Алексей Слаповский - Пересуд
Курков молчал.
— Если бы я ехал с женой, — продолжил Желдаков, — я бы разорвал любого.
Он верил, что так и сделал бы, хотя и знал, что никогда бы так не поступил.
— Ты последнее чмо, — обличал Желдаков.
— Что правда, то правда, — неожиданно согласилась Наталья.
Приближалась Шашня.
Милицейская машина, ехавшая перед автобусом, ушла влево, начала отставать, поравнялась с окном водительской кабины.
Высунулся милиционер, крикнул Артему:
— Не опрокидывайся, у нас другой план!
Артем кивнул.
А Курков вдруг схватился за ружье.
Он схватился за стол и упер его себе в грудь.
— Ну, стреляй, дурак, — сказал он.
— Хватит! — крикнул Ваня. — Ничего уже не изменится, если кто-то еще умрет! Хватит!
Желдаков посмотрел на него.
Похоже, мальчик прав. Больше никого убивать не надо. Кроме Маховца. Его надо убить, Желдаков не простит себе, если не убьет.
— Ладно, — сказал Желдаков. — Не трону никого, сидите. Сейчас только вот с этим поговорю.
И пошел к Маховцу, который так и лежал на спине, хотя руки у него были свободны.
Маховец ждал. Он понимал, что Желдаков сразу не выстрелит. Что-то сначала скажет. И этот момент надо использовать.
— Ну? — спросил Желдаков. — Как тебе тут?
— Чего?
Маховец сделал вид, что не расслышал.
В таких случаях или повышают голос, или подходят ближе.
Желдаков сделал шаг вперед, не опасаясь. Если Маховец попытается встать, он успеет выстрелить.
Маховец резко ударил Желдакова ногой под коленную чашечку.
Тот вскрикнул и согнулся, Маховец ударил еще раз — Желдаков упал, взмахнув ружьем.
И тут же Наталья с удивительной проворностью перескочила через Куркова, который не успел ее задержать, выхватила из рук упавшего Желдакова ружье, вспрыгнула на пустое сиденье и встала там, слегка согнувшись под багажной полкой.
— Надоело! — закричала она. — Всем сидеть на месте и слушать! Всем слушать меня!
Маховцу слушать было некогда: он навалился на Желдакова и душил его.
Желдаков хрипел, дергая руками и ногами, но ничего не мог поделать — он терял уже последний воздух.
— Прекратите! — закричала Наталья. — Прекрати, урод!
— Да прекратил уже, — сказал Маховец, утомленно садясь на пол и отпихивая от себя задушенного Желдакова.
— Всем меня слушать! — повторила Наталья.
02.10
Авдотьинка — Шашня
Ей многое хотелось сказать.
Ей хотелось сказать что она чувствует себя случайной и чужой в этой жизни — так же, как в этом автобусе. И так было всегда. Родители не понимали ее занятий, ее увлечения книгами и художественной самодеятельностью: неизвестно в кого пошла. Наташа сама не понимала, в кого пошла, лет с тринадцати замкнулась, почти не общалась с отцом и матерью — не о чем говорить, они уже тогда не знали и половины того, что знала она. Не в житейском смысле, конечно, не в бытовом — тут они как раз считали себя умными, да и были таковыми, а дочка казалась им дурочкой, ни к чему не приспособленной, и ее решение учиться на актрису лишь подтвердило их мнение.
На театральном факультете сарайской консерватории она была агрессивно умной, что, конечно, не нравилось ни сокурсникам, ни педагогам. И так оно пошло, и продолжается всю жизнь: на равных Наташа общается лишь с книгами, да и то не со всеми, а в жизни у нее нет подруг, друзей. Мужа, в общем, тоже нет, а так — человек, который меньше других раздражает. Она пыталась это перешагнуть, заводила новые знакомства, пробовала войти в интересы других людей и отыскать в них что-то близкое для себя. Кончалось разочарованием и убеждением: водиться нужно только с людьми своего круга. Но круга этого как раз и не получалось, люди на глазах Натальи мельчали, тупели, все больше упирались в конкретную злободневность. Появился влюбленный режиссер из прошлого и пригласил в будущее, уехала с ним, быстро поняла: опять ошибка.
Она со своим умом, талантом, с неординарной внешностью оказалась никому не нужна. Не формат. Не вписывается, не укладывается, не резонирует.
