Елена Чижова - Полукровка
Утром, дождавшись обхода, в течение которого врач косился в ее сторону, она отправилась вниз – к пасынку.
С Юлием Виолетта решила поговорить в открытую; понимала – дело серьезное. В ночной истории ее поведение было почти безупречным. Умолчав о застолье, она рассказала так, будто зашла в ординаторскую по делу и нарвалась на домогательства. Конечно, она дала достойный отпор, но этим дело не исчерпано – сегодня, во время обхода, доктор поглядывал недвусмысленно.
Юлий кивал. Положение, в которое они попали, оказывалось сложным. Ее отказ означал опасность, в которую попадал отец. В деле больничного лечения многое зависит от врачебной благосклонности. Снова он попытался перевести разговор на деньги, но, вспомнив глаза, сверлившие ее на обходе, Виолетта покачала головой:
– Нет, не знаю, сама как-то боюсь...
– Конечно, я мог бы тебя сменить, но там... Я же ничего не умею. Может, попросить маму? Пусть подежурит пару дней... – Юлий спросил осторожно, понимая, что ступает на шаткую дорожку.
– Ну уж нет. Только не это, – Виолетта отмела решительно. Мысль о том, что сюда явится бывшая жена и станет распоряжаться, показалась невыносимой. Уж если выбирать... Теперь, когда он приплел свою мамашу, она пожалела, что рассказала. Обозвав себя дурой, совсем потерявшей разум, Виолетта оглядела его с презрением и собралась уходить. Не хватало еще, чтобы маменькин сынок разболтал Екатерине. Та послушает-послушает, да еще и прибавит от себя. В этих делах баб не обманешь.
– Ладно, – она сказала, – не бери в голову. Я сама.
В голове плескались медленные мысли. Их суть сводилась к тому, что, не зайди она в ординаторскую, ничего бы не было.
– Подожди, – Юлий остановил, – послушай...
Если та, другая, сумела справиться с кладбищенскими, с врачом она сладит запросто.
Не вдаваясь в объяснения, Юлий приказал возвращаться в палату и ждать. Он съездит и обо всем договорится. Если ничего не получится, останется на ночь сам.
Ленькин номер ответил сразу. Сообщив тете Циле печальную новость, он спросил телефон Мишиной Маши. Удивившись, тетя Циля телефон дала, но больничных подробностей расспросить не успела: Юлий поблагодарил и положил трубку. Набрав три цифры, он опустил трубку на рычаг. Складывая в уме подходящие фразы, Юлий пытался передать историю так, чтобы все выглядело прилично. Нужные слова ускользали.
Около телефона он промаялся до ранних сумерек и все это время представлял себе отца, распластанного на больничной койке, и мачеху, сидевшую рядом. В палату входил молодой врач, а дальше все двигалось само собой – сцены одна другой отвратительней...
– Черт! – Юлий тряхнул головой и набрал номер. Твердой рукой.
Ему показалось, она не удивилась, потому что, помедлив, подтвердила холодно:
– Да, я вас слушаю.
Его рассказ получался несвязным: каждая фраза казалась глупой.
– Я очень вам сочувствую, – Мария наконец отозвалась. – Инфаркт – дело серьезное. Но есть лекарства. Я слышала, самое опасное – первые часы. Если прошло больше суток и ваш отец... – она замялась, – значит, есть надежда.
Невнятную историю с мачехой она, казалось, пропустила мимо ушей. Собственно, на этом разговор заканчивался. Глупо было надеяться. Он вспомнил ее обвинение и дернул ртом. Твердым голосом человека, которому нечего терять, Юлий поблагодарил за участие.
– Насколько я поняла, все дело в вашей мачехе, – она спрашивала прямо, – и теперь вы хотите, чтобы я?..
– Да, – он ответил решительно, – я прошу вас приехать и поговорить с врачом.
Отозвавшись коротким смешком, она спросила адрес больницы. Юлий сообщил и добавил, что выезжает немедленно. Будет ждать ее у крыльца.
3
Голос, неожиданно возникший в трубке, вызвал раздражение. Вежливые слова дались с трудом. Уже положив трубку на рычаг, она поняла причину: Иуда позвонил тогда, когда жареный петух клюнул их семейку, а значит, она, умеющая разговаривать с суками, теперь понадобилась. Только теперь.
Она уже жалела, что согласилась. Все получилось неожиданно, само собой. Хорошо, что родители задерживались в гостях, иначе пришлось бы объясняться. Прежде чем уйти, она предупредила Татку: опасно заболела школьная подруга.
По дороге к остановке Маша пыталась представить лицо ловеласа, с которым шла договариваться. «Ладно, – она думала, – черт с ними... Съезжу и накручу хвост». Задачка казалась несложной.
Она приехала довольно быстро. Юлий прибежал минут через десять, запыхавшись. Не слушая жалких слов о какой-то машине, которую он не мог поймать, Маша прервала его коротким жестом. В вестибюле он назвал номер отделения – единственное, что помнил.
В этот час посетители не допускались. Последние родственники забирали из гардероба пальто. Женщина, дежурившая за стойкой, вскинулась раздраженно, когда Маша, сбросив верхнюю одежду на руки Юлия, проследовала к широкой арке, обозначавшей вход.
– Куда, куда? Всё, всё! – дежурная махала руками.
Не останавливаясь, Маша коротко бросила через плечо несколько слов – Юлий не расслышал.
– Туда и обратно! – дежурная крикнула вслед, и Маша исчезла из виду.
Дойдя до таблички с нужным номером, она остановилась на площадке. Женщина в белом халате прошла мимо. На Машу она бросила настороженный взгляд: поздним вечером по лестнице должны ходить только свои.
Дождавшись, пока каблуки стихнут, Маша открыла дверь и скользнула в отделение. В коридоре никого не было. Тусклая лампочка, прикрытая газетой, освещала пустой пост. Стараясь держаться стены, Маша двигалась осторожно, читая надписи. Реанимация нашлась быстро. Приоткрыв дверь, она увидела женщину, сидевшую у постели больного.
– Тихо! – Маша приказала шепотом. – Вы Виолетта?
Женщина кивнула.
– Меня прислал Юлий. Выйдем, здесь разговаривать опасно. Могут войти.
Каким-то материнским движением Виолетта склонилась к изголовью больного и, убедившись, что он спит, поманила:
– Пойдемте туда, в туалет.
Пустым коридором они прошли незамеченные.
Усевшись на сундук с надписью чистые ведра, Виолетта жаловалась истово. Маша слушала невнимательно – ей мешал провинциальный говорок.
– Ну хорошо, – она прервала поток жалоб. – Вы – ни сном ни духом, он – насильник и подлец. Объясните, что конкретно вы ждете от меня?
Провинциальный говорок непонятным образом рождал сомнения: эта могла и приврать.
Не отвечая, Виолетта сунулась в лифчик и достала сверток.
– Что это? – Маша разглядывала бумажки разного достоинства.
– Я не знаю, сколько в таких случаях... – Виолетта начала робко. – Двести или сто?
