Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
Не отвлекаясь от еды, Сапог поведал мне причудливую историю взаимоотношений генерала с соседкой Ксенией Носковой. Решетов построил загородный дом в середине девяностых, но насладиться уютной жизнью на природе с женой не успел, у супруги обнаружили рак желудка и она сгорела в течении года. Поначалу зять с дочерью частенько и подолгу гостили у генерала вместе с детьми, но потом Сапог купил готовый дом в коттеджном поселке на другом конце Москвы. Туда и переехали всей семьей, оставив тестя и отца наедине с собственными бедами. Вдовцы, да еще в таком почтенном возрасте сатанеют от одиночества, ничего удивительного, что с Решетовым случилась распространенная болезнь под названием «Седина в бороду».
Первое время близкие смотрели на любовные похождения отставника с понимающим снисхождением, но когда счет амурных историй приблизился к двузначным величинам, а очередная пассия укатила от Решетова на новом авто с бриллиантовыми серьгами в наглых ушах, Евгения, жена Петьки, генеральская дочь, встала на дыбы. Дело было не в деньгах, и не в будущем наследстве внуков, которое на глазах семьи заблаговременно проматывал генерал, а в обыкновенной заботе о здоровье отца, здоровье не только физическом, но и душевном. Сначала хотели рискнуть поселить генерала у себя, но вовремя одумались — родителей проще любить на расстоянии. Находясь рядом, они ежедневно мельтешат перед глазами, внося в привычный уклад жизни кучу проблем — легкий склероз, орущий телевизор, ноющие от погоды суставы, запах лекарств и прочие прелести, влючая отличный от вашего жизненный опыт. Подобный симбиоз разных культур, как правило, заканчивается плачевно. План по возвращению отца в юрисдикцию разума претерпел кардинальные изменения, но мнения поначалу разделились. Безнравственный Петька предлагал нанять экономку или что-то типа обслуги и приплачивать ей за своевременное доносительство, обещая подобрать кандидатуру с учетом вкусов генерала, но с высокими моральными принципами. Евгения категорически отвергла предложение мужа, похерила сходу, высмеяв за недальновидность — стукачи на окладе ненадежны, говорила она, любого шпиона можно перекупить не только деньгами, но и незаурядным обаянием и интеллектом, которые в седовласом поджаром генерале буквально угадывались невооруженным глазом.
Скорость с которой Петруччо отступил на заранее подготовленные позиции говорила об убедительности контрдоводов жены. В самом деле, имея под боком вдовца при деньгах, да еще и приятной наружности, какое женское сердце устоит перед желанием заполучить его целиком, вместе с депозитом, участком и кладовкой? Тем более после свадьбы никуда переезжать не придется, только вещички из одной комнаты в другую перенести. Если в помыслах присутствует даже маленькая толика профита, убеждала Петьку жена, то где гарантия, что завладев сердцем и спальней Решетова, бывшая домработница не наложит лапу на все остальное. Евгения нарисовала перед супругом поэтажный план захвата Решетовского дома в таких мельчайших деталях, что Петька, едва глянув на пару эскизов, тут же признал полное поражение. Черт с ним, с имуществом, добила его супруга, разве тебе не приходит в голову, что бывший соавтор может легко оказаться с внешней стороны забора собственного особняка, не успев и глазом моргнуть. Выдержит ли его сердце такое неспортивное единоборство. Что ты предлагаешь, уточнил Петька.
План Евгении не блистал оригинальностью — супруга решила познакомить генерала с женщиной их круга и достатка, желательно дамой разведенной или вдовой с взрослыми детьми, а лучше одинокой как перст, и тогда будущее Решетова можно будет описать в приятных слуху выражениях, без использования обсценной лексики. Только они приступили к обсуждению гардероба генерала для выхода в свет, как в дело вмешались обстоятельства непреодолимой силы — в соседнем доме, пустующем уже несколько лет, загорелись огни окон. Так в жизнь Решетова вошла Ариадна Бубило-Райс, по паспорту Ксюша Носкова.
— Что, прямо-таки Ариадна, да еще и Бубило-Райс? — не удержавшись, прервал я Сапога на самом интересном месте.
— Ты пойдешь к медиуму Носковой? — спросил Петруччо и продолжил, не дожидаясь ответа. — Правильно, и я не пойду. С такой фамилией варежками в переходе торговать, а тут, старик, люди, по большей части несчастные, с них надо порчу снять, да счастье приворожить. А кто выведет из лабиринта неудач, кто протянет ниточку надежды, если не Ариадна? — голос его возвысился до пафоса, а рожа сияла как начищеный пятак.
— Но почему Бубило, да еще Райс? — не унимался я.
— Ага. Давай сейчас этимологию фамилий разбирать. Понятия не имею. Генерал придумал, да и какая разница. Клиентура есть? Есть. Без работы не сидит? Не сидит. Ну и ладушки у бабушки.
— Ты сам-то к ней ходил приобщиться к сверхъестественному?
— А мне-то зачем? — Сапог даже возмутился такой постановкой вопроса, — у меня все в порядке. Если только чирей на спине заговорить, вылез, зараза, прямо между лопаток.
Действительно, что я с глупостями лезу к абсолютно счастливому человеку. Зачем ему колдунья, он сам бес, своей улыбкой кому угодно мозги закомпостирует, опомнится не успеешь. Но лошадь упрямства несла меня вперед.