Два и надо ли резонировать? Может, вы меня еще заставите и на своем языке говорить, который по недоразумению принимаете за русский? Наталья помнит, как на съемочной площадке никак не могла выговорить текст сценария и пыталась его слегка облагородить, а режиссер морщился и бурчал: «Наташенька, вы откуда? Включите дома телевизор, послушайте, как в жизни люди говорят!» (А текст был примерно такой: «Вали отсюда, пидор, со своим баблом, и засунь его в жопу своей ссыкухе!» — причем произносила героиня с двумя высшими образованиями, из светского столичного общества. Пожалуй, именно так они и выражаются.)
Вот об этом и о многом другом хотелось бы ей сказать: как они опротивели ей — и те, кто напал на автобус, и пассажиры, включая приторно заботливого Куркова, который оказался беспомощен, когда дошло до серьезного.
Но сказать этого Наталья не могла. Уже потому, что язык не очень хорошо слушался.
— Уроды, — только выговорила она.
— Ну хорошо, уроды, — сказал Курков. — Слезай и отдай ружье.
— Это почему? Все стреляли, я тоже хочу.
— Стреляли не все.
— Плевать. У вас своя логика, у меня своя.
— У каждого своя логика, — мягко согласился Курков.
— Отдайте ружье, оно мое, — сказал Мельчук.
— А то сами возьмем, — сказал Маховец.
— Хватит уже! — крикнула Нина.
— Как не надоест вообще? — подал голос Тепчилин.
— Действительно, — проворчал Ваня.
Наталья давно не была в центре внимания. Ей это нравилось. Она не собиралась ничего делать. Она так бы и стояла — сколько угодно. А все говорили бы с ней и смотрели на нее.
— Может, кончим бодягу? — громко спросил Козырев. — Полный автобус трупов уже, вам мало?
Все посмотрели на убитых, словно опомнившись и осознав, что они действительно убиты.
— Ну что, останавливаемся? — спросил Козырев.
— Едем дальше! — объявила Наталья. — Я хочу ехать! Мне нравится.
И она вдруг нажала на то, что у нее было под пальцем. Ружье выстрелило и упало. Пулей разбило стекло напротив Натальи, оно посыпалось.
И почти сразу же грянули ответные выстрелы.
02.15
Шашня
Машины группы захвата ехали не просто так — там велись постоянные переговоры с непосредственным начальством. Непосредственное начальство в свою очередь консультировалась с ведомственным руководством. Ведомственное руководство информировало главу ведомства, а глава докладывал человеку, на котором лежала вся полнота ответственности.
Человек, на котором лежала вся полнота ответственности, в любом событии и факте умел вычленять главное. Он научился этому еще в школе, где посещал кружок по истории и обществоведению. Преподаватель Лев Юрьевич, который раньше был доцентом кафедры общественных наук в университете, но уволился по собственному желанию, совпавшему с желанием руководства, скучал по теоретизированию и любил умным ученикам объяснять, как вычленить главное, разделить факторы на субъективные и объективные, найти закономерное и отбросить случайное, не вовсе им пренебрегая.
Поэтому, когда человеку, на котором лежала вся полнота ответственности, доложили о происшествии, он сразу же вычленил главное.
Главное в этом событии — резонанс. И внутриотечественный, и международный. Побег преступников, как таковой, — событие хоть и чрезвычайное, но не уникальное. Захват автобуса с заложниками — тоже. А вот то, что там присутствует Федоров, обязательно аукнется очень громко, учитывая его предыдущую историю. Не дай бог погибнет — начнется хай про инсценированную акцию, вранье о происках спецслужб, специально организовавших побег, чтобы иметь легальный повод уничтожить Федорова.
Поэтому он дал указание главе ведомства: преступников по возможности обезвредить, заложников по возможности спасти, но при этом основное внимание сосредоточить на Федорове.
Глава не совсем понял, но постеснялся спрашивать: получится, что он не способен с одного раза уяснить задание.
Подчиненным он передал его в таком виде:
— Решить вопрос как можно скорее, действовать по обстоятельствам, главное — не упустить Федорова.
Те транслировали начальству группы захвата:
— Пора начинать операцию, с заложниками и террористами, как получится, с Федоровым решайте вопрос отдельно.
Начальство передало руководителю группы, тому полковнику, что вел переговоры:
— Начинайте захват. Сверху дали добро на все, на Федорова — отдельно.
— Понял, — сказал полковник и передал товарищам: — Ну что, приступим? Сколько положите людей, руководство спишет, хотя лучше поменьше. Но Федоров — в первую очередь.
Люди, непосредственно возглавившие подразделения, получив это указание, кратко обсудили:
