Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Возражения против дарвинизма высказывали и те, кто изучал комбинаторику признаков у гибридов организмов, возникавших в результате скрещиваний.
Антагонизм между сторонниками дарвинизма и нарождавшейся новой науки — генетики с годами стал усиливаться. Ставший традиционным подход, разделявшийся большинством биологов, толкал его приверженцев к горячим и нередко огульным обвинениям генетиков в «самолюбии и зазнайстве». Альфред Уоллес, который пришел к идее естественного отбора еще до Дарвина, заявлял, что он «протестует против чудовищных претензий» генетиков, которые лишь издают «трубные гласы». После переоткрытия законов Менделя в 1900 году генетиков стали обзывать менделистами (в русской литературе с легкой руки К. А. Тимирязева — «мендельянцами»). Тимирязев прочно удерживал пальму первенства в подмене научных дискуссий забористыми выражениями. Его оскорбления «мендельянцев» (вроде определения их деятельности как вмешательство «клерикального и националистического элемента в самую светлую область человеческой деятельности») перекочевывали из одной его брошюры в другую, а он был очень плодовитым публицистом и издавал не только статьи в журналах, таких как «Вестник Европы», или газетах, таких как «Русские ведомости», но и выпускал за свой счет брошюры «Дарвин как тип ученого», «Дарвинизм перед судом философии и нравственности», «Отбой мендельянцам» и другие. В них язвительные словечки нанизывались одно на другое, образуя густую вязь ругани.
Особую ненависть Тимирязева вызывала позиция английского биолога Уильяма Бэтсона (1861 — 1926), который предложил сам термин «генетика» и объявил, что биологи «больше не нуждаются в общих идеях об эволюции», понимая под «общими идеями» дарвинизм. Иоганнсен в 1915 году столь же решительно заявил: «…совершенно ясно, что генетика вполне устранила основу дарвиновской теории подбора <…> которая не находит себе теперь никакой поддержки в генетике. Совершенно так же обстоит дело с гипотезами, которые оперируют с „наследственными приспособлениями”, „наследственностью приобретенных свойств” и с тому подобными идеями, примыкающими к воззрениям Ламарка. <…> Остаются верными многочисленные примеры мутаций, а также комбинации в результате скрещиваний…»
Интерес к генетике в докоммунистической России был живым и многообразным (вопреки заявлениям А. О. Гайсиновича и некоторых его учеников). Достаточно сослаться лишь на книги, изданные задолго до переворота 1917 года, учиненного большевиками [3] . В 1914 году в «Книгоиздательстве студентов Московского сельскохозяйственного института» был издан огромный учебник Е. Ф. Богданова «Менделизм, или Теория скрещивания» на 626 страницах с 309 рисунками и фотографиями. На внутренней обложке автор дал подзаголовок этому исчерпывающему на тот день руководству: «Новое направление в изучении наследственности и изменчивости». В оглавлении книги были указаны 79 глав.
С 1918 года Н. К. Кольцов стал заведовать кафедрой в Московском университете и организовал Большой зоологический практикум, а вскоре С. С. Четвериков стал читать курс лекций, названный «Биометрия», в котором большая часть курса была посвящена генетике. Затем, с 1920 или 1921 года, С. С. Четвериков в рамках кольцовского практикума стал вести занятия по генетике. В имеющемся в моем распоряжении описании «Практических занятий по ГЕНЕТИКЕ» (видимо, приготовленном в 1922 году — дата на этой странице отсутствует), напечатанном на пишущей машинке и собственноручно подписанном Четвериковым, говорится: «Занятия односеместровые, 2 недельных часа для студентов старших курсов, работающих на большом практикуме у проф. Н. К. Кольцова». Далее он поясняет: «Работы поставлены с Американскими плодовыми мухами (Drosophila melanogaster)», затем идет приписка карандашом: «Доставленными из лаборатории проф. Моргана (Нью-Йорк)». Эта приписка могла быть сделана в конце лета 1922 года, поскольку тогда Москву посетил ближайший ученик Т. Моргана Германн Мёллер, который привез с собой эту коллекцию мух и подарил ее Четверикову. На занятиях практикума Четвериков давал возможность студентам своими руками убедиться в правомочности менделевских законов наследственности и в хромосомной теории наследственности.
Четвериков к этому времени уже был известен как ученый, внесший свой оригинальный вклад в генетику. В 1905 году он опубликовал работу «Волны жизни», в которой впервые поставил вопрос о роли в ускорении (или замедлении) эволюционного процесса резких колебаний численности организмов разных видов в популяциях. Он обобщил данные (в большей степени собственных наблюдений), показывающие, что год от года в природе наблюдаются всплески численности отдельных видов, и предположил, что в момент резкого увеличения числа особей какого-либо вида может происходить заметное увеличение доли организмов с измененными характеристиками. Если в годы относительного «затишья» такие измененные организмы (в силу их малой численности) не могут претендовать на то, чтобы быть подхваченными отбором, то на «волне жизни» они могут мгновенно (в шкале темпов эволюции) получать превосходство по сравнению с неизмененными особями. Этот пионерский прорыв в понимании механизмов отбора стал признанным много десятилетий позже.