— Ты веришь во всю эту галиматью?
— Старик, не поверишь — верю, — Сапог даже зажмурился от удовольствия. — Я же еще на кладбище тебе сказал, что верю во все на свете — в бога, в дьявола, в инопланетян, в колдунов и Дедов Морозов, в магов и чародеев, в реинкарнацию души и в закат солнца вручную. Почему нет? Тем более это не стоит мне ни ши-ша. Ничто божественное не мешает мне жить, не требует от меня каких-либо усилий. Помехой служат как раз вещи вполне обыденные, земные, человеческие. Мне содержание трех квартир встает в копеечку, а Создатель не лезет под руку с ежемесячной квитанцией об оплате своих услуг. Вот ты убежденный атеист. И что тебе атеизм дает? Ничего.
— Но и вера ничего не дает.
— Как ничего? Надежду, у которой матерь Софья.
— И обманет в самом конце.
— Так то в конце, да еще в самом-самом, — Сапог захохотал, выплевывая крошки изо рта. — А пока пусть дурманит, я обманываться рад с превеликим удовольствием, раз он ничего взамен не просит. Чем больше разных вер, тем веселее жизнь на свете.
— Странно это слышать от человека, чья миссия нести просвещение в массы, — я тоже включил дурака, но Петруччо кажется не заметил.
— Старик, я за массы не ответчик. Я всего лишь печатаю буковки на листочках и получаю за это денежку. Хотелось бы побольше, — он вздохнул, сгребая крошки в ладонь, — но и так сойдет. Каждый всяк себе голова, хочется кому поклоны бить в исступлении, пусть лоб себе расшибет о каменные плиты. А я, как согрешу, сразу каюсь, говорю — Прости меня, Господи. И ведь прощает, нутром чую. Вот у тебя техническое образование, не то что у меня, гуманитария. Тебе не надо на пальцах объяснять. Перед тобой лишь одна дверь — в пустоту. А передо мной две двери. У верующего шансов больше, как ни крути.
— Зато у меня иллюзий нет.
— Отлично. Рад за тебя. А мне с иллюзиями в обнимку теплее. В этом разница между нами — я открыт всем ветрам, а ты молнию на курточке под самое горло застегиваешь, да на голову капюшон натягиваешь, оттого и на жизнь смотришь исподлобья. Не веришь ничему, наверняка тебя, кроме Бога еще и теория Большого Взрыва не устраивает.
— Не устраивает, ты прав. Мы в событиях полувековой давности разобаться не можем, зато, что случилось несколько миллиардов лет назад, знаем наверняка. Больше скажу, я сомневаюсь в происхождении человека от обезьяны. И, чтобы два раза не вставать, еще и во всеобщее счастье человечества не верю ни грамма. Помнишь, у Стругацких герой был, просил счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушел обиженным? Ты когда-нибудь задумывался, какой бардак на земле начнется, осуществись его желание? Понятия об истинной гармонии у всех разные, пересекающиеся, и порой входят в неразрешимые противоречия с помыслами других человеков. Одному для полного счастья надо, чтобы окружающие сдохли сей секунд, другому хочется жену, да не абстрактную, а твою. И что ты с этим прикажешь делать?
— А ничего, — заржал Петруччо, — тут в дело вступает Господь, подлетает на попутной тучке к рабу алчущему, наклоняется поближе и сует ему в нос огромный божественный кукиш, приговаривая — Накося, выкуси!
Глава 13. Семь дней до смерти
Утро отсалютовало страшной болью в голове, словно невидимая мельница перемалывала серое вещество в муку. Сказалось ли питие на голодный желудок или звезды так сошлись в сумеречном хороводе — неизвестно. Я с трудом разлепил веки, яркий свет ударил по мозгам, глаза отказывались фокусировать действительность, никак не наводились на резкость, будто разглядываешь мир через запотевшие очки.
Если день не заладился с утра, то непременно продолжит выкидывать коленца и дальше. Вторым неприятным сюрпризом было отсутствие графина с водкой на прикроватной, точнее, придиванной тумбочке. Я не верил глазам, мучительно соображая, как смогу одолеть несколько лестничных пролетов, чтобы спуститься на кухню к спасительному холодильнику. Глянул на часы, восемь утра, все еще спят. Дом застыл в гулкой тишине, поэтому каждый шаг к заветной цели, стучал набатом в башке с такой силой, что мне мерещилось, будто ныли, вздрагивая ступени, умоляя их не трогать, и протяжное эхо улетало в темноту огороженного перилами пространства. Преодолев половину пути, я с ужасом представил, что не увижу на кухне священного грааля. И от одной мысли о тщетности, бесполезности титанических усилий мне стало совсем гадко. Я шел по ступеням вниз, не только в прямом, но и в метафизическом смысле спускался в ад, ведомый водочным промыслом, и в конце провидение все-таки смилостивилось надо мной — графин чудесным образом оказался там, где ему и положено быть. Плеснув немного, выпил, постоял, отдышался, снова выпил, чуток отпустило. Пробежал глазами по кухне, зацепил взглядом плетеную корзинку, покидал в нее, что попалось под руку из еды. Возвращаясь в бильярдную, остановился между этажами и добавил из горлышка. Поднявшись наверх, разложил добычу перед собой и подумал — воистину, дорогу осилит идущий.
