Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
— И не вздумайте ее ругать, даже если она вдруг станет одни двойки получать… Это все ерунда — какие-то отметки. Здоровье дороже, — продолжил свою мысль доктор. — Пусть дней десять не ходит в школу, отдохнет. И еще — не ест острого, кислого, соленого.
Машу все домашние по очереди окружают заботой: бабушка, родители, сестры.
— Теперь ты пойдешь на поправку… Спи, а я посижу с тобой рядышком, — сказала старшая сестра Женя.
Она выключила яркий свет и включала настольную лампу. Затем поверх Машиной руки ласково положила свою руку…
… Теперь руку Светиной мамы тоже сочувственно гладит рука. Только теперь это рука ее дочери.
— Как мне жаль тебя, мамуля… Ничего себе «внешний раздражитель»…
— Да мне самой себя было жаль… Особенно, когда много лет спустя я вдруг обнаружила, что на некоторых, неприятных мне людей или конфликтные ситуации, я реагировала подъемом температуры. Я как бы заболевала, — вздохнула женщина»
— Ничего себе «как бы»…
— Вообще-то заболевала я по-настоящему… И этому есть свое определение в медицине — психосоматическое расстройство… Но к тому времени я уже была взрослым человеком и научилась обходить «острые углы». Хотя, как ты понимаешь, прожить жизнь без конфликтов и встречать на своем пути только людей, которые будут тебе приятны, просто невозможно.
— То есть…ты иногда ощущала… — Светлана запинается, подбирая нужное слово, — … «эхо» той давней истории?
— Да, «эхо»…Или — рецидив, говоря медицинским языком. А тогда… Тогда в результате этого случая я получила неожиданную возможность «сачковать». Стоило мне только дома сказать, что у меня болит горло или голова, я могла не ходить в школу… Но я этим не злоупотребляла, конечно. Я «заболевала» только тогда, — женщина невесело усмехнулась, — когда предстоял поход всем классом в театр или планетарий…Таким образом я ограждала себя от дополнительного общения с этим человеком еще и вне стен школы.
— А он, конечно, прекрасно понимал твои хитрости….
— Конечно. Но что он мог сделать? Я же не была прогульщицей. И к тому же, всегда приносила справку от родителей о «временном нездоровье». И надо сказать, что эти справки мне очень облегчали жизнь. Иногда я просто «заболевала» под конец недели: пятницу, четверг… И таким образом, не виделась с эти человеком сразу несколько дней.
Женщина на время замолкает.
— Знаешь, в какой-то момент я вдруг поняла, что этот неприятный человек был весьма уязвим. Наверное, у него были опасения насчет того, а вдруг я что-нибудь расскажу соседке Катьке или, например, своим родителям… Он был хитрее, потому что был взрослым и умел просчитывать ходы наперед.
Помню, как однажды мама пришла с родительского собрания и очень смеялась по поводу веселого родительского часа. Понятно, что всем родителям классный руководитель что-то говорил об их ребенке. Когда очередь дошла до моей фамилии, естественно, плохого он ничего не мог сказать. Только заметил, что, мол, ученица я хорошая, а вот характер у меня становится строптивым, в общем, что я — девочка с характером… Но, дескать, это бывает в переходном возрасте. Ничего страшного, мол, во взрослой жизни этот характер мне еще и пригодится… Он сказал это с таким намеком и улыбочкой, что кто-то из родителей пошутил, что, мол, замужем характер не помешает… Все засмеялись, и вот на такой веселой ноте и окончилось родительское собрание. Мама, которая меня вообще считала «тихоней», была страшно удивлена — это ее-то ангелочек — строптивый! А у меня тогда сердце упало… Я подумала о том, что даже если бы я вдруг и захотела что-то сказать маме, то не смогла бы теперь этого ни за что сделать, потому что…
— …потому что, — продолжила мамину мысль Света, — разве может такой вот добрый дядечка, который так мило шутит и чуть ли не желает тебе счастья в будущей семейной жизни, украдкой гладить твою тетрадку, дневник или трогать за плечо с каким-то злым умыслом?
— Ты все правильно поняла…
— Не понимаю, ну почему ты не ушла тогда из школы?
— А как? Как уйти? Надо же было объяснить родителям причину. А истинную причину я назвать не могла. Это был тупик… К тому же, я была в школе на хорошем счету. Но была еще одна причина, из-за которой я бы не хотела этого делать…
— А… Кажется я догадываюсь, — улыбнулась дочка. — Потому что в ней учился тот мальчик, в которого ты была влюблена с третьего по десятый класс?
