью.
Снов этой ночью мне не сниться.
Просыпаюсь я только во втором часу дня, и чувствую себя совершенно разбитой, словно минувшая ночь была из числа тех, прежних, почти уже забытых, когда до рассвета я не могла сомкнуть глаз.
Однако голова моя ясна, и первая мысль, которая всплывает в ней, едва только я осознаю себя частицей окружающего мира, это воспоминание о тихом шепоте, пригрезившемся или услышанном мною, на самом деле, в полу — сне.
Сейчас мне хорошо понятна разница между « пойти» и « прийти» в контексте последних событий.
И я думаю об этом « прийти» уже почти без страха.
Только легкое волнение веет слабым холодком в районе солнечного сплетения.
Но это волнение совсем иного толка, чем страх, сковывавший меня при мысли о смерти еще совсем недавно.
Это волнение хорошо знакомо мне. Оно охватывает меня всегда перед тем, как мне предстоит проделать какую-то новую непривычную работу. И относится к тому, как все пройдет в конечном итоге, справлюсь ли я с новым делом?
Вот о чем волнуюсь я теперь.
Что ж, то, что предстоит мне в ближайшие дни вполне можно назвать « новым, непривычным» делом.
Нужно вставать, хотя делать мне абсолютно нечего.
Я просто жду двух, а вернее трех событий: известий от Егора, таблеток от Муси и… собственной смерти.
Последнее, очевидно, все же потребует от меня некоторых действий, но их, само собой я осуществлю в самый последний момент.
Однако, к уходу из жизни надо готовиться.
Я много раз читала об этом и слышала в обыденных разговорах.
В принципе, я понимаю, что необходимо привести в порядок свои бумаги и вещи, потому что скоро к ним прикоснуться руки чужих людей.
Очевидно, следует сделать какие-то распоряжения на счет того нехитрого имущества, которым я располагаю, поскольку наследников обладающих бесспорным правом на него, у меня нет.
Но ничего этого делать мне категорически не хочется.
В конце концов, какое мне будет дело, кто и куда потащит мой старенький компьютер, кому достанется моя роскошная машина, и как поделят мой вполне еще приличный гардероб и украшения те, в чьей власти они окажутся?
Бумаги, письма, фотографии, старые кассеты с записями моих программ на телевидении…. Все это было мне совершенно ни к чему. И лень было вставать из теплой постели и тащиться на промозглую серую улицу, а вернее во двор, еще более унылый и грязный, только ради того, чтобы выбросить все это в мусорный контейнер, если это все равно сделают потом какие-то другие люди.
Тайн, которые они могли обнаружить в моих бумагах или файлах моего компьютера, у меня, отродясь, не было.
Что же еще?
Разумеется, перед этим принято писать письма, с объяснениями своего поступка: обвинениями или, напротив, просьбой никого не винить.
Но — кому?
Родители мои к счастью, в данной ситуации, для них и для меня, давно покинули этот мир, я была их единственным ребенком, и никого из дальних родственников, о которых изредка вспоминала бабушка и уж совсем редко — мама, попросту не знала.. Такая была у меня семья: немногочисленная и замкнутая.
С друзьями, которыми когда-то давно Бог меня не обидел, успешно разобрался Егор, и писать им теперь было бы, по меньшей мере, глупо, а в принципе, и не очень честно. Дескать, вот вам, подарочек от бывшей подруги — терзайтесь теперь угрызениями совести и организуйте похороны. Впрочем, кому-то из них все равно придется всем этим заняться.