Другая его работа сразу же привлекла внимание специалистов в мире. 1 марта 1914 года он сделал доклад на открытии Московского энтомологического общества, озаглавленный «Основной фактор эволюции насекомых», который был опубликован в следующем году в первом томе «Известий» этого общества. В нем впервые был поставлен вопрос о кардинальном отличии эволюции позвоночных от эволюции беспозвоночных: наличие у первых внутреннего скелета, позволявшего удерживать гораздо большую массу тканей и органов, и отсутствие такового у насекомых, имеющих «внешний», наружный «скелет» в виде хитинового покрова. Он детально рассмотрел эти отличия и пришел к парадоксальному выводу: именно отсутствие внутреннего костяного скелета дало огромное преимущество в эволюции насекомым. Завершая анализ, он писал, что причина, легшая «в основу противоположного направления путей эволюции позвоночных и насекомых», заключается «в существовании у насекомых наружного хитинового скелета, благодаря которому они были в состоянии, все более и более уменьшая размеры своего тела, завоевать совершенно самостоятельное место среди других наземных животных, и не только завоевать его, но размножиться в бесконечном разнообразии форм и тем приобрести громадное значение в общем круговороте природы. Так их ничтожество стало их силой» (курсив мой. — В. С.).
Эта работа была мгновенно оценена как решающий вклад в понимание путей эволюции, переведена на английский язык и напечатана в 1918 году в США (перепечатана вновь в 1920-м), а президент одного из Всемирных энтомологических конгрессов решился на беспрецедентный поступок: вместо своего пленарного доклада при открытии конгресса он прочел работу Четверикова.
Таким образом, уже в первое десятилетие своей научной карьеры Четвериков показал себя выдающимся специалистом, глубоко понимающим роль генетики в прогрессе эволюции. Не менее важны были для развития высшего образования в России и его лекционный и практический курсы генетики в Московском университете в 1910 — 1920-е годы. Фактически он стал основателем кафедры генетики Московского университета.
Хорошо известно, что первые лекционные курсы генетики были поставлены и в Петербургском университете Юрием Александровичем Филипченко примерно в эти же годы. Причем в Северной столице наблюдалось такое же, как в Москве, противостояние генетиков, с одной стороны, и марксистов, принявших исключительно ламаркистские взгляды, — с другой. Там также пытались создать «пролетарскую» биологию. В 1919 году там было учреждено Научное общество марксистов с естественно-научной секцией, а с самого начала 1920-х годов стало функционировать Общество биологов-материалистов. Поскольку в это время усилиями философов типа А. Деборина советская пропаганда муссировала разговоры о главенствующей роли марксистской диалектики в решении научных проблем, то «пролетарская» линия в развитии науки была переведена в разговоры о «диалектической» линии. Тех, кого обвиняли в отходе от «диалектической линии», называли теперь реакционерами, вредителями, пособниками или даже агентами мировой буржуазии. Активным адептом этой фразеологии в Ленинграде стал с 1925 года Исай (по паспорту Исаак) Презент, окончивший факультет общественных наук, но объявивший себя специалистом по диалектике живой природы. Осенью 1929 года он возглавил естественно-научную секцию Общества воинствующих материалистов-диалектиков, а весной 1930 года — и Общество биологов-марксистов. Руководители этих обществ и в Ленинграде и в Москве, несмотря на интерес ведущих биологов России к зародившейся генетике, принялись, вслед за Марксом и Энгельсом, активно проповедовать постулаты ламаркизма и отвергать генетику, обвиняя ее в буржуазности и неверном отношении к дарвинизму. Их взгляды поддерживали руководители партии большевиков и многие ведущие советские марксисты (исключением из их числа был, возможно, Н. И. Бухарин, неоднократно говоривший о важности генетики). Видный марксист Д. Б. Рязанов в 1923 году в комментариях к книге Г. В. Плеханова «Основные вопросы марксизма» охарактеризовал генетику как буржуазное измышление. В следующем году мутационная теория была охарактеризована как противостоящая марксизму в центральном теоретическом журнале большевиков [4] . Чисто ламаркистские воззрения были отражены и в книге «Диалектика природы» Ф. Энгельса, изданной Д. Б. Рязановым впервые в СССР. Поэтому ничего удивительного не было в том, что в том же году Е. С. Смирнов, Ю. М. Вермель и Б. С. Кузин в книге «Очерки по теории эволюции» восславили ламаркизм и ославили генетику.