— Совершенно верно. Я тебе про него рассказывала. Это моя первая любовь…
— …которого звали Женечкой и с которым ты так и не обмолвилась ни разу словечком?
— Да, да… Это был мальчик, который был старше меня на год и на класс. А вообще, мне кажется, что если бы не он, то рано или поздно я бы перешла в другую школу… Понимаешь, миром правят чувства… Я должна была, засыпая, знать, что завтра я его снова увижу в школе. Увижу — и больше ничего. И вдруг лишиться такой радости. Нет, это было невозможно.
— Я вот никак не пойму, как же так получилось, что ты со своей первой любовью ни разу даже словечком не обмолвилась. Ведь ты же сталкивались с ним в школьной столовой, на переменках, ну, на разных там культурных и школьных мероприятиях…
— Ты права, и ситуаций таких было множество. Но я робела, а сердечко мое было готово выскочить из груди. И мне уши начинало «закладывать» от волнения…и ноги становились ватными…Но все же настал однажды, роковой час, когда разговора с ним я не могла избежать…
— Мамуль, у тебя чем дальше — тем интереснее, — заинтригованно произнесла Света.
— В седьмом классе меня должны были принять в комсомол. А Женечка входил в состав комсомольского комитета школы. И должен был во время приема задавать мне вопросы по комсомольскому «Уставу». Ты не можешь представить, как я зубрила этот «Устав», как готовилась, как ждала этого…
— Я не совсем поняла, чего ты ждала больше: приема в комсомол или встречи с Женечкой?
— Конечно же, встречи с Женечкой. И вот теперь представь: завтра меня принимают в комсомол. А сегодня я возвращаюсь из школы, и к вечеру у меня — температура 39… К утру я хриплю, как охрипший Осип, или осипший Архип… А в комсомол меня приняли уже в восьмом классе. И комитет комсомола школы к тому времени обновился. Женечка уже не входил в его состав…
— Значит, действительно не судьба, — вздохнула дочка.
Женщина надолго замолчала. Потом громко вздохнула.
— Теперь-то я знаю, что то чувство, с которым я каждый день шла в школу, называется депрессией, — продолжила мама. — А мои ощущения того времени, по сути, можно назвать состоянием затянувшегося хронического стресса… И я все время должна была это в себе перебарывать. Естественно, даже не подозревая, что это обозначается какими-то научными терминами. Я просто ощущала, что мне очень плохо…
— Как же ты выдержала это все, мамуль?
— Сама не знаю. Наверное, меня спасало то, что у меня было мало свободного времени. Посуди сама: школа, домашние уроки, драматический и танцевальный кружки во Дворце пионеров. Еще — добровольно-принудительное пение в школьном хоре… Всякие там школьные олимпиады, в которых я участвовала. Иной раз, засыпая, я чувствовала, как гудят мои ножки после танцев.
Светина мама вдруг замолкает на какое-то время.
— А однажды, когда дома не было рядом взрослых, я расплакалась перед сестрами, сказав, что хочу перейти в другую школу. С начала этой неприятной истории уже прошло где-то года полтора, и я не в силах была больше носить в себе эту тяжесть…
— И как же это восприняли твои сестрицы и мои сегодняшние тетушки?
— Конечно, они были очень удивлены. Но быстро прониклись ситуацией и очень меня ругали, что я не рассказала им об этом раньше…
— И что же вы решили: «три девицы под окном» на своем совете?
— Сестры были рассудительнее. Старшей было восемнадцать, средней — шестнадцать… Они видели «мою ситуацию» несколько со стороны. Они считали, что не нужно менять школу в середине учебного года. И не нужно делать ничего такого, что могло бы еще как-то усложнить мою жизнь: не рассказывать ничего родителям, подругам… Не ходить к завучу или директору. Хотя такой вариант тоже возникал при обсуждении. Сестры не исключали возможности того, что учитель сам может уйти из школы.
— В общем, тебя уговорили потерпеть еще, — вздохнула Света.
— Да. Но понимаешь, мне стало легче уже оттого, что это перестало быть только моей тайной, что я выговорилась… Сестры очень поддержали меня.
— Да ты пойми, — говорили они, — он же учитель, он у всех на виду, ну, что он может сделать? Смотрит? Ну, и пусть глазеет, пока глаза не вылезут! А всякие экскурсии в театры, музеи, цирки, и планетарии — лучше отложить…
— В общем, к тому времени ты заимела группу моральной поддержки, говоря сегодняшним языком, — констатировала дочка.
