Чарльз Буковски - Женщины
Выпивая, я закинул одну ногу на другую. Халат мой распался.
– О, – сказала Гертруда, – у вас сексуальные ноги!
– Да, – подтвердила Хильда.
– Я это знаю, – сказал я.
Девчонки остались и поддержали меня в выпивке. Я сходил и сочинил еще три. Когда садился вторично, то убедился, что прикрыт халатом как должно.
– Вы, девчонки, можете тут остаться на несколько дней, отдохнете.
Они ничего не ответили.
– Или не оставайтесь, – сказал я. – Страху нет. Можем просто немного поболтать. Мне от вас ничего не нужно.
– Спорить могу, вы знаете много женщин, – сказал Хильда. – Мы читали ваши книги.
– Я пишу фикцию.
– Что такое фикция?
– Фикция – это приукрашивание жизни.
– То есть, врете? – спросила Гертруда.
– Чуть-чуть. Не очень много.
– А у вас подружка есть? – спросила Хильда.
– Нет. Сейчас нет.
– Мы останемся, – сказала Гертруда.
– У меня только одна кровать.
– Это ничего.
– И еще одно…
– Что?
– Чур, я сплю посередине.
– Ладно.
Я продолжал смешивать напитки, и скоро у нас всё кончилось.
Я позвонил в винную лавку.
– Я хочу…
– Постойте, друг мой, – отвечали мне, – мы не делаем доставку на дом до 6 вечера.
– Ах, вот как? Я тебе в глотку вбиваю по 200 долларов в месяц…
– Кто это?
– Чинаски.
– О, Чинаски… Так чего вы хотите?
Я сообщил ему. Потом:
– Знаете, как сюда добраться?
– О, да.
Он прибыл через 8 минут. Толстый австралиец, вечно потел. Я взял две коробки и поставил их в кресло.
– Привет, дамы, – сказал толстый австралиец.
Те не ответили.
– Сколько там с меня, Арбакл?
– Ну, всего 17.49.
Я дал ему двадцать. Он начал рыться, ища мелочь.
– Что, делать больше нечего? Купи себе новый дом.
– Спасибо, сэр!
Затем он склонился ко мне и тихо спросил:
– Боже мой, как у вас это получается?
– Печатаю, – ответил я.
– Печатаете?
– Да, примерно 18 слов в минуту.
Я вытолкал его наружу и закрыл дверь.
В ту ночь я забрался с ними в постель и лег посередине. Мы все были пьяны, и сначала я сграбастал одну, целовал и щупал ее, потом повернулся и схватил другую. Так я перемещался туда и обратно, и это было очень утешительно.
Позже сосредоточился на одной надолго, потом перевернулся и перешел на другую.
Каждая терпеливо ждала. Я был в смятении. Гертруда горячее, Хильда – моложе. Я вспарывал зады, лежал на каждой, но внутрь ни одной не засовывал. Наконец, остановился на Гертруде. Но сделать ничего не смог. Слишком пьян. Мы с Гертрудой уснули, ее рука держала меня за письку, моя рука – у нее на грудях. Мой член опал, ее груди оставались тверды.
На следующий день было очень жарко, а пьянства – еще больше. Я позвонил и заказал еды. Включил вентилятор. Разговоров было немного. Этим немочкам нравились их напитки. Затем обе вышли и уселись на старую тахту у меня на переднем крыльце – Хильда в шортиках и лифчике, а Гертруда – в тугом розовом исподнем, без лифчика и трусиков. Зашел Макс, почтальон. Гертруда взяла у него почту для меня. Беднягу Макса чуть кондрат не хватил. В глазах у него я видел зависть и неверие. Но, как ни верти, ему нужнее гарантированная работа.
Около 2 часов дня Хильда объявила, что идет гулять. Мы с Гертрудой зашли внутрь. Наконец, это действительно произошло. Мы лежали на кровати и проигрывали начальные такты. Через некоторое время приступили. Я взгромоздился, и он вошел внутрь. Но вошел как-то резко и сразу же принял влево, будто там был изгиб. Я мог вспомнить только одну такую женщину – но тогда было здорово. Потом я задумался: она меня дурачит – я, на самом деле, не внутри.
Поэтому я его вытащил и засунул повторно. Он вошел и опять круто свернул влево.
Что за говно. Либо у нее пизда перекособлена, либо я не проникаю. Я убеждал себя поверить, что это у нее пизда ни к ебеней матери. Я качал и трудился, а он все гнулся и гнулся влево под этим острым углом.
Я все пахал и пахал. Потом возникло чувство, что я уже уткнулся в кость. Ничего себе. Я сдался и скатился с нее.
– Извини, – сказал я, – во мне, кажется, просто сегодня нет газу.
Гертруда промолчала.
Мы оба встали и оделись. Потом вышли в переднюю комнату и сели ждать Хильду. Мы пили и ждали. Хильда не торопилась. Долго, долго ждали.
Наконец, прибыла.
– Привет, – сказал я.
– Кто все эти черные люди в вашем районе? – спросила она.
– Я не знаю, кто они такие.
– Они сказали, что я могу зарабатывать 2000 долларов в неделю.
– Чем?
– Они не сказали.
Немецкие девчонки остались еще на 2 или 3 дня. Я продолжал натыкаться на этот левый поворот в Гертруде, даже когда бывал трезв. Хильда сказала, что она на «тампаксе», поэтому ничем помочь мне не может.
В конце концов, они собрали пожитки, и я посадил их к себе в машину. У них были большие полотняные сумки, которые они носили через плечо.
Германские хиппи. Они показывали мне дорогу. Свернуть там, свернуть тут. Мы всё выше и выше забирались в Голливудские Холмы. На богатую территорию въехали. Я уже и забыл, что некоторые живут довольно неплохо, пока большинство остальных жрет собственное говно на завтрак. Когда поживешь там, где живу я, начнешь верить, что и все остальные места – такие же, как и твоя задрота.
– Вот здесь, – сказала Гертруда.
«Фольк» остановился у начала длинного извилистого проезда. Где-то там, наверху, стоял дом – большой, большой дом со всеми делами внутри и вокруг, что только есть в таких домах.
– Лучше, если отсюда мы пойдем пешком, – сказала Гертруда.
– Конечно.
Они вышли. Я развернул «фольксваген». Они стояли у входа и махали мне, их полотняные мешки свисали с плеч. Я помахал в ответ. Потом отъехал, поставил на нейтрал и начал планировать вниз с гор.
87
Меня попросили дать чтения в знаменитом ночном клубе «Улан» на Бульваре Голливуд. Я согласился читать два вечера. Я должен был выступать следом за рок-группой «Большое Изнасилование» оба раза.
Меня засасывала трясина шоу-бизнеса. На руках были лишние билеты, я позвонил Тэмми и спросил, не хочет ли она сходить. Она сказала, что да, поэтому в первый вечер я взял ее с собой. Я заставил их открыть ей кредит.
Мы сидели в баре, дожидаясь начала моего выступления. Выступление Тэмми походило на мое. Она быстренько набралась и расхаживала по всему бару, разговаривая с людьми.
К тому времени, как мне пришла пора выходить, Тэмми уже заваливалась на столики. Я нашел ее брата и сказал:
– Боже святый, да убери же ты ее отсюда, будь добр.
Он вывел ее в ночь. Я тоже был пьян и позже совершенно забыл, что сам попросил ее увести.
